Евгений Погребов - Штрафной батальон
Наводило на размышления странное для летней поры затишье, установившееся на фронте. Об обстановке на переднем крае солдаты прежде всего по количеству раненых, отправляемых в тыл, судят. Мало их стали возить. Почти не видят штрафники машин с красными крестами на дорогах. Зато ночи напролет по всем проселкам идут к фронту войска, движется грозная боевая техника.
Судя по всему, назревали масштабные события: мощное наступление или сильнейший контрудар. Потому и приберегают до времени штрафной батальон, дают солдатам возможность обрести крепкую боевую выучку. Так думал Павел в начале июня, не предполагая, что находится на пороге грандиозного танкового сражения, которое развернется через месяц между Орлом и Курском и войдет затем в историю под именем Курской дуги.
Глава третья
В конце второй декады июня штрафной батальон был поднят по тревоге. В роты поступил приказ разобрать оружие и строиться в колонну на проселке.
Почти одновременно к месту построения подошли «Студебеккеры», появились снующие между ротных шеренг со списками в руках штабные писаря.
По команде лейтенанта Ульянцева, бывшего дежурным по батальону, приступили к довыдаче оружия тем, кто его еще не получал. Процедура несложная, отлаженная. Поочередно получают солдаты винтовку или автомат, подходят к писарю, сообщают, какой роты, взвода, номер и вид оружия, расписываются в ведомости, куда заносятся эти данные, и возвращаются в строй.
Все шло обычным порядком, пока не дошла очередь до солдат соседней третьей роты, куда попало с пополнением несколько человек каких-то раскольничьих религиозных сект. Один из них — осанистый представительный мужик с взлохмаченной окладистой бородой — демонстративно заложил руки за спину и брать винтовку отказался.
— Как это ты не возьмешь? Спятил, дядя? — недобро веселея, спросил сержант-писарь.
— По божескому учению живу, — невозмутимо пояснил бородач. — Вреда ни человеку, ни зверю не делаю. Как учит Господь Бог в Священном Писании «Не убий», так и курицы за свой век жизни не лишил. За веру страдать готов, а сатанинское изделие в руки не возьму.
— Возьмешь, еще и попросишь! — убедительно пообещал писарь, ничуть не смущенный его тирадой.
Подозвали лейтенанта Ульянцева и командира третьей роты. Но и их совместные усилия не увенчались успехом. Раскольник стоял на своем, и никакие угрозы, казалось, не могли поколебать его фанатичной решимости «пострадать за веру». Больше того, в других ротах единоверцы объявились. Плюются в ответ на приказ получить оружие.
Забавный на первый взгляд случай грозил обернуться неприятностью. Распорядившись продолжать выдачу винтовок и автоматов, а отказчиков выделять и строить в сторонке, Ульянцев направился с докладом в штаб, к комбату.
Раскольников человек сорок набралось. И самый авторитетный у них «борода» из третьей роты, что первым бузу затеял. Напористее других оказался. Гимнастерку расстегнул и с нательным крестом к собратьям подступает, к стойкости духа взывает.
Минут через двадцать в сопровождении лейтенанта Ульянцева появился майор Балтус с сухим, бесстрастным выражением на лице — явным признаком неудовольствия. Ориентир верный выбрал. Выцелив взглядом бородача, будто с одним им разговор повел:
— Мне сказали, что вы отказываетесь брать оружие. Это правда?
Раскольники загалдели разом. Каждый по-своему объясниться хочет. А комбат будто не слышит. На черную с проседью бороду уставился, одного бородача видит, от него одного слова ждет.
Не дождался. Стушевался тот.
— Смирно! Прекратить галдеж! — вскинул вверх руку Балтус, властно обрывая крикунов, и, найдя опять глазами бородача, спокойно продолжал: — В бога верите? Ваше дело. В данный момент меня это меньше всего касается. А вот защита отечества — священный долг каждого гражданина. Это закон нашего социалистического общества, и отказ от его выполнения именуется изменой Родине. В обстановке военного времени измена карается высшей мерой. К вам же проявили гуманность — направили в штрафной батальон. Но вы, кажется, неправильно расценили этот акт. Властью, данной мне государством, сейчас все, кто откажется выполнять приказ, будут расстреляны на месте. Вот вы, вы и вы, — он указал пальцем на бородача и еще двоих его собратьев, из тех, что особо рьяно пытались разъяснить остальным положения своей веры, — пять шагов вперед!..
Но прежде чем кто-то вышел из строя, Балтус обернулся назад и, отыскав глазами командира комендантского взвода, распорядился:
— Взвод охраны сюда, и расстрелять немедленно!
Командир комендантского взвода от неожиданности сморгнул, замешкался. Балтус поторопил:
— Приговор трибунала получите после! Исполняйте! — поняв растерянность подчиненного, с нажимом добавил он.
Тишина над дорогой повисла мертвая. Слышно было, как мерно гудела в вышине мошкара да тонко попискивала в кустарнике залетная пичуга.
Зная, что комбат слов на ветер не бросает, онемели в страхе раскольники. Никто из них из строя так и не вышел. Повернувшись вновь к ним лицом, Балтус тонко усмехнулся, будто иного увидеть и не ожидал.
— Может, кто неправильно понял приказ или передумал? Даю три минуты на получение оружия, — вроде бы с сочувствием сообщил он и вдруг, переменясь в лице, рявкнул со всей мочи: — А ну, бегом марш!
Дружно сорвавшись с места, бунтари со всех ног кинулись к грузовику с оружием. В гуще бегущих мелькала и взлохмаченная борода зачинщика.
Понаблюдав за ними с минуту ровным, поскучневшим взглядом, Балтус направился было к штабу, но, передумав, вернулся с полдороги к строю, дождался, когда последний солдат получит винтовку.
— Штрафники! С незапамятных времен русские верили в бога, но никогда это не мешало им мужественно и героически защищать свою Родину от иноземных захватчиков. Преображенцы Петра, чудо-богатыри Суворова, матросы Нахимова шли в бой за веру, царя и отечество. Всегда, когда над отечеством нависала смертельная опасность, верующие становились в ряды его защитников. Вспомните, Пересвет и Ослябя тоже были монахами, но не в кельях они прятались, когда надо было отстаивать Родину, а выступили на ее защиту с мечом в руках.
Мы тоже верующие. Наша вера — честь, свобода и независимость любимой Родины, ее светлое коммунистическое будущее. Во имя этой веры я не остановлюсь ни перед чем. Это не пустая угроза — последнее предупреждение. Через час батальон выступает на передовую. В боевой обстановке не до сантиментов — я буду беспощаден, потому что другого мне не дано.
Командирам рот обеспечить получение сухого пайка на личный состав, солдатам готовиться к маршу. Исполняйте!..
Отграненный командирской строгостью голос комбата буквально ввинчивал каждое слово в сознание штрафников — крепко и надежно, как шурупы в стену. Отстраниться от их влияния было просто невозможно.
Инцидент был исчерпан.
Командиры рот скомандовали «Шагом марш!», и солдаты разошлись повзводно по помещениям. Поповский дом наполнился громким говором и суетой. Готовиться к маршу, собственно, нечего. Котелки и саперные лопатки всегда при штрафниках, а прочие пожитки — в вещмешках и «сидорах» наготове. Винтовку через плечо, автомат на шею, мешки за спину, прошелся несколько шагов, прикидывая, не жмет, не давит, — и все сборы. Толкотни и разговоров больше.
Павел преимущественно за Фиксатым, Химиком и Монахом наблюдал. Неспокойно на сердце было. Автономное подразделение они во взводе. Вроде и живут под одной крышей вместе со всеми, и спят рядом на нарах, и на учениях, и в строю бок о бок, а все равно от остальных будто незримой перегородкой отгорожены. И враждебности явной не выказывают, наоборот, даже заискивать перед взводным стали, а чужие.
На что настроились, с какими мыслями и планами на передовую собираются? Не с теми ли, что и Тихарь в свое время? Всего ожидать можно, в особенности от Фиксатого. Тонко работает. На всю шушеру в батальоне влияние имеет, а уличить не удается, ни в чем не подкопаешься. Как крыса: весь день в воде, а на берег сухой выходит.
Что замыслили, какую подлость ждать? Внешне вроде все благопристойно, теми же хлопотами, что и остальные, озабочены. Но не верит им Павел.
Иное дело Халявин. За него отбоялся. Этот теперь никуда не уйдет. После стычки с Фиксатым постоянно вблизи Махтурова и Кускова держится, всегда настороже. Понимают ребята, что тяжело ему сейчас — от своих оторвался и к ним не прибился, пробовали пойти на сближение. Но Карзубый, хоть и держался поблизости, оставался замкнут и молчалив.
Не миновать ему с Фиксатым встречи на узенькой дорожке, и уйти с нее суждено лишь одному. Вот о чем думал Павел, размышляя над поведением Халявина.
Не принимал он в расчет и самодеятельного актера Николаева. Урку из себя корчил, пока среди колхозников и солдат в маршевой роте находился, во взводе всякую блатную придурь быстро с него пообтрясли.
