Джурица Лабович - Грозные годы
С приходом вечера обстановка в лагере стала еще более нервозной и тягостной. Мысли бойцов упрямо возвращались к взводному. Они едва дождались пулеметчика Загору, таково было их нетерпение. Но, увы! Пулеметчик вернулся и принес новые тревоги.
— Я, товарищи, ежели еще раз пойду с ним разговаривать, то и сам свихнусь, это точно, — сказал он. — Вы и представить себе не можете, что он мне наговорил об этих проклятых усах! Начал со средних веков и как понес, как понес! Усы, говорит, в славные старые времена были символом чести и гордости. Безусые, говорит, были презренными отбросами общества. Женщины не хотели и смотреть на безусых. Усы, говорит, значили в жизни так много, что ценность человека измеряли по ним. Вот чего он мне наболтал. Я прямо-таки в феодализме побывал... А потом он сообщил мне вот что: «Я завтра покончу с собой, и вам больше не придется обо мне беспокоиться».
— А почему именно завтра? — заинтересовались партизаны.
— Наверное, хочет всей бригаде что-то доказать и начальника санитарной службы поставить в неудобное положение. Готовится отомстить, что ясно.
— Э, его бешенство уже перешло все границы! — загалдели партизаны и, по-настоящему сердитые, разбрелись по сторонам, чтобы закончить последние дела перед выступлением на марш.
Через какое-то время из леса вышел и взводный Чутурило и стал заниматься своим делом, как будто ничего не случилось. Бойцы могли только заметить странную неподвижность его теперь уже безусого лица да темные круги под глазами. Речь его была скупой, слова короткими и едва слышными, а движения — замедленными. Когда все легли спать, он еще что-то делал, а когда до сигналу подъема поднялись, Чутурило уже стоял на месте построения. Он лихорадочно курил; сигарету, обжигая пальцы.
Командир Казимир подошел к строю, и первое, что он спросил, было:
— А где взводный Чутурило?
После этого вопроса лицо Чутурило потемнело от ярости, а голос загрохотал как из бочки:
— Нет его! Нет больше взводного Чутурило, товарищ командир!
Командир отряда Казимир смутился, некоторое время помолчал, как бы раздумывая, потом со злостью заметил:
— Что это за ответ, черт возьми? Что это значит?
Но взводный Чутурило еще злее ему отрезал:
— Нет меня, вот что! Я стою в строю, а вы меня и не замечаете. Это значит, что меня нет! Я исчез, и точка!
Еще вечером командир узнал, что случилось со взводным, поэтому сейчас он не хотел продолжать этот разговор, а только махнул рукой и приказал отряду следовать для выполнения боевой задачи. Сделав несколько шагов, Чутурило гаркнул:
— И не будет меня, так и знайте!
Близился рассвет, когда отряд занял позиции на холмах невдалеке от железнодорожной станции. Бойцы напряженно вглядывались в здание вокзала и вырытые перед ним блиндажи и окопы. Ожидая условленного сигнала и команды к атаке, они уже забыли и о взводном Чутурило, и о его усах. Но именно в этот момент, когда они находились в лихорадочном ожидании, когда знали, что ничего неожиданного не должно случиться, из залегшей цепи вдруг поднялся какой-то партизан и побежал к рельсам. Всего лишь несколько прыжков — и он оказался внизу. Он перескакивал через рельсы, направляясь прямо к блиндажам. Кто-то тяжело охнул:
— Товарищи, да это же взводный Чутурило!
И тут раздалась очередь, за ней — другая, послышался звук разорвавшейся гранаты. В следующую секунду началась бешеная стрельба с обеих сторон.
— В атаку! — разнеслась команда, и отряд рванулся к окопам и блиндажам.
Бой продолжался недолго. Застигнутый врасплох враг был окружен и разгромлен. Подняв руки, солдаты в черной форме уже строились в здании вокзала, а партизаны спешно обыскивали блиндажи и выносили оттуда оружие. Несколько человек под руководством командира отряда разрушали железнодорожное полотно.
Лишь пулеметчик Загора не принимал в этом участия. Он бегал повсюду, разыскивая мертвое тело взводного Чутурило. Он знал, что уже первая очередь должна была скосить беднягу. Сейчас оставалось только найти труп. Он обошел все блиндажи, окопы и в конце концов решил осмотреть здание вокзала. Большие двери были распахнуты, и Загора бросился туда. Вбежав в просторный зал ожидания, он остановился как вкопанный. Посреди зала на перевернутом снарядном ящике сидел взводный Чутурило и лихорадочно курил. Вокруг него валялось множество трупов усташей.
— Так ты жив? — удивленно воскликнул пулеметчик Загора.
— Да, не повезло мне, — спокойно ответил взводный. — Эти вояки даже не заметили, как я ворвался. Слабаки какие-то.
Пулеметчик Загора сдернул с головы шапку, вытер ею вспотевшее лицо, с трудом перевел дыхание:
— Так ты, значит, хотел погибнуть? Поэтому и бросился до команды, да? Вот что значило твое: «Нет его!» Так, что ли?
— И не будет, запомни это, — сказал взводный. — Сегодня не получилось, но завтра получится наверняка, найдется пуля и для меня.
Пулеметчик вытаращил на него глаза, а потом вспыхнул гневом:
— А вот с этим ты немного подождешь! Что касается смерти, так пусть смерть придет, но придет так, как того требует война. Не тебе решать, когда надо вставать под пули. Это право командира, а не твое!
— Мое право бить врага так, как я смогу, — спокойно ответил взводный. — И этого права у меня никто не отнимет.
— Но у тебя нет никакого права нарушать приказ! — крикнул пулеметчик. — Кому это позволено, я тебя спрашиваю, делать такие вещи без приказа?
— Я сделал это сознательно, принял огонь на себя, а этого мне никто не запретит, — отрезал взводный.
— Ну, это мы еще увидим! Вставай и к командиру — шагом марш! Сейчас я командую!
Взводный Чутурило только кисло усмехнулся при виде взъерошенной фигуры пулеметчика Загоры, взял свой автомат и поднялся. Но, прежде чем пойти, он бросил презрительный взгляд на одного из убитых.
— Посмотри, — сказал он, — и у этого были усы. Ты только взгляни на эту паутину под носом. За такие усы я бы убивал.
Пулеметчик посмотрел в сторону лежавших. Усы у мертвого усташа были, по правде говоря, обыкновенными, и Загора не понимал, почему из-за таких усов надо кого-либо убивать.
— Э, да ты совсем дурак! — бросил он. — Что ты тут разглядываешь чужие усы да еще судишь-рядишь о них? Может быть, этот усташ тоже восхищался своими усами. В конце концов, это дело вкуса.
— Именно потому я и говорю, — пробормотал взводный. — Если он не знает цены этому украшению, то зачем отпускать усы? Это же не усы, а насмешка! Если ты не способен ухаживать за такой красотой, то и жить не надо. Усы — это красота, это самое что ни на есть замечательное у мужчины!
От этих слов пулеметчика Загору просто затрясло.
— Знаешь, — сказал он, — мне надоело слушать твои бредни об усах! Ты понимаешь, что и мне уже голову заморочил? Клянусь тебе, что с этих пор я всех усатых буду за километр обходить! Да это же чистое безумие! Когда же конец-то этому придет?!
— Да-да, — безвольно согласился взводный, — по-твоему, это безумие. Но разве безусые могут мыслить по-другому?
После этого замечания пулеметчик Загора просто онемел. Если взводный еще не сошел с ума, тогда он, Загора, сойдет. Нужно положить этому конец и направить взводного в соответствующее заведение. Действительно, дальше уже некуда.
— Пошли! — сказал Загора. — Идем к командиру, а то от тебя тошно становится! А когда образумишься, я тебя поспрашиваю кое о чем. Давай!
После этого оба вышли из здания вокзала и направились прямо к командиру Казимиру.
В этот день на долю взводного Чутурило выпало еще несколько испытаний. Он, собственно, никому не мог объяснить суть дела, а когда происшедшим заинтересовались даже высшие штабы, он вообще отказался говорить о своих усах. Все свелось к выяснению его проступка. Командование отряда ругало его за нарушение дисциплины, хотя и не оспаривало его храбрости и готовности к самопожертвованию; в штабе же бригады сказали, что право каждого бойца — бить неприятеля и что разумную инициативу во время боя необходимо всячески поощрять. В штабе бригады даже подготовили официальный приказ об объявлении ему благодарности, который надлежало прочесть перед всем строем. Под вечер взводный Чутурило вернулся в отряд в очень дурном расположении духа. Бойцы же смотрели на него с восхищением.
— Видишь, ты без усов стал в четыре раза храбрее! — сказали они. — Еще немного — и о тебе легенды начнут слагать!
Пулеметчик Загора подошел к нему, отозвал в сторону и прошептал так, чтобы больше никто не слышал:
— Только, браток, не дели этот свет на усатых и безусых, а то я и впрямь рассержусь. Ведь мы же серьезные люди, перед нами стоит задача огромной важности! Я думаю, ты меня понимаешь?
— Я тебя очень хорошо понимаю, — сказал взводный, скрипнув зубами. — И всех вас я хорошо понимаю, только вы меня никак не поймете. Неужели вы думаете, что меня интересуют ваши похвалы и ваши красивые слова? Меня это больше оскорбляет, чем радует, если хочешь знать. Мне кажется, вы все смеетесь надо мной, черт подери, еще больше унижаете.
