Михаил Алексеев - Грозное лето

Кузьмичу удалось устроить своих лошадей вместе с повозкой на пароме, которым руководили знакомые саперы. Трофейных же, "Сенькиных", битюгов пришлось перегонять вплавь. Лачуга, в распоряжение которого поступила эта "иностранная" скотина, держал битюгов в поводу и, стоя на пароме, прикрикивал на них, позывно посвистывая, подбадривал. Животные испуганно раздували красные ноздри, с тяжким стоном плыли вслед за паромом.

В Бородаевке разведчиков встретили майор Васильев и лейтенант Марченко. Они указали Пинчуку место, где надо было остановиться, а сами направились на НП генерала. Местом, на котором Пинчук должен был расположить свое хозяйство, являлась глубокая балка, откуда прошлой ночью переправившиеся полки выбили немцев. На дне балки в беспорядке стояли черные крытые брички, валялись кучи противогазов, рыжие солдатские ранцы, ящики с маленькими зенитными снарядами, пустые железные лотки из-под мин и множество зеленых противоипритных накидок. Стояла даже походная кухня, наполненная прокисшей и омерзительно пахнущей пищей. Под кухней, между больших колес, валялся немец в колпаке, забрызганном бурой кровью.

Пинчук и Лачуга с отвращением оттащили в сторону труп немецкого повара, а потом выкатили на простор кухню и толкнули ее под откос; повозка с грохотом понеслась вниз, к обрыву, расплескивая по пути вонючую жидкость.

– Ось им так... Всих в тартарары, яки до нас с оружием...

Пинчук злыми глазами проводил кухню, выругался и сплюнул.

– Вы что, товарищ Пинчук? - испугался Лачуга, он никогда еще не видел Пинчука таким злым.

Старшина не ответил.

Очистив балку от разной дряни, они начали готовить обед.

В это время на горе, за селом, рыдала медь оркестра. Там хоронили капитана Крупицына. Сенька быстро направился туда. Но он опоздал. Ему встретился опечаленный полковник Демин, за ним шли другие работники политотдела. Однако Семен все же подошел к могиле. Hа небольшом свежем холмике высился некрашеный кубический деревянный памятник. Надписи на нем еще не было. Сенька постоял немного в раздумье. Ему что-то хотелось сделать. Вынул из кармана карандаш и написал на памятнике:

Эпитафия ему не понравилась, но лучшего он придумать не мог. Последние слова "и вообще настоящий парень" он приписал после долгого размышления. По мнению Сеньки, они должны были объяснить все добрым путешественникам и потомкам. И пусть не взыщут: Сенька не был рожден поэтом.

Стиснув в левой руке пилотку, Ванин медленно поплелся от могилы. Его обогнали мчавшиеся к Бородаевским хуторам запыленные и дышащие жаром танки - там особенно сильно гудел бой. Невесело, сумрачно было на сердце у Сеньки в тот день. Слишком много смертей вдруг посетило их маленькую семью. Чуяло ли в ту минуту отважное сердце разведчика, что и его, Сеньку, не пощадит на заднепровской земле вражеский осколок?..

6

Лейтенант Забаров с небольшой группой разведчиков, с двумя стрелковыми ротами и батареей Гунько находился в районе Бородаевских хуторов, в трех километрах западнее Днепра. Группа вела бой с немцами по соседству с третьим батальоном, который ночью подоспел к разведчикам на выручку.

Только что была отбита - с помощью прибывших от Днепра танков -очередная, кажется уже четвертая за этот день, контратака немцев, и теперь разведчики отдыхали в глубоком яру, укрывшись от неприятельских бомб и снарядов.

Сверху послышался шорох, посыпались земляные комочки. Разведчики подняли головы. К ним в овраг, тормозя ногами, катились Сенька, Пинчук, Кузьмич и, что особенно удивило Забарова, румын Бокулей. Кузьмич и Пинчук несли термосы с горячим украинским борщом. Пинчук кроме всего принес еще добрую весть, которую и сообщил немедленно.

– Выше голову, товарищи! - торжественно начал он, как на митинге.-Фашистам тут не продержаться. Начальник политотдела просыв передать: правее Днипро форсировала наша танковая группа. Так що денек-два продержаться, а там будэ легше. Я вот и пополнение привел! - закончил Пинчук, указывая на смущенного румына.- Бокулею повоевать захотелось. Гуров отпустил его на денек. Хай, каже, проветрится!..

Все захохотали. Довольный произведенным эффектом, Пинчук засиял. В довершение всего он прочел в "Советском богатыре" стихи дивизионного поэта:

Стой у Днепра, как у Волги стояли,И на Днепре, как и там, победи!

Стихи понравились. Разведчики повеселели и принялись за обед. Однако поесть не пришлось. Сверху раздался тревожный голос наблюдателя:

– Идут!..

Все отлично понимали, кто там идет, потому что такой сигнал слышали за этот день в пятый раз.

Гунько, зло сверкнув огоньками своих желтых глаз, пeрный выскочил из оврага, и через полминуты уже раздался сердитый залп орудий.

Схватив автоматы, разведчики стали карабкаться наверх встречать пятую, и уж конечно не последнюю, немецкую контратаку. Кузьмич и Бокулей ползли вместо со всеми. Немного приотстав, взбирался с автоматом и Пинчук. А в небе уже делали круги "юнкерсы", и землю давил их неровный, переворачивающий душу стон. Впереди, метрах в пятистах, перемещались приземистые немецкие "тигры" и "пантеры", а между ними - фигуры вражеских солдат. Вокруг них пахали поле наши снаряды. Немцы отвечали из минометов, укрытых в балках. Мины падали непрерывно. Их осколки с вибрирующим воем проносились над залегшими в кювете старого грейдера разведчиками и пехотинцами. Разведчики дружно открыли огонь из автоматов. По всему кювету, как шелуха от тыквенных семечек, желтели кучки стреляных гильз. Они попадали под колени бойцов и неприятно перекатывались. Грохот стоял невероятный. Впившись в стальные тела автоматов, разведчики выпускали одну очередь за другой. Сенька и Камушкин, которых Федор отослал помочь артиллеристам, подносили снаряды, отстреливались из автоматов, не давая немцам приблизиться к орудиям.

– Вася!.. Слышишь ты!.. Целься хорошенько!..- скрипел зубами Ванин. Он уже давно был ранен осколком вражеской мины, и Наташа, которая перед самым боем тоже пришла сюда, несколько раз пыталась перевязать его, но он небрежно отмахивался от нее. Лицо его перекосила бешеная ярость.- Бей их!..

Над вражеской пехотой стали разрываться бризантные снаряды. Вспыхивали седые лохматые шапки разрывов. Ряды атакующих редели, и все неувереннее становилось движение тех, кто продолжал еще по инерции бежать вперед. Слева и справа, накапливаясь в воронках от снарядов и бомб, готовились к атаке бойцы наших стрелковых полков. Позади них, в пологой балке, приглушенно урчали танки, разворачивались, принимали боeвой строй. Эскадрильи штурмовиков, волна за волной выплывавших из-за Днепра, как когда-то из-за Шебеки некого леса, кружились над полем боя, бомбя и расстреливая из пушек неприятельские танки. Надежно прикрытые истребителями, "илы" проносились так низко, что казалось, они вот-вот врежутся в землю.

Забаров поднял разведчиков в атаку. Вместе со стрелками они побежали вперед. Выцветшие гимнастерки бывалых солдат быстро смешались с зеленым обмундированием молодых красноармейцев; они стремились быть поближе к ветеранам дивизии и воевали еще с той неловкой поспешностью, которой не увидишь у обретших степенную уверенность, почти беспечность, "старичков".

Полк Баталина, поддержанный тяжелыми танками, ударил по правому флангу контратакующего неприятеля. Удар этот был так неожидан и силен, что немцы дрогнули и, теснимые советскими войсками, стали отходить вдоль Днепра, на север. Несколько вражеских танков и два немецких стрелковых батальона были перехвачены у реки, загнаны в овраг и полностью разгромлены нашей артиллерией и авиацией. Однако к вечеру противник бросил навстречу наступающим большую массу "тигров", и полк Баталина после тяжелого и кровопролитного боя вынужден был отойти на прежние позиции. A соседняя гвардейская дивизия была отброшена немцами вновь за Днепр.

На третий и четвертый день повторялось то же самое. Немцы вводили в бой все новые и новые танковые полки. Особенно много было вражеской штурмовой авиации, делавшей бесчисленное количество боевых вылетов. Приднепровская степь почернела от разрывов бомб, снарядов и мин. Воздух пропитался тревожным и душным запахом большого сражения. В течение дня успех клонился то к одной, то к другой стороне. Бывали минуты, когда казалось, что гитлеровцам удастся прорваться к переправе. Некоторые их танки уже выползали к днепровским кручам, но в самую критическую минуту, когда положение представлялось солдатам уже безвыходным, наступал перелом.

Десяток свежих танков, введенных в бой в строго рассчитанное время, решал дело, и враг отходил на свои прежние рубежи. Кое-где нашим даже удавалось на сотню метров расширить плацдарм, и это уже расценивалось как большая победа. Обе стороны несли большие потери. Паромы едва успевали отвозить раненых красноармейцев и поврежденные в бою танки и орудия. Над единственным понтонным мостом, наведенным уже во вторую ночь, через каждые тридцать минут появлялись многочисленные группы немецких бомбардировщиков, и над рекой, равнодушно катившей свои светлые воды к морю, вспыхивали жестокие воздушные бои. Неумолчно били зенитки...