Купавна - Николай Алексеевич Городиский
— Где решили остановиться? Я — в гостинице.
— И я с вами.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Тут и приключилась забавная «карасиная» история.
В старой гостинице за перегородкой, в закутке, отведенном для дежурного администратора, спорили две женщины. У одной широкое загорелое лицо свидетельствовало о крепком здоровье: в молодости, надо полагать, была хороша собой. Другая рядом с ней выглядела пожилой и увядшей, хотя, судя по голосу, была гораздо моложе другой спорщицы. Тонкий хрящеватый нос и неспокойные черные глаза придавали ей недобрый вид.
— Мест нет! — категорически объявила она. — Какой может быть разговор о местах, если в наш город такой бешеный наплыв туристов?
Она куда-то спешила. Тут же вышла к нам с Салыгиным в вестибюль, спрятала лицо в носовой платок и, раздраженно хлопнув дверью, исчезла на улице. Мне ничего не оставалось, как начать переговоры со второй женщиной. Владимир Иннокентьевич, безнадежно махнув рукой, отошел в сторону и уткнулся в газету, забытую кем-то на столике.
Между тем и эта администраторша ответила мне категорически:
— Ведь слышали же: мест нет.
— Какая интересная информация, — подошел к нам Салыгин. — Послушайте: «История с продолжением. Месяц назад мы рассказывали удивительную историю, которая случилась в Александринске — на Сахалине с рабочим мясокомбината М. П. Качесовым. Возвращаясь с работы во время сильной бури, Михаил Петрович уже возле самого дома почувствовал, как его что-то ударило по лицу. Нагнувшись, он увидел в потоке воды… карася. Как он попал на городскую улицу? Метеорологи предполагают, что карась-путешественник был занесен шквальным ветром из озера, расположенного в нескольких километрах от Александринска по ходу движения тайфуна. Но на этом не кончается история с «летающей» рыбкой…»
Администраторша насторожилась. В любом человеке живет неистребимое желание знать больше, чем он знает. Владимир Иннокентьевич, искоса поглядывая на администраторшу, читал далее:
— «Вскоре в редакцию газеты «Советский Сахалин», где впервые была опубликована эта история, пришло письмо из Мордовии. «Дело в том, — пишет житель Саранска, — что почти тридцать лет назад я служил в Александринске в одном взводе с Михаилом Петровичем Качесовым. Все те годы мы с ним дружили, а потом, после демобилизации, я потерял его след. Не тот ли это человек, с которым я пять лет ел солдатскую кашу из одного котелка?..» Сотрудники редакции позвонили в Александринск, пригласили к телефону М. П. Качесова. Качесов и Елисеев действительно вместе служили. Что ж, друзья будут долго помнить карася, который помог им встретиться после тридцатилетней разлуки».
Лицо женщины просветлело.
— Уговорили! Сделаем даже почти невозможное… Меня зовут Мария Осиповна, фамилия — Огородникова, — сказала она. — А кто из вас Качесов, а кто Елисеев?
Владимир Иннокентьевич смущенно улыбнулся ей:
— Поверьте, эта газетная информация попала мне на глаза совершенно случайно. Здесь нет никакого умысла.
— Вот поэтому я и хочу вам помочь… через почти невозможное.
— Благодарствуем, — сказал Владимир Иннокентьевич. — А Качесов и Елисеев, пожалуй, еще в пути. Посудите, далеко ехать — Мордовия и Сахалин…
— Ладно, караси-путешественники. Говорят, не тот пропал, кто в беду попал… — И опять пообещала: — Что-нибудь придумаем.
— Мария Осиповна, дорогая! Сделайте одолжение. Век будем помнить, — заверил я.
Она отчужденно глянула на меня:
— Да не в том дело, не в благодарности… Не такие мы, суздальские. Просто вот… — Огородникова повернулась к Салыгину: — Растревожили меня своим карасем.
Он поднес руки к груди и поклонился ей. Она кивнула в ответ и стала подыматься по лестнице.
— Ну и ну! — глянул я на Салыгина. — Непостижимая тайна женская душа.
Он заговорщицки приложил палец к губам.
— Ты сейчас чуть не испортил дело, ангелочек. Мария Осиповна — человек что надо. Ее и к черту можно послать.
И тогда меня осенило: вновь вспомнилась тетрадь в черной клеенчатой обложке Курганного капитана. Со страниц ее словно бы поднялся отделенный командир Градов: «Очень хорошо, если старший политрук Салыгин послал к черту. Это значит, что человек по душе ему пришелся. И еще словечко за ним водилось — ангелочек…» Мне тут же польстило, что Владимир Иннокентьевич повел разговор со мною на «ты».
— Конечно, на карася клюнула, — тряхнув головой и еще тая свое удовлетворение от установившегося между нами дружеского контакта, сказал я. — Надо думать, сама лихо видала. Пожилая ведь женщина, вот и посочувствовала.
— Не одними годами определяется суть человека, — возразил Салыгин.
Он оборвал меня вовремя: Мария Осиповна тотчас появилась на лестничной площадке.
— Все уладилось! — весело крикнула она. Потом, зайдя за перегородку, потребовала у нас паспорта и объяснила: — На сутки поселю в забронированном одноместном номере. Одному придется на раскладушке устроиться. Вижу — друзья, не поссоритесь.
— Бывало похуже! — воскликнул Владимир Иннокентьевич. — В землянке, бывало, поболее народу набивалось. В тесноте, да не в обиде.
— Ой и люб ты мне, парень! — ответила Мария Осиповна. — С понятием человек.
Она приняла от нас деньги и напутствовала:
— Отдыхайте с дороги. Не беспокойтесь, найдем места и для ваших товарищей. Пусть приезжают.
— Приходите в гости, Мария Осиповна, если время найдется. Минут через двадцать — на новоселье наше, — пригласил ее Салыгин. — Очень и вы нам на душу легли, поверьте. — А мне, когда с ключом от номера шли по коридору, добавил: — Та, с буратиным носом, какова! Наверняка свара у них крупная происходила. Потому и страдает Мария Осиповна, выговориться хочет. Общение с добрыми людьми ищет…
Переступив порог номера, Владимир Иннокентьевич сразу раскрыл чемодан. Какой только снеди в нем не оказалось: с первого взгляда виден любитель повеселиться, а особенно поесть.
— Да тут на батальон хватит! — удивился я.
— А что ж, может, с кем придется разделить. На то и брал… Присаживайся, поедим и по делам разлетимся до вечера. Я — в отдел культуры. Надо отметиться… Да и в райком партии загляну. Ну, давай-давай, ангелочек, не стесняйся. Для знакомства, вернее, для закрепления нашего фронтового братства начнем с небольшого: по стопочке коньячку.
