Владимир Коваленко - Крылья Севастополя
…Сколько он прошел - два, пять, десять километров? Вокруг ни одного сколько-нибудь заметного ориентира, определить пройденный путь нет возможности. Но сил истратил много, даже захотелось есть. Он достал из кармана плитку шоколада, отломил небольшой кусочек, положил в рот. И тут же вскрикнул от боли - верхние и нижние зубы, в которые пришелся удар финки фашиста, почти не держались в кровоточащих деснах. Зачем ему теперь печенье, галеты, консервы? Только лишняя тяжесть… Оставив себе на всякий случай немного шоколада, он бросил в снег все остальное. Идти стало легче.
Наступила ночь. Захар ощутил невероятную усталость, смертельно хотелось спать. Стоило остановиться, как сознание начинало уплывать куда-то… Метель убаюкивала, как колыбельная песня: ляг, вытяни усталые ноги… Но он хорошо знал, что если уснет, то уже никогда не проснется. Нет, надо идти!
…Кажется, он идет уже четвертый день. Все чувства притупились. Даже чувство голода. Добрался до незамерзающей горной речки, напился, черпая пригоршнями ледяную воду. Речка впадала в озеро, покрытое льдом. Машинально ступил на лед, прошел несколько шагов… И не успел опомниться, как очутился по пояс в студеной воде… То и дело оступаясь на скользких камнях, с трудом выбрался на берег. Бурки и брюки мгновенно превратились в обледенелый панцирь. Придется разводить костер. Собрал кучу сухого валежника и выпустил в нее последние ракеты (спичек не было). Валежник не загорелся, все старания были напрасны…
Что было потом - помнит смутно. Продолжал идти, осторожно переставляя ноги, так как ступни уже накрепко примерзли к фетру подошв. Потом уже и идти не мог - передвигался ползком. На шестые сутки услышал отдаленный звук сирены боевого корабля. А затем, словно мираж - широкая темная полоса залива, вдали дымок корабля, на берегу небольшая избушка, возле нее прохаживается человек. Он вынул пистолет и, зажав его в правой руке, пополз к домику. Все ближе, ближе… Возле самого домика сделал попытку подняться. Человек в полушубке повернулся, вскинул автомат:
- Стой! Кто идет?
Захар сорвал с головы шерстяной шарф и через застилавший глаза туман увидел в разрезе башлыка часового бескозырку, а на ней горевшие золотом слова: «Северный флот». И тут же упал без чувств. [229]
Это и был самый памятный полет в его жизни.
Потом месяцы госпиталя, ампутация обмороженных ступней и категорическое заключение врачей: «К строевой не годен». О возвращении в авиацию не могло быть и речи. Но Захар Сорокин думал иначе. В одном из писем пришла весть о гибели командира полка Бориса Сафонова, в годы Великой Отечественной войны первым удостоенного звания дважды Героя Советского Союза. И Захар поклялся: теперь у него путь один - только в полк Сафонова.
В декабре 1942 года он пробился на прием к командующему ВВС Военно-Морского Флота. Затем к самому наркому ВМФ. Оказалось, что легче взлететь к небу, чем на земле доказать свою правоту и свое право. Но Захар доказал.
Снова тренировки, как в былые годы в аэроклубе, провозные полеты, самостоятельные вылеты на патрулирование, и наконец, первый после возвращения в строй боевой вылет. В воздухе, в бою с «мессером» позабыл даже, что ноги «обуты» в протезы. Шесть вражеских машин он сбил до ранения, получив за это первый орден Красного Знамени. Этим, седьмым, открыл новый счет - счет за славного товарища, любимого командира Бориса Сафонова.
В августе 1944 года, за несколько дней до нашего полета на Констанцу, был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Захару Артемовичу Сорокину звания Героя Советского Союза. Всего он уничтожил, летая с протезами, двенадцать вражеских машин и довел общий боевой счет до восемнадцати воздушных побед!
…Все эти воспоминания вихрем пронеслись в моей голове, когда в наушниках раздалось знакомое: «Не дрейфь, я рядом, сам дрожу!» На миг даже позабыл, где я и что я… Из оцепенения вывел возбужденный голос стрелка-радиста Виктора Бондарева:
- Слева вижу «худых»! Слева вижу «худых»!
Не успел я ответить, как послышался спокойный голос Захара:
- Пор-р-рядочек, вижу «худых». Сейчас встретим!
Восьмерка непосредственного прикрытия даже не шелохнулась, строго выдерживая курс. Я выглянул в левое окошко: со стороны солнца на нас круто планировали два «мессера», еще пара держала высоту, не снижалась, ожидая удобного момента. Наперерез пикирующим «худым» [230] уже кинулась пара наших «яков». Самолеты стремительно сближались.
- Атакую! Следите за верхними! - слышу голос Захара.
Значит, это он идет наперерез. Ну, фашистам несдобровать!
Но немцы даже не решились сблизиться, резко отвернули, взмыли в сторону солнца…
Да, враг теперь уже не тот, каким был прежде - нахальным, уверенным в своем превосходстве, спесь давно сбита с фашистских асов.
Впереди Констанца. Еще чуть-чуть - и можно ложиться на боевой курс.
- Миня, приготовиться, - говорю Уткину.
- Есть, - обычным, чуть глуховатым голосом, отвечает он.
Быстрый разворот, чтобы поближе подойти к порту, а потом крутым виражом выйти на боевой курс, сократить время нахождения на прямой. Под правое крыло уже подползает знакомый мол Констанцы.
- Разворот! - бросаю я.
Окидываю взглядом порт, сравниваю с фотоснимком, который до деталей изучил вчера. Как всегда, вслух обрисовываю обстановку, чтобы слышал весь экипаж:
- Два транспорта - на месте, миноносцы, баржи - в том же положении, катера…
Впрочем, катера уже роли не играют. Еще несколько секунд, и можно отворачивать. За воздухом смотреть некогда, полагаюсь на Захара и его товарищей. А вот как зенитки - ведь высота всего 5000? Как бы успокаивая мою тревогу, - голос Виктора Бондарева:
- Бьют зенитки, но разрывы далеко. В воздухе спокойно.
- Где наши? - спрашивает Уткин.
- Вот они, рядышком, - отвечает Виктор.
А я смотрю, не отрываясь, за портом. Покосился на фотоаппарат: лампочка мигает - порядок. Но фотоснимки будут готовы через час, не раньше, а мне надо сразу, как только пройдем порт и отвернем в море, передать по радио, что я видел в порту: в Одессе на аэродроме ждет целая дивизия бомбардировщиков, она поднимется в воздух, как только поступит сигнал от нас. Армада пойдет на небольшой высоте, поэтому должна точно знать, куда направлять удар - на боевом курсе рассматривать и менять направление некогда. [231]
…Порт медленно проплывает под самолетом. Все! Конец фотографирования!
- Отворот! - командует Уткин.
Снова головокружительный вираж, и мы со снижением уходим в море.
Пора давать радиограмму. Докладываю коротко, открытым текстом (шифровать-расшифровывать некогда):
- Дислокация без изменений. Дислокация без изменений.
Приглушенный расстоянием голос отвечает:
- Принято: дислокация без изменений. Счастливого возвращения.
- Теперь - домой! - говорю Уткину.
Впереди вижу остров Змеиный, слева плывет знакомый берег. Самолет наш снижается, и берег словно уходит в сторону - все дальше, дальше. Все 16 истребителей не «отлипают» от нас, идут на своих местах. Над целью и позже, когда я работал с аэродромом, они молчали (нельзя было засорять эфир), теперь Захар не выдерживает, подает голос:
- Все слышал. Молодцы, чисто сработали!
И в это время словно проснулся эфир над Одессой: мы поняли - взлетают бомбардировщики. А вскоре увидели в воздухе всю армаду. Это было незабываемое зрелище! Плотный строй бомбардировщиков величественно и грозно плыл вдоль побережья. Над ними, словно рой шмелей, кружились истребители. Бомбардировщики шли встречным курсом, чуть левее нас. Сколько же их - 60, 70, 100? - я даже не пытался сосчитать. Представил лишь, какой грозный удар они обрушат сейчас на вражеские корабли, на нефтехранилища, которые расположены на окраине города, на портовые сооружения. Да, на что уж массированно бомбили фашисты Севастополь в сорок первом - сорок втором - с утра и до темноты не утихал грохот, - но и тогда столько самолетов одновременно в воздухе я не видел! В душе шевельнулось злорадное чувство: «Это вам, гады, за сорок второй год!».
В наушниках раздается радостный голос Захара:
- «Зоркий», «Зоркий», видишь наших? Сейчас начнется веселый разговор!
Да, «веселый разговор» предстоит в Констанце!
Через несколько минут наш самолет коснулся колесами бетонки аэродрома Одессы. «Ястребки» прикрытия сделали «горку» и ушли на свой аэродром. «Дома» мы [232] узнали: в ударе участвует 150 бомбардировщиков, их прикрывают два полка истребителей.
…Еще не успела просохнуть наша фотопленка, как пришлось проявлять новую: бомбардировщики вернулись с задания, сфотографировали результаты удара. Они таковы: потоплены танкер, миноносец «Налука», несколько барж, подводная лодка, три торпедных катера, много судов повреждено. Все самолеты вернулись без потерь. Истребители не только надежно прикрыли «бомберов», но «попутно» сбили несколько гидросамолетов «Гамбург-140», которые встретились над морем в воздухе.
