Сергей Дышев - Почти живые
Почему-то я пожалел эту дуреху. Уж я-то повоевал на своем веку, знаю, во что превращается человек, избравший войну своим ремеслом. В какой-то неуловимый для самого себя момент становишься рабом привычек — к неотвратимости собственной смерти, к убийствам, которые подспудно совершаешь с удовольствием, речь не идет об откровенных садистах, живущих одним желанием кого-то замочить. Дурные легкие деньги, водка, бабы, лица которых забываешь через два дня, беспричинная жестокость, наркотики, нервные срывы и снова водка, наркотики, и снова срывы…
Мы выпили, разгорячились и стали спорить. Причем она говорила на украинском, а я на русском языке. Речь не шла о территориальных притязаниях двух стран, просто каждый из нас излагал противоположную точку зрения: я считал, что ей незачем ехать на войну, она же считала, что война для нее лучше, чем те дела, которыми занимаются сейчас ее бывшие одноклассницы: проституцией в Восточной Европе и России, челночным извозом, торговлей украинским салом и колбасой на Киевском вокзале и в других подворотнях Москвы. Когда же, наконец, мы устали и охрипли, то по очереди приняли душ и легли на диван. Я уступил свое одеяло, сам укрылся пальто.
Она снова ушла незаметно.
Я остался работать дома. Продуктами девушка меня затарила, я покрыл стол чистой страницей и без всякого плана написал сначала о гибели Ксении, иначе бы меня загрызла совесть. Потом, через три часа, перекурив и выпив чашку кофе, взялся за второй материал, сразу озаглавив его «Смертельный номер Краснодарского СОБРа». Трижды ко мне заходила тетя Дуся и трижды делала последнее китайское предупреждение за мое аморальное поведение. Она страдала провалами памяти, а так ничего была старушка, бойкая нравственница. Она, кажется, еще обещала меня отлучить от жилплощади, но я уже не реагировал, я вновь был на холодном поле у села Первомайское, я пригибал голову среди развалин, вспоминая, как проклинал своих и чужих, свою дурацкую авантюру и новую профессию… Пообедал около четырех часов дня, торопливо проглотив вареную колбасу и запив ее холодной водой. Пора было приниматься за третий материал, но силы меня покинули. Для начала двух материалов вполне достаточно. Я оделся, чтобы отнести материалы в редакцию и по пути выпить пива. В коридоре меня настиг телефонный звонок. Страшно не люблю бежать к аппарату с порога. Как знал, что звонок порадует. Звонила Мария из Чкаловского, собралась лететь. Ее ребята якобы сказали, что Шоме надо делать скорый суд, за то, что он припрятал часть денег, выделенных на премию за операцию в Кизляре и Первомайском. И теперь ей непременно надо быть там на разборке.
— Я должна отомстить за всех тех, кого он бросил с Салманом. Это не прощается, тем более они сами повели нас на это дело. Извини, больше говорить не могу. Может, еще увидимся.
— Все может быть, — отозвался я и еще минут пять осмысливал услышанное под короткие телефонные гудки. Откровения боевички не состоялись. Придется самому придумывать.
— Что — краля звонила? Часто телефоном пользуешься. Сейчас берут плату за долготу разговора. Так что с тебя, милок, — она пошевелила губами, — двадцать пять тысяч. Это — не считая морального ущерба сегодня ночью. И чтоб последний раз девок водил.
Я молча отдал деньги, старушка обрадовалась, видно, не рассчитывала, что я окажусь таким лопухом.
Шеф прочитал мои материалы и приказал оформлять загранпаспорт. До вечера я напечатал анкеты, сфотографировался, утром отнес в ОВИР. Там начальником оказался мой бывший знакомый по Афгану, он обещал устроить паспорт в три дня. За это время я написал еще один материал, о московских собровцах. Шеф назвал его очерком в лучших традициях военной журналистики и тут же выдал гонорар, заметив, что поддержка растет и скоро мы выйдем за стотысячный тираж. Пока я был в командировке, он принял еще пятерых сотрудников и кипел замыслами.
На следующий день я получил загранпаспорт. Шеф отправил меня в турагентство, в котором тут же по безналу оформили путевку по маршруту Москва — Бангкок — Паттайя и сделали визу. Как раз оставалось одно место на завтрашний рейс.
Вечером следующего дня в стеклянном колпаке аэропорта Шереметьево-2 по «зеленому коридору» прошел таможню, у меня поинтересовались о долларовой наличке, которую я собирался спустить на океанских пляжах. Я наврал, округлив сумму в меньшую сторону. Если б я знал, что это не поможет…
Брюхо «Ил-96» под завязку упаковали любителями экзотического отдыха. Здесь были чугуннолицые «быки» с пошлыми цепями на толстых шеях, рафинированные предприниматели, вкусившие финансовый успех и торопящиеся растратить деньги. Летели неясной национальности сомнамбулические хиппари и хиппарки с повязочками на бледных лбах, компания бритоголовых немцев, успевших надраться до вылета и галдящих, как стая болотных гусей. Один из них постоянно вскакивал, пытался закурить, роняя сигареты из непослушных пальцев, и что-то пронзительно выкрикивал. Его безуспешно пытались посадить. Через десять минут он сам отключился. Рядом со мной сидели тонкорунная блондинка в золотых очках и ее двадцатилетний ухмыляющийся сын. Дама вежливо поинтересовалась, от какой туристической компании я лечу. «Альфабетагамма», сказал я. Оказалось, они тоже от этой компании.
Нас тепло поприветствовали от имени экипажа, и мы взлетели. Нас поили прохладительными напитками, обильно кормили и даже подарили по мешочку с носочками, расческой, складной зубной щеткой и крошечным тюбиком с пастой. Сзади меня сидела лишенная детства тетя, которая, получив подарки, рыдала от умиления.
Мне захотелось тут же выпить. Маленькую бутылочку вина я уже осушил, поэтому немедля вызвал стюардессу.
— Вы хотите прямо сейчас или попозже? — спросила она, виляя глазами.
— Конечно, а зачем тянуть! — восторженно ответил я.
Она принесла бутылку «Scotch Whiskey» и содовую со льдом. Я выдул стаканчик смеси, предложил хиппарям, которые сидели через проход. Девица отказалась, а парень подставил свой стакан. Мы выпили за «фройндшафт».
Предстояло провести ужасно долгих десять часов в воздухе. Когда мы летели над Афганистаном, началась ужасная тряска, удары, будто самолет елозил сахарные хребты Памира. Мне казалось, что наш летающий дом вот-вот начнет разваливаться, от сильных толчков нас мотало из стороны в сторону. Наверняка тут не обошлось без душманов, которые прознали про русский самолет и устроили нам вихревые потоки. Тем не менее я выпил за территорию, на которой воевал и оставил кусок своей беспутной жизни.
Мы летели навстречу солнцу и вскоре встретили его. Оно выкрасило океан в багряный цвет, а затем не без торжества выползло и само. Ослепительные лучи брызнули в наше сонное содружество, зашевелились даже самые безнадежные.
Мы приземлились, и город-гигант принял нас в свои объятия. С трапа шагнул в тоннель с кондиционированным воздухом, прошел череду сверкающих коридоров, отстоял очередь у маленького деловитого паспортного чиновника, получил фиолетовый штамп.
Я присоединился к даме с сыном, вместе мы отыскали нашего гида — симпатичную обезьянку, которая держала бумажку с написанными на ней с ужасными ошибками нашими фамилиями. Девушка говорила на английском, и это меня успокоило: еще в школе я получал по этому языку твердые «два с плюсом».
Открылись автоматические стеклянные двери, я шагнул в парилку Бангкока. Я задохнулся в горячем влажном воздухе; на этом краю света и запахи были удивительные, странные: неведомые цветы и растения, испарения воды в многочисленных каналах, дыхание мегаполиса обволакивали все вокруг. Мы не успели надышаться этой приторной гадостью, как тут же нас посадили в сверкающий микроавтобус с кондиционером и повезли в отель «Ambassador», как значилось в проспекте. Мы помчались по скоростным дорогам, пытаясь уловить приметы здешней жизни: блеск и грязь, величие южной природы и гнилые каналы с мусором. Все это быстро промелькнуло за темными стеклами, оставив ощущение нереальности.
В отеле, увидев великолепие холла, огромные хрустальные люстры по пять метров в диаметре и прочую канитель, моя попутчица онемела. Сын же ее хранил презрительное молчание.
После необходимых формальностей я получил ключи от номера и, осмотревшись, сразу решил позвонить Марии. Ее телефон не отвечал, поэтому я отправился в город. Он показался мне еще более тесным, шумным и бестолковым, чем из окна автомобиля. На загазованных улицах семенили тайцы и тайки в строгих, почти офисных одеждах, над ними проплывали головы европейцев: расслабленных немцев, чопорных скандинавов, в изобилии попадались и мои соотечественники, недавно открывшие этот край земли — самодовольные матроны с огромными пластиковыми пакетами для покупок, «быки», братва в цветных наколках — здесь совершенно безобидные. На узких тротуарах тянулись бесконечные прилавки с одеждой, украшениями, часами, безделушками, очками, фигурками слонов и каких-то местных уродов, цепочками, брелками, ножами и прочей дребеденью. Тут же с земли тянули искалеченные руки за милостыней люди-черви. Еще в раннем детстве им определили судьбу, лишив языка, пальцев, а то и части рук и ног. Многим на конечностях делали искусные перетяжки кожи, и они свисали многочисленными кожаными сосульками.
