Александр Чуксин - Однополчане
В ясном безоблачном небе проплыли на юг звеньями бомбардировщики. Они быстро слились с кромкой высоких гор и скрылись из виду. «Наверное, там и Коля Кочубей», — подумала девушка. — Хороший парень». «Я за такую девушку не только в воду, но и в огонь брошусь», — вспомнила она его слова и улыбнулась.
Заводской гудок вывел Галю из раздумья, и она поднялась.
Возле проходных ворот толпились рабочие. Увидев Галю, они поздоровались и расступились, давая ей дорогу.
— Слышали о геройском поступке Алексея, — пропуская Галю вперед, сказал мастер цеха. — Как его здоровье?
— Плохо.
— Когда к нему поедешь?
— После работы.
— Возьми меня и Николаеву, вместе поедем. Договорились?
Галя молча кивнула головой.
* * *Роза после ухода Гали подошла к столу, где лежали золотые часы, подаренные Кудрявцевым, надела их на руку и задумалась. Как глупо она вела себя с Галей. Даже не спросила о здоровье Леши. Он хороший и душевный человек, с ним не надо терять дружбу. Когда поправится, они опять вдвоем будут весело проводить время.
Вошла мать.
— Ты еще спишь? Я вот такое услышала, что не верится даже. Репин — шпион, а Леша разбился, лежит при смерти.
— Знаю, мама, Галя приходила, приглашала поехать к нему в больницу.
Исаева подумала, все взвесила и сказала:
— Поезжай. Он этого заслужил. Только не задерживайся. У тебя скоро день рождения. Надо подумать, кого пригласить.
— Брата с женой, Кочубея и Галю, а может, и Леша к этому времени приедет.
— Что ты. У него с позвоночником неладно. На всю жизнь калека. Я Виктора Зорина приглашу.
— Мама, что ты говоришь? — воскликнула Роза и вся загорелась от возмущения. — Сама не разрешала ему заходить к нам. Я перестала с ним встречаться, а теперь…
— Я тогда не разрешила, так нужно было, а теперь разрешаю, — спокойно ответила Исаева.
— Как это гадко!
— Эх, милая. Жизни ты не знаешь. С твоим характером в девках насидишься. Счастье, как голубь: не удержишь — улетит.
— Напрасно, мама, ты стараешься, женихов мне ищешь. Замуж я без любви не пойду. Думаю поговорить с братом и устроиться у них на работу. А там, может, и в комсомол вступлю.
— С твоей-то красотой работать, — всплеснула руками Исаева и от неожиданности даже присела на стул. — Ты вот все о любви мне говоришь, а любовь — это привычка, к хорошему человеку всегда можно привыкнуть. Без любви люди живут, и неплохо. Вот Константинов, живет всем на загляденье, не смотри, что без руки.
— У него жена на пятнадцать лет старше, — возразила Роза, — брак с выгодой. А мы договорились с Лешей повременить, я его на другого не променяю…
— О Леше ты забудь. Если и выживет, то все равно с постели ему не подняться. А с Виктором я промахнулась, каюсь, доченька. Что-нибудь надумаю, как вас помирить.
Роза махнула рукой и безразличным тоном проговорила:
— Делай как знаешь. Только, если у Виктора есть самолюбие, он к нам не придет.
* * *Колоскова с утра знобило, и все же он не остался дома. «Пройдет», — подумал он и пошел в класс своей бывшей эскадрильи, где, по его мнению, сегодня должен проводиться разбор полетов.
К его удивлению, в классе, кроме Пылаева, никого не было.
— Летчики где? — спросил он командира эскадрильи и, отвечая на приветствие, подал Пылаеву руку.
— Отправил на аэродром парашютной подготовкой заниматься, — ответил гвардии капитан, поглядывая на хмурое, недовольное лицо заместителя командира части.
— Разбор полетов провели?
— Нет, да и зачем. Командир части вчера указал на недостатки.
— Ты, как командир эскадрильи, обязан был самостоятельно провести разбор полетов в своем подразделении. Командир части всех ошибок у твоих подчиненных не мог подметить, ты их лучше знаешь.
— После обеда проведу, исправлю ошибку.
— Правильно. Я советую тебе, независимо от того, были полеты или нет, ежедневно собирать личный состав, подводить итоги за день, ставить задачу на следующий день. Больше показывай людей, кто как работает, лучших похвали, поставь в пример. Ваша эскадрилья может и должна быть лучшей.
— Я мечтаю до приезда командира сделать эскадрилью отличной.
— Видишь, ты даже поставил перед собой цель, это хорошо. Люблю, когда у человека есть цель впереди, значит, он будет работать не вхолостую и наверняка добьется того, что желает. Партийная организация у вас многочисленная, надежная опора.
— Коммунисты работают хорошо, не жалуюсь. Только вот командир беспартийный, как отрезанный ломоть, — с сожалением проговорил Пылаев.
Колосков достал из планшета аккуратно сложенный лист бумаги.
— Вот тебе моя рекомендация. Другую даст Пряхин. Мы с ним говорили об этом. Вступаешь, Василий, в партию, где и маршалы и солдаты все равны.
— Не подведу — сказал Пылаев, — спасибо, друг.
— На вечере сегодня будешь? — спросил Колосков и устало присел за стол. Он почувствовал непривычную слабость в ногах, все тело дрожало, в голове шумело.
— Да, придется.
— Мне-то женщины работенку нашли: на баяне играть. Попробуй откажись.
— Молодцы наши женщины. За короткий срок, а что сумели сделать. Организовали самодеятельность, музыкальный кружок для детей, работают в вечерней школе. Цветов насадили. Как-то уютней стало в нашем городке.
— Да, хорошо, что ты напомнил о детях. Комсомольцы взяли шефство над детским садом. Лейтенант Гордеев закупил литературу. Почему бы вашей эскадрилье не взять шефство над школой?
— Мысль хорошая. Надо поговорить с личным составом, — ответил Пылаев.
— Добро, сейчас пойдем в штаб, надо потолковать кое о чем.
В штабе они застали Пряхина, Кочубея и Исаева.
— Как будто все в сборе, — сказал Пряхин, — начинай, Яков Степанович.
— Товарищи, друзья! Мы начали войну все вместе. Били врага сообща. Делили и радость и горе. Вместе хоронили своих друзей… В мирное время мы по-прежнему все вместе… И больно было узнать, что один из нас имеет два лица: одно на работе, другое в семье… Я имею в виду тебя, Мирон.
Мирон побледнел и после недолгого молчания спросил:
— В чем же я все-таки виноват?
— Ты виноват в том, что плохо живешь с женой. Помнишь, еще в Румынии, когда жена от тебя хотела уйти, ты дал слово командиру, что исправишься. Ты сдержал слово? Нет. Ты и поныне прячешь от жены деньги, жадничаешь на каждом шагу.
— Что это, офицерский суд? — дерзко проговорил Исаев.
Пряхин нахмурился и сердито сдвинул брови.
— Как тебе не стыдно, и как ты смеешь бросать нам такие слова! Мы пока еще твои друзья, и ты должен нас выслушать. Твоя жадность и на работе отражается. Ты, Мирон, не всегда можешь товарищу помочь. Недаром говорят: «У Исаева среди зимы снега не выпросишь».
— Подумай, Мирон, нехорошо получается, — вмешался в разговор и Пылаев. — Имеешь на книжке тысяч тридцать, а жена вынуждена перед получкой ходить занимать деньги. Да разве так можно жить?
— Позор. Инженер эскадрильи, с тебя пример рядовые должны брать, а ты… — резко сказал Пряхин.
— Выходит, и хорошего у меня ничего не осталось. Разве мне когда-нибудь делали замечания по службе или не ставили в пример, лично вот вы, товарищ гвардии майор?
— Вот поэтому мы с тобой и разговариваем, хочется спасти тебя, а ты… ты этого не понимаешь. Отвечай, как ты думаешь дальше жить, хочешь ли называться нашим другом?
Исаев с трудом проговорил:
— Конечно, товарищи, что за вопрос. Сам понимаю, водится за мной такое… Я не думал, что это так серьезно… Если поверите еще раз, — простите.
— Ну как, боевые друзья, поверим еще? — спросил Пряхин.
— Придется поверить, но в последний раз, — ответил за всех Кочубей и вышел из класса. За ним вышли Пылаев, Колосков и Пряхин. Исаев остался один. «До чего докатился, — с горечью подумал он. — Если я не справлюсь со своей жадностью, то потеряю друзей, а может быть, и службу. Надо жить иначе, но как себя переделаешь?»
* * *Весело проходил вечер отдыха офицеров и их семей. Танцы были в разгаре. Колосков сидел возле радиолы и перебирал пластинки. К нему подошла Лидия Ивановна.
— Что не танцуешь?
— К сожалению, не научился.
— Чего же тебя жена не научит? Она, говорят, хорошо танцует.
— Не знаю, может, и хорошо.
Жена Колоскова танцевала с полковником Зориным. Он молодцевато приподнял поседевшую голову и, улыбаясь своей партнерше, лукаво поглядывал на Колоскова. Следом за ним шли Исаевы, Пряхины, Морозовы и другие пары. Замыкающим в круге был Руденко. Начальник штаба части не отставал от молодежи и легко кружился в вальсе.
Радиола замолкла. Колосков снял пластинку и положил другую, но в это время на середину зала вышел Кочубей и громко объявил:
— Просим Якова Степановича на баяне исполнить краковяк. Танцуем на приз.
