Военные истории - Валентина Никитина
Так началась новая лагерная жизнь. В этом лагерном подразделении он пробыл до июня 1949 г. Работа была сложная. Приходилось большую часть суток отводить выполнению порученной мне работы. Он должен был внимательно следить за расстановкой на всех участках стройки работающих заключенных, посещать все строительные участки.
На будущей шахте № 18, он впервые встретился с одним из руководящих работников Воркутлага, Епифановым. Пару раз он пытался выяснить прошлое Гуревича, причины ареста и осуждения. Естественно в деле, сопровождавшем Гуревича по лагерям, никаких данных о его разведывательной деятельности, ни о выдвинутом обвинении и конкретном составе «преступления» не было.
Однажды он спросил:
— Скажите, Вы осужденный «Особым совещанием», пытаетесь из лагеря обращаться в какие-либо инстанции с просьбой о пересмотре вашего дела в соответствующей судебной инстанции?-
После этого Гуревич начал обращаться в различные инстанции с настойчивой просьбой о пересмотре дела и присутствии в Военном трибунале, в Военной коллегии Верховного суда СССР.
Из этого лагеря он направил, начиная с 3 апреля 1948 г. и кончая 30 января 1949 г., обращения в «Особое совещание», министру Госбезопасности СССР, И.В. Сталину, министру обороны маршалу Василевскому, вновь И.В. Сталину. Все обращения остались без ответа.
Вскоре он начал писать письма, заявления, жалобы в разные инстанции, а в первую очередь И.В. Сталину, Л.П. Берии, Абакумову и другим.
В начале 1953 г. Гуревич получает письмо от матери, в котором она сообщила о смерти его отца. Но прежде чем узнать о случившемся, его вызвал к себе работник руководства лагеря. Он предложил ему выпить водки, дав закусить бутербродами. Заметив, что он не только удивлен, но и успел захмелеть, он вручил ему конверт со словами: «Это письмо вашей матери, прочтите его спокойно и не переживайте». С некоторой тревогой он прочел письмо, где его ждал поистине тяжелый удар..
Неожиданная смерть Сталина резко изменила сложившееся в лагере спокойствие. Это было вызвано не только тем, что даже среди заключенных было немало таких, которые его считали истинным «вождем», обеспечившим одержанную победу в Великой Отечественной войне. Больше того, ветераны партии часто обращались к нему со своими письмами, веря, что именно он поможет им вновь обрести свободу.
Многие считали, что стали жертвами не Сталина, а его окружения, и особо виновными являются Каганович, Маленков, Берия, Абакумов, Меркулов и другие.
Несмотря на все, спокойствие в лагере все же вновь наступило. Совершенно неожиданно 7 ноября 1953 г. в рабочую комнату к Гуревичу вошли дежурные надзиратели, в обязанность которых входило обеспечение прекращения передвижения заключенных по территории лагеря. Для этого, проверив полный состав в бараке свободных от работы заключенных, их двери закрывали с наружной стороны на замок.
Старший дежурный надзиратель, едва успев открыть дверь, предложил проследовать в барак. Там стоял большой, составленный из нескольких, стол, на котором стояли закуски и даже немного водки. Все товарищи по бараку с явным нетерпением поздравили Гуревича с сорокалетием, и, немного выпив, пожелали здоровья, счастливого будущего, скорой свободы.
На следующий день с днем рождения поздравили представители лагеря и шахты. Это было тяжелым и в то же время очень радостным событием. Тяжелым потому, что это было совершенно неожиданным, первым после возвращения на Родину торжеством. Радостным потому, что своим отношением к окружающим, несмотря на далеко не легкие переживания, Гуревич сумел заслужить столь дружеское и доброе отношение.
Спокойствие в лагере, однако, продолжалось недолго. Когда стало известно, что состоялся совершенно неожиданный и необычный судебный открытый процесс по обвинению в совершенных преступных действиях Берии, Абакумова, Меркулова и других и избрания по отношению к ним высшей меры наказания — расстрелу, вспыхнули волнения.
Очередной тяжелый удар был нанесен на следующий день, Гуревича в числе более ста заключенных направили в штрафной лагерь, что вызвало возмущение у большинства заключенных. Все знали, что Гуревич не принимал участия ни в каких беспорядках, а всегда вел себя дисциплинированно и к порученной работе относился добросовестно. Кроме того, он всегда был доброжелательным к заключенным, часто помогал им в направлении на работу в соответствии с их возрастом и состоянием здоровья.
Гуревич прибыл во вновь образованный штрафной лагерь. Не успев пройти надлежащую проверку, его вызвал начальник лагеря старший лейтенант. Он предложил сесть и тут же попросил его оказать содействие в организации работы с привлечением поступающих в лагерь заключенных. При этом подчеркнул, что он постарается, чтобы тот недолго задержался в этом лагере. Гуревич и здесь стал старшим экономистом и подчинялся непосредственно начальнику лагеря.
Не следует думать, что в этом лагере был какой-либо ожесточенный режим. Конечно, режим был более строгий, чем в других лагерях, обслуживающих шахты. Но через несколько месяцев его переводят в лагерь при угольной шахте № 40, где при лагере создано особое подразделение для заключенных, пользующихся пропуском на выход в любое время вне зоны..
Устроившись на работу в научно исследовательскую мерзлотную станцию (ВНИМС) Института мерзлотоведения Академии наук СССР в Воркуте, которая была расположена на территории шахты № 40 он проработал там до 1955 года.
Совершенно неожиданно пришло освобождение, после которого Гуревичу была вручена справка АХ № 070807 от 5 октября 1955 г. В справке говорилось, что он освобожден в соответствии с Указом СССР (пункт 6) со снятием судимости и поражения в правах.
В 1955 году Гуревич вышел на свободу, но не был амнистирован. Он переезжает в Ленинград к матери и сестре.
Он пишет письма в высокие инстанции, добиваясь амнистии. И кто-то, прочитав его письмо, возмутился: «Он еще пишет!»
На очной ставке, на Лубянке с первым резидентом Брюссельской резидентуры (Треппер Леопольд Захарович), который подтвердил, что во время следствия после войны оклеветал Гуревича. Но первое же письмо с просьбой о реабилитации в 1958-м закончилось новым арестом — Гуревичу сообщили, что его амнистировали ошибочно. И попытались инкриминировать участие в фашистских карательных действиях — условно-досрочно его освободили в 1960-м. Добиваться справедливости Гуревич больше не пытался.
Последовал арест, одиночка в «Крестах», затем этап в один из лагерей Мордовской АССР. Работа старшим
