Константин Семенов - Нас предала Родина
Справа, там где час назад исчез стреляющий автобус, из-под мигнувшего желтым светофором выскочила машина и, почти не снижая скорости, помчалась к вокзалу. Борис еще не успел разглядеть цвет, он даже не осознал, что это «девятка», а сердце бухнуло и застучало, как пулемет моджахедов.
Последний светофор увидел синюю «девятку» и стремительно сменил зеленый свет на желтый. Шедшая впереди иномарка начала притормаживать. «Да что тако…» — воскликнула Ирина и осеклась, схватившись за ручку. Женя резко вывернул руль, обошел иномарку и проскочил на площадь. Светофор обиженно зажег красный.
Борис поднял сумку и быстрым шагом двинулся к приближающейся «девятке». Машина немного притормозила, выбирая свободное место, и остановилась в двадцати метрах.
Двадцать метров, двадцать пять шагов.
Рука дрожала и никак не могла нащупать ручку двери. Черт, где же эта дурацкая ручка! Дверь открылась. Ирина чуть не выпала из машины и так и застыла — дрожащая рука на двери, и глаза, застывшие на приближающейся фигуре.
Двадцать шагов.
Мотор заглох, мигнули и погасли фары. Открылась одна передняя дверь, затем другая, из машины вышли полноватый мужчина и женщина со светлыми волосами. Борис этого почти не заметил: он смотрел только на заднюю дверь. Дверь резко открылась, словно из неимоверной дали глянули на него серо-синие глаза — и тут же исчезло все. Вечерняя площадь, шумная толпа, непривычная реклама. Ира…
Десять шагов.
Ирина вылезла из машины, сделала широкий шаг, потом еще один, поменьше, и остановилась. Что это у него за куртка? Как на пугале. Господи, а шапка! Боря…
Семь шагов.
Борис замедлил шаг, свободной рукой снял шапку, пальцы разжались, и серая вязаная шапочка упала на асфальт.
Четыре шага.
Ирина машинально опустила взгляд, провожая падающую шапку, наткнулась на наступившие на нее итальянские сапоги и впервые за вечер улыбнулась. Подняла переставшую дрожать руку, сняла с головы шарф и тряхнула головой.
Два шага.
Затмевая неоновый свет, заструился над привокзальной площадью черный водопад, и Борис остановился.
«Боря, — беззвучно сказала Ирина, — что ты так долго?» «Какая ты красивая!» — не открывая рта, ответил Борис. «Я уже устала ждать, Боря, я даже подумала, что ты не придешь. Один раз». «Один раз — это ничего. Я же пришел». «Я с тобой разговаривала. Ты слышал?» «Там было плохо слышно, Ира. Но я услышал.… Какая же ты красивая!»
— Ира! — откуда-то издалека прокричала Вика. — Боря! Вы что молчите?
Один шаг.
Серо-голубые глаза стали синими, заполнили весь мир. Ирина подняла руку, осторожно провела по бородке.
— Ира… — шепнул Борис, — я грязный.
Ирина улыбнулась, взяла его за шею, потянула. Борис рукой с обломанными ногтями осторожно тронул ее за плечо, нагнулся к раскрытым губам и мир исчез.
Хлопнул выстрел. Впервые за долгое время Борис не смог определить из чего стреляли и открыл глаза: у машины стоял Женя с дымящейся бутылкой шампанского.
— Горько! — сказала Вика. — Все-таки мы увидели, как вы целуетесь! Пусть и не на свадьбе!
Женя открыл дверь, наклонился, включая магнитофон.
Ирина вздрогнула и требовательно раскрыла губы, Борис закрыл глаза. В темноте зажигались и гасли звезды. Зажигались, гасли и снова зажигались.
Далеко-далеко, в городе, где они когда-то родились, где мечтали, страдали и любили, в городе-призраке, где униженные, расстрелянные и забытые навечно остались частицы их душ, в городе-памяти, который останется теперь с ними навсегда, снова стреляли.
А над исчезнувшей для двоих площадью чужого города тихо пел магнитофон.
Czy warto było kochać nas?Może warto, lecz tą kartą źle grał czas…Nie spoczniemy, nim dojdziemy,Nim zajdziemy w siódmy las.
Эпилог
Карагач умирал. Кора потемнела и потрескалась, ствол изъели древоточцы, корни подгнили. Все больше становилось засохших веток, все меньше и меньше распускалось листьев. Не успевали созревать все более редкие крылатые орешки.
А ведь карагач был совсем не стар, он мог бы жить еще сотни лет, и сначала так и казалось. Проклюнувшийся из одинокого орешка росток быстро превратился в высокое дерево с шероховатым серо-бурым стволом. Шелестела на ветру громадная крона, летели крылатые орешки. Над ущельем раз за разом вставало солнце, дни превращались в годы, и карагач медленно, но верно догонял своих соседей.
Карагач вырос на высоком крутом склоне. Внизу яростно бурлил горный поток, на другом берегу вдоль реки петляла узкая дорога. По ней вечно сновали хлопотливые и опасные создания — люди.
Люди занимались своими непонятными делами и на карагач внимания не обращали. Лазали на горы с мешками за спиной, разводили огонь, жарили мясо, оглушали музыкой. Одевались они похоже — карагач различал их с трудом. Потом все как-то внезапно прекратилось: смолкла музыка, исчезли шумные компании. Люди надели одинаковую пятнистую одежду и стали еще опасней. С востока потянуло гарью.
Однажды на склон, где рос карагач, с неба посыпалось железо. Падали вековые сосны, ломались горные березы. Большой раскаленный осколок железа вонзился в серо-бурый ствол карагача и почти перебил его пополам.
С тех пор карагач так и не оправился. Он еще держался, но силы уходили с каждым годом, и на многое их уже не хватило.
В тот год лето выдалось особо дождливым. Порывы ветра обрывали еще молодые ветки, дождь срывал листья. Карагач склонялся все сильнее и однажды не выдержал. Ствол обломился с сухим треском и полетел вниз. Упал на небольшую каменную террасу, разломился на части. Один из обломков медленно покатился к краю террасы, на минуту завис и стремительно рухнул на дно ущелья, в бурлящий речной поток.
Река называлась Асса.
Река подхватила обломок, развернула его несколько раз и со скоростью бегуна понесла вниз.
Скоро коряга миновала Верхний, а потом и Нижний Алкун и помчалась дальше. В горах село солнце, опять пошел дождь. Под покровом темноты остаток дерева проплыл мимо Мужичей.
Асса принимала в себя воды ручейков, ручьев и речек, становилась все полноводней.
Остался позади Алхаст, течение замедлилось, река разлилась. Карагач постоянно застревал, но неизменно река освобождала его из плена и несла дальше и дальше.
Днем карагач, минуя посты, пересек совсем не эфемерную границу между Ингушетией и Чечней. Никто этого не заметил.
Около бывшей станицы Ассиновской бревно обстреляли камнями местные пацаны. Коряге это не помешало.
На равнине Асса разлилась, начала петлять, коряга снова несколько раз застревала.
Перед Закан — Юртом в реку влились воды бегущей с гор Фортанги. И хоть Асса стала еще более полноводной, существовать ей оставалось недолго. За селом свинцовые воды Ассы соединились с мутным, желто-коричневым потоком другой реки, текущим по равнине с запада.
Река называлась Сунжа.
Это была совсем другая река — медленная, несущая глину и ил. Правда, сейчас и эта река бурлила и ревела, как самолет при форсаже. Напитавшись водой, коряга потяжелела и плыла теперь, чуть выступая из воды. Но — плыла.
Миновав село, Сунжа начала причудливо петлять. Она плавно поворачивала на север, потом на восток, на юг; извилины образовывали почти полные кольца. Течение все больше замедлялось.
Пройдя по прямой не более восьми километров — река из-за извилин накрутила гораздо больше — Сунжа миновала Алхан-Калу, приняла в себя более светлые воды Мартана и, петляя, устремилась к раскинувшемуся на западе большому городу.
Сунжа внесла карагач в Грозный утром. Коряга проплыла вдоль остатков парков бывшего завода Анисимова, нырнула под железный мостик, ведущий из Черноречья к развалинам Химкомбината. Миновала еще один мост и повернула на север.
Слева потянулись остатки завода Ленина, справа — бывшие садовые участки. Сунжа плавно повернула на запад, коряга проплыла под большим мостом. После моста, река повернула на север, сделала большую петлю и пронесла остатки карагача еще под одним мостом — его по-прежнему называли Голубиновским. Затем неугомонная река начала описывать новую петлю, огибая поселок Войкова. Нырнула под железнодорожный мост, миновала еще один — металлический, с толстой водяной трубой внизу — и вновь начала поворот.
Часам к десяти Сунжа пронесла корягу под Беликовским мостом, сделала резкий поворот и двинулась почти строго на север.
Правый берег реки в этих местах был низким, пологим, густо заросшим кустарником и раскидистыми деревьями. Левый, высокий, крутой и глинистый, тоже зеленел кустарником, особенно густо росшим в месте, где когда-то был цирк.
Через несколько минут справа мелькнуло относительно ровное место в тени громадных раскидистых тополей—белолисток и склонившихся к самой воде ив. Как будто кто-то давным-давно специально расчищал песок, устраивая пляж. Еще несколько заросших вонючкой развалин — и река поравнялась с выступающей почти из воды стеной. Когда-то здесь была синагога, потом музыкальное училище. Теперь не было ничего.
