Василе Преда - Поздняя осень (романы)
Дни шли, но не совсем так, как раньше. Кристиана уже включилась в гарнизонную жизнь. Мужчины относились к ней с уважением, женщины забегали к ней за советом, за помощью, а то и просто поговорить по душам. Дети ее тоже любили. Характер у нее был открытый, отзывчивый, ей хотелось помочь каждому, и поэтому люди к ней тянулись. Она умела слушать, была терпелива и видно было, что ей действительно интересно, поэтому люди относились к ней с симпатией.
— Знаете, о чем я думаю? — сказала ей однажды Валерия, жена старшины Стелиана Богдана. Она была женщина простая, без образования, но золотой души человек. — Уж если вы сюда за мужем приехали… Вы ведь и красивая, и умная, и с высшим образованием — мне муж говорил про вас, — и ничего не побоялись. Так как же нам было не приехать? Оставить своих мужей одних? Ведь что делает жена Тимотина! — сказала она с явным осуждением. — Вы знаете Тимотина? О нем весь гарнизон болтает. Парень должен сам со всем справляться, жить в общежитии… Дома его никто не ждет… Приходит домой усталый, а там даже печь-не затоплена!
Кристиана усмехалась своим мыслям. Она не знала, кто такой Тимотин, спросила потом Думитру о нем, но это был еще один случай, подтверждавший правильность ее решения и важность его для Думитру. Оказалось, что ее присутствие имеет значение не только для него, но и для окружающих.
— Стелиан, знаете ли, мой второй муж. И для него это второй брак, — продолжала рассказывать Валерия. — Мы оба овдовели и ежедневно приходили на кладбище. Там и познакомились. Я была в таком состоянии, что ничего вокруг не видела. Это он обратил на меня внимание. У него было два мальчика: одному два года, второму — несколько месяцев. Его жена умерла при родах. Он совсем почти помешался, уже не мог один с ними двумя справляться. Ему удалось найти старушку, которая из любви к детям ему помогала, но все равно тяжело было. А мне в ту пору было двадцать три года. Мой муж погиб в автомобильной катастрофе. Я его очень любила, мне и в голову не могло прийти, что я выйду второй раз замуж. Но когда я увидела Стелиана, такого несчастного, в таком отчаянии… Он сказал, что знает весь мой день, что я делала, где ходила. А я нигде не ходила — с работы на кладбище, потом домой… Он видел, что я женщина серьезная, ни о чем таком не думаю… Он сказал: «Прежде чем скажешь, что не хочешь выходить за меня замуж, приди ко мне в дом хоть один раз, посмотри на детей». Я пришла… Старший — наверное, вспомнил свою родную мать — сразу схватился за мою юбку, заплакал, закричал: «Мама, мама!» Весь вечер от меня не отходил. Не знаю, как мне удалось уйти! Он все плакал и кричал мне вслед: «Мама!» Я чувствовала, что у меня нет выбора, уж так мне жаль этих ребяток было. Когда мама и сестры услышали, что я собираюсь сделать, они ужасно на меня рассердились: «О чем ты думаешь?! Как ты справишься с двумя маленькими детьми? И зачем это тебе? Вместо того чтобы своих воспитывать, ты чужих берешь!» Но я все равно это сделала. И ничуть не жалею. Со Стелианом мы живем хорошо, мальчики выросли, теперь оба в военном училище. Я их люблю как родных! Сколько я на них труда доложила, пока они маленькие были!.. Столько всего было, пока они выросли, столько я пережила! Чем я им не родная?..
В другой раз к ней зашла Дорина Каломфиреску, жена старшего лейтенанта Раду Каломфиреску, недавно прибывшего в часть.
Она привела с собой сына, Валентина, слабого боязливого мальчика лет четырех-пяти. Он вцепился в мать, и как Кристиана ни старалась отвлечь его хотя бы на минуту, ей это не удалось. И только когда они стали заходить чаще, он осмелел и не только не дичился, но даже подружился с Кристианой. Однажды Дорина попросила ее начать вязку пуловера.
— Хотелось бы связать его побыстрее, — объяснила она. — Меня пугают эти морозы. Я бы хотела связать его поплотнее, чтобы он держал тепло. Знаете эту вязку — «рисовое зерно»?
Кристиана знала. Она начала ей вязку, показала, как набирать, а попутно узнала, что Дорина учится на заочном отделении филологического института уже на втором курсе и мечтает устроиться воспитательницей детсада если не в самом Синешти, то хотя бы где-нибудь поблизости.
— Я здесь две недели, но уже не выдерживаю, — рассказала Дорина. — Хочется что-то делать, чем-то заняться. Я не могу жить вот так, в бессрочном отпуске. Если бы я была старая или больная, то, наверное, здешняя тишина пошла бы мне на пользу, но у меня-то жизнь только начинается, я молода и здорова. Хочется доказать свою нужность людям. Впрочем, Раду меня вовсе не поддерживает. Думаю, он был бы счастлив, если бы я осталась ангелом-хранителем нашего семейного очага.
Эти слова Дорины, ее переживания невольно вызвали у Кристианы мысли о своих собственных проблемах. Чтобы отогнать эти мысли, она спросила о другом;
— А что ты будешь делать с Валентином?
— Отдам в детский сад или возьму с собой, что-нибудь придумаю потом. Самое главное — найти себе работу где-нибудь! Я понимаю, что сейчас это будет трудно, учебный год давно уже начался, но…
— Поговори с Думитру, — сказала Кристиана, стараясь не думать о собственных трудностях. — Он знает о твоих намерениях?
— Я не решилась его беспокоить. Мне и муж не разрешил к нему обращаться. Если бы он узнал, что я вам все рассказала, он бы страшно рассердился. Спасибо вам за сочувствие, но не говорите, пожалуйста, ничего товарищу полковнику, мы сами как-нибудь разберемся! — Она в самом деле перепугалась, когда сообразила, что обычная болтовня двух домохозяек приобретает официальный оттенок и может дойти до командира части.
Кристиана должна была проявить такт и определенное красноречие, чтобы убедить свою новую приятельницу, что она вполне могла бы принять эту помощь.
Дорина Каломфиреску была намного младше Кристианы, но они быстро сблизились — может быть, потому, что обеих волновали одни и те же проблемы. Вскоре они стали почти неразлучны. Кристиана ценила в подруге чувство юмора, открытость, оптимизм, но прежде всего — образованность, интеллигентность. Дорина забегала к ней почти каждый день. Валентина она брала с собой. Думитру нашел ей через уездный отдел образования место воспитательницы в детском саду в одной из соседних деревень. Но и тогда она продолжала регулярно заходить к Кристиане, правда ненадолго: она смущалась присутствием Думитру, да и дома были дела.
Кристиану навещали и жены других офицеров гарнизона. Большинство из них были домохозяйками. У одних дети были еще слишком малы и требовали постоянного присмотра и заботы, другие не могли найти себе работу в этих своеобразных условиях. Кристиана попала в этот замкнутый мирок как в большую семью: здесь все было общее — и радости, и горести. Личные «секреты» быстро становились общим достоянием. Жизнь любого человека была всем видна…
Перед Кристианой проходили человеческие судьбы в рассказах ее новых соседей, односельчан, подруг. Иногда ей казалось, что она читает книгу или слушает настоящую повесть, как в литературе.
Время шло. Было не так тяжело, как вначале, но и не легко. Она чувствовала, что не может больше не работать, что нужно быть полезной не только в семье, для Илинки и Думитру. Эта мысль мучила ее. После того как она убедила Дорину, что нужно бороться, ее собственные переживания только усилились, она не хотела отказываться от своих планов. Нужно было что-то делать, и как можно быстрее…
Думитру жил своим миром, оставался верен своей страсти к службе. Он жил своей работой, а она себе в этом отказывала…
В последнее время с ней что-то происходило, она не могла теперь принимать как свои те проекты, которые муж перед ней развертывал с таким увлечением. Она не могла сосредоточиться и проявить хотя бы интерес, когда вечером начиналось обсуждение какой-нибудь потрясающей статьи в «Науке и технике» или в «Проблемах военного искусства». Она все чаще ловила себя на том, что мысли ее далеко, а на лице осталась только маска заинтересованности и вежливого внимания.
— Просто не знаю, что со мной, — призналась она наконец Думитру с извиняющейся улыбкой. — Может быть, у меня тоже кризис? Я не могу больше ждать, я хочу пойти на работу. Нужно иметь в жизни какое-то свое дело, которым можно увлечься…
Этот разговор происходил за ужином — единственный случай, когда они могли собраться вместе, все трое. Илинка и Думитру уходили и приходили в разное время, завтракали и обедали врозь.
— Как же так, — решила пошутить Илинка, — а то, чем ты занимаешься здесь, дома, тебя не увлекает? Ты слышишь, папа, что мама говорит? — Она повернулась к отцу, рассчитывая на его поддержку. — А мы-то все время думали, что мама этим ужасно увлекается! — закончила она с иронией.
Кристиана моментально сообразила, что она выбрала неподходящий момент для своих признаний.
— А по какому праву ты вмешиваешься в разговоры взрослых? — строго спросил Думитру дочь.
