Антон Кротков - Последний вираж штрафбата
— Ну! — потребовал хмурый субъект и угрожающе подтолкнул голову девушки вороненым стволом. Светлана кусала губы и изгибалась всем телом, пытаясь отстраниться от обжигающего ее смертным холодом стального дула.
— Ну! — с подъемом голоса рявкнул хмурый тип. — Говори, что тебе велено, сучка, иначе твои мозги сейчас будут вон на той стене.
— Не соглашайтесь, Борис Николаевич! — вдруг закричала Светлана. — Ради моего Георгия не соглашайтесь. Они же хуже фашистов!
Из-за ширмы тут же заголосила ее мать, словно о покойнице.
Борис повернулся к Тюхису и произнес как можно спокойнее:
— Ну хватит. Твой портфель у меня. В нем полно документов со штампами МГБ и с твоей личной подписью. Даже если меня здесь прикончат, верный человек все равно передаст его Василию Сталину. Не знаю, зачем тебе понадобилось фотографировать академика за феодальными утехами. Возможно, ты собирался при случае показать мужику, как он морально разложился, чтобы потом использовать его в своих делишках. Это твои дела. Но я слышал, что этого деятеля недавно на очередную Сталинскую премию выдвинули. Думаю, здесь у тебя промашка вышла. Ведь если наверху узнают, что ты по собственной инициативе собирал компромат на хозяйского любимца, твой красивый пистолетик с одним патрончиком тебе может понадобиться.
Тюхис сразу понял, что проиграл, уныло махнул рукой, давая знак своим людям всех освободить, затем раздраженно распорядился:
— Пошли вон отсюда! Все! Оставьте нас вдвоем.
Артур лично снял наручники с Нефедова. Некоторое время они сидели молча. Разглядывая оказавшегося ему не по зубам крепкого орешка, Тюхис сокрушенно вздыхал и потирал виски.
— Трудно стало работать, — будничным тоном жаловался он Нефедову, будто их снова ничего не разделяло, кроме этого стола, а просто встретились старые школьные товарищи поговорить по душам, вспомнить золотые деньки своей юности. — Сам видел: здоровье ни к черту. А уйти нельзя. Из нашего департамента либо на повышение, либо ногами вперед, и не всегда под музыку. Гораздо чаще по приговору своих же — в безымянную могилу. Вот и приходится, рискуя больной головой, подбирать материальчик на разных влиятельных персон, чтобы было кому замолвить за тебя словечко в критической ситуации. Эти фотографии — мой страховой полис. Понимаешь? Последний шанс на спасение. Я слышал, у вас в авиации тоже без парашюта в воздух не поднимаются.
Пока Тюхис суетливо подбирал себе оправдания, Нефедов боролся с закипающей злостью. Ему хотелось вскочить со стула, схватить табуретку и со всего размаху все-таки размозжить лживую змеиную башку изворотливого негодяя, а вместо этого ему придется пойти с ним на сделку ради Ольги. Борис постучал пальцем по циферблату своих наручных часов и предупредил, что через сорок минут он должен быть на аэродроме.
— Еще десять минут, — как об одолжении попросил недавний хозяин положения. Тюхис должен был любой ценой вернуть свой портфель. Держа «за жабры» многих сильных мира сего, Артур как никто другой понимал, каково жить, зная, что где-то непрерывно тикает мина, которая в любой момент может разнести тебя в клочья.
— Немедленно прикажи, чтобы отпустили Ольгу, — словно отливая каждое слово из стали, потребовал Борис.
Тюхис ласково, словно заклиная страшного в гневе знакомого, замахал руками. Он так старался решить дело полюбовно, что разве что не танцевал ягодицами на своем стуле.
— Послушай, Борис, я тебя понял. Ты действительно крутой и честный парень, и я тебя за это уважаю. Давай поступим так: я позабочусь, чтобы с Ольгой с этой минуты все было в порядке. Даю тебе слово офицера: когда ты вернешься, она будет выглядеть, как до ареста. А ты отдашь мне мой портфельчик со всем его содержимым. Идет?
Вместо ответа Борис ледяным тоном поведал Тюхису историю, которую услышал от одного своего недавно вернувшегося из отпуска сослуживца. Дело было в маленьком курортном местечке в Крыму. Когда поздно вечером коротнуло городскую подстанцию электроснабжения, повсюду, в том числе на железнодорожном вокзале, погас свет. Среди пассажиров в зале ожидания началась паника, грозящая перерасти в давку с многочисленными жертвами. Особенно пронзительно в толпе вопил какой-то тщедушный мужичок истерического плана, которого страх превратил в опасного подстрекателя:
— Немедленно включите свет! Что происходит?!
И тогда перед массой испуганных людей появилась статная дама в красной фуражке начальника станции. Гордо повернув голову в сторону крикуна, она ответила ему с гениальной элегантностью:
— А минет тебе не сделать? — мгновенно ошарашив паникера и заставив толпу истерично хохотать.
Ответив Артуру в форме иносказательной притчи, Борис снова предупредил старого знакомого, что если он немедленно без всяких условий не отдаст своим подчиненным распоряжение выпустить Ольгу из тюрьмы, то ему самому скоро придет «капут».
— Не могу, — уныло признался калека.
С мышцами его лица начинало твориться что-то жуткое, они самопроизвольно сокращались, как взбунтовавшиеся против своего дирижера оркестранты. Странный тик, вызванный поражением лицевого нерва, перетягивал искалеченную пулей часть лица в здоровую сторону, и тогда Борис видел перед собой коварную мефистофельскую кривую ухмылку, которая словно отражала истинный лик живущей в этом теле черной души. Затем неподконтрольные человеческой воле черты самопроизвольно складывались в злобную маску. Так и не привыкшему к собственному уродству, бывшему красавцу мужчине хотелось заслониться руками, чтобы не выглядеть в чужих глазах жутким клоуном. Но вместо этого он растерянно пытался «спасти лицо» перед собеседником, пощипывая подергивающиеся щеки и подтягивая пальцами уползающие набок губы в нужном направлении. При этом Артур ни на секунду не умолкал:
— Клянусь! Я бы и рад освободить ее, но это не в моих силах. Скажи спасибо своему приятелю-генералу. Ты Ваське доверяешь, а это он распорядился упрятать Ольгу бессрочно в каменный мешок, чтобы держать тебя на коротком поводке.
Тюхис торопливо поведал Нефедову, что это Василий Сталин напрямую вышел на начальника тюрьмы и потребовал, чтобы Ольгу держали в заключении.
— Врешь! — не поверил Борис. — Василий Ольгу! Врешь! Врешь ты!
Это был словно удар кинжалом в спину. Конечно, Борис никогда не испытывал иллюзий в отношении Василия, но все-таки верил в то, что летчик летчика не предаст, тем более Сталин-младший был обязан Нефедову жизнью.
— Да я своими глазами видел директиву за подписью твоего шефа, — заявил Тюхис и процитировал по памяти: — «В интересах имеющей важное оборонное значение операции „Восточный клинок“ считаю целесообразным и прошу продлить на неопределенный срок вплоть до моих последующих распоряжений тюремное заключение в следственном изоляторе гражданки Нефедовой О. Ф… Подпись: Василий Сталин». — Сам понимаешь, — пояснил Тюхис, — сын вождя — сам вождь и может все.
Артур старательно тянул в сочувствующей улыбке неслушающийся уродливый рот.
— А как же закон?! — Борис сам чувствовал наивную глупость своего вопроса и все-таки непонимающе воскликнул: — Но на каком основании ее держат в тюрьме?!
— Эх, был бы человек, а дело ему подошьют, — сокрушенно вздохнул Тюхис, словно никогда не работал в учреждении, эти самые дела фабрикующем. — Формально она проходит как причастная к группе сотрудников французской редакции журнала «Советский Союз», обвиняемых по 58-й статье в антисоветской агитации и связях с французской разведкой.
— Но ведь она только недавно устроилась туда!
— А это неважно. Достаточно, что она там вообще работает.
Нефедов встал. От этого разговора больше не было толку. Теперь путь его лежал в Корею. В запасе у него оставалось всего семь дней, чтобы добыть для Василия Сталина «Сейбр» и в оплату потребовать у шефа свободу для Ольги и себя. Нефедов взглянул в перекошенное лицо Тюхиса.
— Учти, головой отвечаешь за Ольгу до моего возвращения. Если с ней что-то случится, то уважаемый академик и видный селекционер с твоих фоток из тебя самого новый вид овоща выведет — по мичуринской системе.
Глава 10
Самолет Бориса Нефедова подбили, когда он пытался спасти молодого неопытного летчика. В кабине «Яка» раздался оглушительный хлопок. Перед глазами Бориса разлетелся сноп искр. На какую-то долю секунды он потерял сознание, а когда очнулся, понял, что падает. Никак не удавалось вывести беспорядочно кувыркающийся самолет из штопора. Прыгать нельзя — внизу немцы!
Из-под приборной доски на лицо пилота брызгало горячее масло из поврежденного маслорадиатора. Осколки разбитых летных очков впились в кожу. Кровь, смешиваясь с маслом, бурой обжигающей жижей заливала правый глаз.
Вдобавок из-под капота двигателя стали выбиваться языки пламени. Огонь быстро подбирался к кабине. Борис прекрасно знал, что фанерные самолеты сгорают за считаные минуты…
