Эдуард Володарский - Штрафбат
Вдруг немец улыбнулся, нагнулся и поставил коробку на пол. Снял через голову ремень и положил автомат на пол рядом с коробкой, поднял с пола бутылку рома. И опять улыбнулся, жестом позвал Глымова к себе.
И тогда Глымов тоже улыбнулся, приложил руку с банкой к сердцу и медленно подошел к немцу.
Одним ударом ладони немец выбил пробку из бутылки, приложил горлышко к губам и сделал несколько хороших глотков. Выдохнул, зажмурился, помотал головой и протянул бутылку Глымову. Тот переложил банки в одну руку, взял бутылку и тоже сделал несколько глотков. Выдохнул шумно, рукавом утер губы. Немец присел на ящик, достал из кармана шинели пачку сигарет, протянул Глымову. Тот подвинул к себе другой ящик, тоже сел и степенно взял из пачки сигарету. Немец щелкнул зажигалкой. Они молча задымили сигаретами. Рядом с Глымовым, всего в нескольких шагах двое немцев набивали мешки продуктами, не обращая на него внимания. А этот немец курил, задумчиво глядя перед собой, потом взглянул на Глымова, опять улыбнулся, сказал:
— Гут… карашо…
— Гут… — согласился с ним Глымов. — Хорошо…
— Петрович! — послышался вдалеке голос Лехи Стиры. — Ты куда пропал?
— Погоди! — отозвался Глымов.
Они докурили сигареты, Глымов затоптал окурок и поднялся, закинул за спину мешок. Немец тоже встал, вновь с улыбкой посмотрел на Глымова. Тот улыбнулся в ответ, повернулся и нарочито неторопливо пошел, каждую секунду ожидая выстрела в спину. Но выстрела не было.
Через несколько шагов Глымов остановился и медленно обернулся — немец стоял на месте, подняв приветственно руку и широко улыбаясь. Его автомат лежал на полу, рядом стояла недопитая бутылка рома.
Глымов вышел через узкий проход между штабелями к своим. Мешки уже были туго набиты провиантом. Леха Стира, Балясин и Чудилин обвязывали мешки веревками, делали лямки, чтобы можно было просунуть руки.
— Там фрицы, — приглушенным голосом сообщил Глымов.
Все замерли, затем схватили автоматы.
— Мир-дружба, — хмыкнул Глымов, вытирая вспотевший лоб. — Выпили с одним, покурили и разошлись, как в море корабли.
— Как выпили? Как разошлись? — не поверил Балясин.
— Очень просто. Выпили, покурили. Он говорит: «Карашо», и я ему: «Хорошо». Он мне улыбнулся и ручкой помахал.
— Они небось тоже за провиантом пришли, — сказал Леха Стира.
— А что они, не люди, жрать не хотят? — усмехнулся Чудилин. — При оружии были?
— С автоматом. А у меня — пистолет в кобуре, пока достанешь — он из тебя решето сделает, — говорил Глымов.
— Как же он стрелять не стал? — все еще не верил Балясин.
— Не стал. Автомат на землю положил и улыбался все время. А че у него там на уме — черт разберет, — ответил Глымов. — Ну-ка, Леха, налей, а то знобит меня чего-то…
— Они там или ушли? — спросил Стира, откупоривая бутылку рома.
— Не знаю. Небось ушли… — Глымов вырвал бутылку из рук Лехи, стал пить прямо из горлышка. Оторвался, выдохнул и улыбнулся слабо. — Вся спина от страха мокрая, верите, нет?
Три полуторки колыхались на ухабистой дороге. В первой ехали сержант Толик и Савелий Цукерман.
Хором пели:
Все выше, и выше, и вышеСтремим мы полет наших птиц.И в каждом пропеллере дышитСпокойствие наших границ!
Они перестали петь и разом захохотали. Потом сержант Толик пропел:
И с нами Ворошилов — первый красный офицер!Сумеем кровь пролить за СССР!!
— Ну, ты хоть чпокнул ее или не чпокнул? — перестав петь, спросил Толик.
— Когда, Толик? Всю ночь раненых разгружали…
— Для этого и ехал? Ну ты — мудик! — Толик захохотал. — Мудила-а-а!
— Ладно, ты у нас умник! — обиделся Савелий. — Сам много баб чпокнул? Небось одну, и ту во сне!
— У меня в штабе армии знаешь, какая красотуля ходит? Лейтенант! Шифровальщица! Влюблена в меня, как кошка!
— Не верю, — ответил Савелий и засмеялся.
— Ну, поехали, я тебе ее покажу! — почти кричал Толик. — Мариной зовут! Брюнетка! Груди, знаешь какие! Мячи футбольные!
— Не верю! — крутил головой Савелий и хохотал издевательски.
Гул самолетов возник неожиданно. Они вынырнули из-за кромки леса и пошли навстречу полуторкам, снижая высоту — звено «мессеров».
— Немцы! — крикнул Толик и, вцепившись в баранку, нажал на газ.
Деваться грузовикам было некуда. Дорога тянулась через поле, кругом — открытое пространство. Пулеметы застучали, пули взорвали фонтанчики земли перед полуторками и рядом с ними. «Мессеры» прошли над машинами на бреющем полете и ушли далеко назад.
— Разворачиваются, суки! — оглянувшись, крикнул Савелий. — Что делать, Толик?!
— А я знаю?!
«Мессеры» действительно сделали широкий разворот и летели теперь навстречу грузовикам. Вновь застучали пулеметы. Брызнули осколки лобового стекла, пуля попала Толику прямо в лоб, и он ткнулся лицом в баранку. Машина вильнула в сторону и запрыгала по кочковатому полю. Савелия пуля ударила в грудь, он закричал, заваливаясь на мертвого сержанта. Полуторка проехала, подпрыгивая на кочках, метров двести и остановилась.
А рядом со второй полуторкой почти разом рванули две бомбы. Грузовик опрокинуло взрывной волной набок. Сперва загорелся деревянный кузов, потом запылала кабина. С визжанием выл двигатель, и бешено вращались колеса. Водитель выбрался из горящей кабины, побежал по полю, упал, закрыв голову руками.
Еще одна бомба взорвалась перед носом третьей полуторки. Шофер резко свернул с дороги, машина помчалась по полю, остановилась, и водитель, выпрыгнув из кабины, отбежал подальше и растянулся среди сухих кочек.
Тройка «мессеров» взмыла вверх и ушла в голубые небеса, и через несколько минут уже не слышно было даже гула моторов.
Тогда водитель, молодой сержант, и усатый старшина лет сорока, вытащили из кабины мертвого Толика и Савелия Цукермана. Савелий тихо стонал. На груди расплылось темное кровавое пятно.
— Этот живой, — сказал усатый старшина. — Откуда он взялся-то?
— Гляди, у него и ноги перебиты… вон кровища видна. Не дотянет, наверное. Ладно, потащили, — сказал сержант. Они подняли стонущего Савелия за руки и за ноги, понесли к стоящей в поле машине.
Майор Харченко с интересом разглядывал цветную этикетку на бутылке рома, потом достал из ящика стола стакан, налил, понюхал.
— И много там этого добра? — спросил Харченко Олега Булыгу, сидевшего напротив.
— Я там не был. Видел только, как они мешки притащили, яму выкопали… А вчера к вечеру они уже вчетвером туда ходили. Четыре здоровенных мешка приволокли. Солдатам тушенку выдавали, банки с сосисками, с фасолью… Галеты еще… ну, печенье такое… вкусное…
— С сосисками? С фасолью? Галеты? — Харченко еще раз понюхал, выпил махом и задохнулся. — Крепкий какой, сволочь…
Нашарил в ящике сухарь, захрустел. Потом закурил папиросу, откинулся на спинку стула, проговорил:
— Хорош напиток… забирает… От сучьи выродки! Нашли и — молчок!
— Говорят, они там немцев встретили, — сказал Булыга.
— Как это встретили? — вскинулся Харченко. — И что?
— Не знаю. Леха Стира рассказывал. Говорит, ротный Глымов выпил с ними, и разошлись. Врет, наверное…
— Так, так, так… — забормотал Харченко. — Немцев встретили? Так они, наверное, тоже за продуктами туда наведывались… Выпили, значит? Задружились… так, так, так… Ротный командир Красной Армии с заклятым врагом выпивает, с оккупантом… так, так, так… Вот ты, милок, и сел на крючок… Э-эх, хорош ром, мать его! — Харченко налил еще. — На-ка, выпей, Булыга. Небось уже попробовал?
— Попробовал.
— Все равно выпей — заслужил. Ценная информация. — Харченко подвинул стакан к краю стола. — А потом сядешь и все подробно напишешь. С немцами выпивали! С фашистами! Ишь ты, какие шустрые, ну-ну…
Булыга взял стакан, тоже понюхал ром и выпил.
— А документы на тебя завтра же направлю в особый отдел армии. Вернут тебе погоны и звание, и пойдешь дальше воевать, как нормальный советский человек. Уразумел?
— Уразумел… Можно папироску?
— Закуривай.
Медсестра Галя влетела в ординаторскую, где Света отбирала в коробку шприцы и скальпели.
— Светка, твоего хахаля привезли!
— Какого хахаля? — вздрогнула Света, сразу поняв, о ком идет речь.
— Ну, этого… Савелия! Весь в кровище! Ноги, грудь!
Света выронила коробку, инструменты со звоном разлетелись по полу, и бросилась в операционную.
В операционной высокий, сутулый хирург с мощными волосатыми руками извлекал пули из располосованной груди Савелия. Со звонким стуком упала в никелированную чашку одна… вторая… третья…
— Хорошо его нашпиговали… — сказал хирург. — Сердце цело — будет жить солдат.
