Богдан Сушинский - Французский поход
– Вместе с советником посла? – переспросил Хмельницкий. – Это что за советник такой? Откуда он выискался? Имя его?
– Это господин Корецкий, – вспыхнуло в глазах матроса удивление. – Разве вы не знали, что он тоже на борту?
Не знал, – процедил полковник. – Ладно, Корецкий так Корецкий, хорошо хоть не тайный советник Вуйцеховский.
– Ну вот, теперь все стало на свои места, – иронично улыбнулся Сирко. – На галере появился надсмотрщик.
– Чтобы во Франции, не доведи Господь, не подумали, что с украинскими казаками можно вести переговоры, минуя короля Польши. И чтобы в них не были обойдены интересы Речи Посполитой, – ожесточенно прокомментировал эту неприятную для себя новость Хмельницкий.
Теперь он начал по-иному трактовать прежнюю неприветливость капитана. Как, впрочем, и неожиданное проявление его гостеприимства. Видно, пан Корецкий решил, что пора поближе познакомиться с полковниками. За кубком вина они станут более откровенными и доступными.
– Когда вернемся, я приглашу его на Запорожскую Сечь, – продолжал улыбаться Сирко. – Вдруг окажется, что и там кто-то обходит интересы Речи Посполитой.
– Считаете, что пану советнику стоит возвратиться в Польшу вместе с нами? – попытался уточнить Гяур, посматривая в сторону стоявших неподалеку Улича и Хозара. – И вообще… возвратиться?
– Сначала надо присмотреться, что за птица.
– Решать, конечно, вам, – согласился князь. – Но я хотел бы знать окончательное решение.
И снова все трое переглянулись. В этот раз менее мрачно, но более загадочно.
Тучный швед-капитан не стал ни сдержаннее, ни приветливее. Представив им Корецкого – явно невыспавшегося, с посеревшим лицом, очевидно, сказывались последствия морской болезни, проявившейся еще во время стоянки в гавани, – он, не вынимая изо рта трубки, предложил полковникам поднять кружки с вином и выпить за успешное плаванье. Казалось, он и вино будет поглощать, попыхивая при этом своей негасимой трубкой. Закусывая жареной говядиной, казаки ждали, что капитан произнесет еще что-либо, но он, позабыв на время о символе своей корабельной власти, пил, закусывал и снова пил, предоставляя возможность матросу подливать себе и гостям из высокой греческой амфоры.
– А теперь самое время выпить за успех наших переговоров, – молвил Корецкий, решив, что настала его пора возобновить общение с казаками. – Помня при этом, что успешными они могут быть только тогда, когда мы с вами будем придерживаться единой линии.
– В чем ваш интерес в этих переговорах? – поинтересовался Хмельницкий. – Станете уговаривать французов, чтобы они нанимали не украинских казаков, а польских «крылатых» гусар?
– Во Франции своих интересов у меня нет, есть интересы Отчизны. А вот у французского двора проявляется все больший интерес к польскому двору. И хотелось бы знать, как далеко это все у них зашло, и кто готовится выступить в роли претендентов. Впрочем, – мельком взглянул он на угрюмо смотревшего перед собой капитана, – это разговор незастольный. А что касается выбора между казаками и «крылатыми» гусарами, то главнокомандующий французскими войсками принц де Конде уже сделал свой окончательный выбор, прислушавшись к советам посла в Варшаве графа генерала де Брежи.
– Так чего вы ожидаете от нас? – сухо поинтересовался Сирко.
– Понимания. Только-то и всего.
31
После завтрака Иван Сирко тотчас же оставил своих попутчиков у каюты и отправился осматривать корабль.
Приметив его, какой-то матрос спросил на польском, что он ищет. Сирко ответил, что интересуется самим кораблем, талантом мастеров и сразу же взял его себе в провожатые.
Матрос оказался поляком, почти вся жизнь которого прошла во Франции. По-польски он тоже говорил с вызывающе французским акцентом, тем не менее о корабле своем отзывался с гонором, свойственным только истинным полякам.
– Вы – тоже моряк? – поинтересовался Кшиштоф, так звали этого офранцуженного поляка. – Нет? Но бродили под парусами?
– Воевал на море, – сдержанно ответил Сирко.
– Значит, все-таки бродили. Совет моряка: возвращайтесь на море. Того, кто попробовал соленого ветра, береговая жизнь уже не радует.
– Верю. Но… поздно. Придется так и остаться степным казаком.
Кшиштофа ответ разочаровал.
– Почему тогда говорите, что воевали на море?
– С турками. Только они были на кораблях, а мы на лодках.
– На лодках – это не плавание, – согласился моряк. Ему не раз приходилось слышать о казаках, поэтому знал, что «плавания» свои эти степняки совершают разве что по полынным степям Дикого Поля.
Сирко действительно никогда не грезил дальними странствиями. Однако ему пришлось выдержать уже четыре морских похода, пересекая Черное и Азовское моря на примитивнейших по своему строению, но довольно устойчивых казацких чайках. Из последнего такого похода он вернулся как раз перед переходом в Каменец, всего несколько месяцев назад. Да, всего несколько месяцев…
Достигнув крымских берегов, казаки разделились тогда на два отряда и ночью высадились недалеко от Козлова [37] . Штурм оказался неожиданным и на редкость удачным. Узнав, что в пригороде появились запорожцы, около двухсот казаков-пленников, которых на следующий день должны были садить на корабль и увозить в Турцию, восстали, перебили охрану и присоединились к своим.
Там, в Крыму, все складывалось как нельзя лучше. Казаки уже было поверили в свою счастливую звезду, в свою удачу, но при подходе к устью Днепра неожиданно наткнулись на турецкую эскадру, противостоять которой чайки не смогли. Отряд чаек был загнан на прибрежное мелководье, где маневрировать было почти невозможно, и турецкие пушкари буквально растерзали чаечную флотилию, словно коршуны – стаю голубей. Правда, благодаря мелководью и близости берега более сотни казаков все же удалось спастись. Да только это было слишком слабым утешением.
Вернувшись из похода, Сирко впервые серьезно задумался над тем, что казакам, всем украинцам, нужно решительнее осваивать устья Днепра и Буга, которые, впадая в море, сливаются, образуя огромный Днепро-Бугский лиман. Он понял, что пора добывать штурмом Очаков, строить на Днепре большие корабли и с помощью флота, казачьих застав и приморских крепостей навечно утвердить свое государственное право на эту часть причерноморской степи.
Украине нужно опять пробиваться к морям и укрепляться на их берегах, а не отступать все дальше и дальше на север – вот мысль, в которой он утвердился во время этого неудачного похода! Если же она не сумеет сделать этого сейчас, не завладеет всем побережьем, турки начнут еще нахрапистее оттеснять казачество к Киеву и Карпатам. Они и так уже не раз – когда силой, а когда дипломатическими хитростями – пытались провести свою северную границу по линии Каменец – Черкассы.
Сейчас он, степняк из степняков, стоя на чужестранном корабле, мечтал о том дне, когда в Украине появится морское казачество и когда Украина спустит на воду свои первые корабли. И не только для того, чтобы воевать, но и налаживать торговлю со всеми странами на всех берегах Азовского и Черного морей, а со временем, установив мирные отношения с Турцией, освятить парусами украинского флота Грецию, Египет, Сирию, Венецию.
Пан полковник явно хитрит. Очевидно, он все же мечтает стать капитаном точно такой же каравеллы, – попытался разгадать его сосредоточенное молчание Кшиштоф, когда, осмотрев пороховые погреба, трюмы и надстройки, они остановились на баке «Святой Джозефины».
– Если понадобится, стану, – угрюмо подтвердил Сирко.
– Но ведь в Украине это невозможно. Совет моряка: оставайтесь во Франции. Вы еще довольно молоды. Я помогу вам наняться на корабль.
– Я не наниматься на корабли хочу. Мечтаю строить их.
– Во Франции? – совершенно не удивился матрос. – Тоже дело. Кстати, во Франции несколько верфей. Совет моряка…
– Почему во Франции? – перебил его Сирко. – В Украине.
– Матка боска! Неужели пан не ведает, что Украина не имеет своих морских портов, и никогда не будет иметь их?
– Зато у нее есть большие реки и прекрасные судоходные лиманы. А значит, появится и флот. Возможно, это произойдет не скоро, но произойдет.
– Если не скоро, то зачем думать об этом сейчас? – философски попыхивал маленькой, инкрустированной трубочкой Кшиштоф. Ему было лет двадцать пять. Загорелые руки выдавали в нем молодость и силу, но лицо, обветренное, выжженное солнцем и дубленое морскими волнами, казалось старым и дряблым.
– Мы, украинцы, и так многое потеряли от того, что старались жить днем сегодняшним, не думая о дне грядущем. Не только о своем собственном, но и своего народа, своего государства.
– Совет моряка: зачем морочить себе всем этим голову? Мне, пан казак, безразлично, какого я народа, какой веры. Поступлю на службу к венецианцам, буду называть себя венецианцем; поступлю к туркам – стану мусульманином. А занесут черти в Африку – и там приживусь. Все моря – мои: по любому ходи, к любому берегу приставай, для вида, какому угодно богу молись, ни в одного из них не веря. Скоро все люди так и будут жить. Попомните мое слово.
