Листопад - Тихомир Михайлович Ачимович
— Что ты предлагаешь? — спросила его Ранка.
— Нужно взять один взвод, может даже отделение, и попытаться с ним вырваться вперед. Одно отделение свободно может блокировать выход из ущелья.
— Первый взвод не участвовал в атаке на хуторе Грофовия, — сказала Ранка, — и теперь его можно послать туда, пусть искупает свою вину.
В воздухе пролетел снаряд и упал там, где всего несколько минут назад рвались гранаты. Потом еще и еще. Валетанчич озабоченно взглянул на небо, как бы пытаясь увидеть пролетающие там снаряды.
— В первом взводе командир, конечно, подкачал. Если он не исправится, его придется заменить, — пояснил Валетанчич. — Сейчас я пойду и попытаюсь его расшевелить.
— Нет, Марко, раз надо кому-то идти, то лучше я пойду, а ты оставайся с ротой. Твое место там, где главные силы роты, — уточнила Ранка. — А насчет того, что первый взвод надо расшевелить, так это я сделаю не хуже тебя.
Марко не успел ничего ответить — она быстро пошла вперед, чуть пригнувшись, здоровой рукой придерживая пистолет, висевший у бедра. Минут через пять Ранка оторвала первый взвод от роты, и еще минут через десять она показалась на выступе скалы, почти на самой вершине горы, и оттуда помахала рукой. Снизу она была похожа на монумент, изваянный из меди и освещенный лучами прожекторов. Марко пожалел, что отпустил ее. «Бедняжке и так нелегко с раненой рукой», — подумал он, и когда снова поднял голову и посмотрел на скалу, Ранки уже не было видно. В просветах между голыми ветками деревьев торчали серые, угрюмые скалы, изрезанные причудливыми складками.
Чем выше поднимались люди, тем дорога становилась труднее. За первыми высотами вдалеке снова вставали горы, и на них было очень много снега, они сливались с горизонтом. Их можно было принять за серые тучи.
— Удивительная девушка — наш комиссар, — проследив за взглядом подпоручика, сказал Чаруга, переставляя пулемет с одного плеча на другое. — Хороший человек!
— Да, хороший, — согласился Марко. — И не только она одна, а все девушки у нас хорошие.
— Если бы не эта война, — помолчав немного, снова заговорил Чаруга, — представляешь, какая бы Ранка была большая госпожа. А теперь она такая же, как и мы все. Странно!
Марко взглянул на него. Лоб у Чаруги вспотел, а нижняя губа, толстая и потресканная, устало отвисла.
— Ты уверен, что Ранка была бы большой госпожой, если бы не война? — спросил его Марко.
Чаруга усмехнулся. Он устал, с трудом карабкался вверх и не сразу ответил.
— Уверен, — начал он, выбравшись на более ровный участок дороги. — Она, говорят, закончила гимназию. А эти гимназистки хуже любой другой твари. У меня в этом деле небольшой опыт имеется. До войны мы с отцом часто возили в город на рынок помидоры, огурцы, арбузы, а потом, когда созревал виноград, и виноград возили. И повидал я этих мещаночек столько, будь здоров… Прежде чем купят, скажем, кило помидоров или гроздь винограда, они тебе душу вымотают. Все требуют, чтобы руки у тебя были чистые. А как у крестьянина могут быть чистые руки, если он всю жизнь в земле и навозе копается? Они даже не понимают, хоть и ученые, что на чистой земле ничего не растет, без навоза не растет ничего.
— Ну, я думаю, Ранка понимает, как тяжел крестьянский труд, — заступился за девушку Марко. — Ее отец — обычный рабочий.
— Смотря какой рабочий. Мне всяких людей в жизни приходилось встречать. Нигде, скажу тебе, такой разнокалиберной публики не увидишь, как на рынке и еще в партизанах. И напрасно ты улыбаешься. В правоте своей я имел возможность убедиться.
Марко посмотрел на пулеметчика, и тот понял его взгляд, но не замолчал.
— Нет, друже подпоручик, ты на меня не смотри так. Если я что-то говорю, значит, это так и есть. Все эти городские… вот где у меня застряли. — Он ребром ладони провел по своей толстой шее. — И я просто удивляюсь, почему такая образованная барышня, как наш комиссар, пришла в партизаны. Ну, мы пошли бороться, это понятно, а она?.. — Чаруга пожал плечами. — Странно, разве нет?
— Ничего странного в этом нет, — ответил Марко. — Наши сербские девушки отлично себя показали в этой войне. Чем они хуже бойцов-мужчин?
А про себя подумал: «Какой же ты еще политически безграмотный, несознательный тип… Но — ты храбрый, бесстрашный парень, на тебя можно положиться, и потому я не сержусь, когда ты несешь разную ересь».
— Они себя умеют показать не только на войне… Страсть люблю баб, которые умеют в постели показать, на что они способны.
— Ты, несчастный болтун! У тебя голова чем набита? Грязью?
— Почему грязью? Ты, друже подпоручик, не обижайся, но все знают, какие у тебя с комиссаром отношения.
— Говори прямо!
— Разве ты с ней не спишь?
— Кто это тебе сказал?
— Все в роте об этом знают. Не думаешь ли ты, что мы слепые?
— Лучше ты, Чаруга, придержи свой язык. — Валетанчич уже не смотрел на пулеметчика. — А когда подойдем к первому ручью — постарайся хорошо прополоскать его в воде. Можешь даже песком отдраить, — посоветовал ему он.
— Хорошо, командир, сделаю, как советуешь, — пообещал Чаруга, и его лицо, обросшее черной щетиной, расплылось в улыбке.
Валетанчич прижался к краю тропинки, остановился и, пропуская мимо себя бойцов, поторапливал их, хотя и знал, что они изрядно устали и с трудом карабкаются вверх.
Солнце припекало, но жарко не было. Со стороны ущелья Мишлевац тянуло таким сквозняком, будто там работали продувные установки. А люди забрались уже высоко, и многим казалось, что они вот-вот коснутся головой неба. Но они все поднимались и поднимались, а небо удалялось.
Там, откуда они пришли, в нескольких местах встали плотные столбы дыма, и Марко подумал, что всегда после боев еще долго не гаснут пожары. Дым стелился по долинам, полз по ущельям, а вершины холмов выглядывали из дыма, как островки из морского тумана.
Стрельба не прекращалась, но она уже была не такой интенсивной, чтобы поглощать другие звуки. Сквозь захлебывающийся грохот далеких пушек и минометов Марко уловил нечто, доносившееся, как ему в первое мгновение показалось, из самой утробы земли. Сперва оно было похоже на эхо, затихающее в горах, потом на шум водопада, и наконец все ясно различили гул самолетов. Те летели настолько низко, что Марко отчетливо увидел летчиков в шлемах и красные звезды на фюзеляжах. Это были партизанские самолеты. Только партизаны могли летать так низко над горами. Марко помахал им рукой. Самолеты быстро скрылись за
