Алла Бегунова - Одиночный выстрел
Госпожа Рузвельт встретила гостью в вестибюле и проводила к своему кабинету и спальне, соединяющейся с ванной комнатой и туалетом. По дороге младший лейтенант, все еще улыбаясь, шутливо рассказывала ей о коварном поведении лодки, о фетровых шляпках, тонущих, словно свинец, о сынах Альбиона, что боятся воды и, наверное, никогда не видели женщин, как говорится, «неглиже».
Элеонора принесла большое махровое полотенце и протянула Людмиле, которая в мокрых своих туфлях боялась встать на роскошный персидский ковер, расстеленный здесь.
— Раздевайтесь в ванной — произнесла она. — Я сейчас приду.
Минут через пятнадцать первая леди вернулась. У нее в руках была собственная пижама, ножницы, шкатулка с нитками и иголками. Людмила ждала ее, завернувшись в полотенце. Мокрую одежду, белье, чулки и туфли она оставила в ванной комнате и босиком стояла на ковре, испытывая сильнейшее смущение от всего случившегося. В большом зеркале на туалетном столике Люда наблюдала свое отражение: влажные спутанные волосы, обнаженные плечи, руки и ноги, потому что полотенце, хотя и имело ширину около полутора метров, полностью ее фигуру не закрывало.
Элеонора бросила на младшего лейтенанта мимолетный взгляд, улыбнулась и вызвала горничную. Ей она объяснила, что делать с вещами в ванной: если испачкались, то постирать, затем высушить, погладить, принести обратно. Полноватая негритянка средних лет в белой наколке на черных вьющихся волосах и белом фартучке с кружевной отделкой согласно кивала головой, изредка поглядывая на русскую девушку. Гости президента никогда раньше не представали перед ее госпожой в столь пикантном виде.
Горничная ушла, и Элеонора сказала Людмиле:
— Вам нужно переодеться в мою пижаму.
— Но мы с вами разного роста…
— Пустяки. Я укорочу рукава на куртке и штанины.
— Вы сами? — безмерно удивилась Павличенко.
— Да, мой друг. Или вы считаете женщин из рода Рузвельтов белоручками? Уверяю вас, все американки умеют работать…
Для начала они разложили пижаму на широкой постели. Совершенно новая, сделанная из плотного розового атласа с вышитыми на воротнике, обшлагах и карманах лиловыми цветами, она явно была недешевой. Но Элеонора задорно пощелкала над ней ножницами, потом достала из шкатулки длинную ленту-«сантиметр». Все-таки перед раскроем требовалось точнее узнать размеры, а не действовать «на глазок».
Умело пользуясь этой портновской принадлежностью, супруга президента быстро определила длину рук снайпера. После чего подошла к ней со спины, чтобы измерить ширину плеч. Полотенце доставало Людмиле только до подмышек, и госпожа Рузвельт увидела длинную красноватую, с двумя разветвлениями линию шрама, пролегающую наискосок от правой лопатки к позвоночнику. Это поразило ее, и она, отступив на шаг, воскликнула:
— Боже праведный! Что это у вас, Льюдмила?
— След от кусочка металла, — ответила Павличенко. Она не знала английских слов: «scar» — шрам, «splinter» — осколок, «shell» — артиллерийский снаряд, — и потому прибегла к замене.
— Но как сюда попал металл? — Элеонора осторожно провела пальцем по красноватой линии.
— В декабре прошлого года, под Севастополем.
— В бою с немцами?
— Да.
— Бедная моя девочка! — госпожа Рузвельт порывисто обняла свою гостью и коснулась губами ее лба. — Какие страшные испытания вам пришлось пережить…
С тех пор как Франклин Делано по наущению Элеоноры отправил телеграмму Иосифу Сталину с приглашением советской делегации на Всемирную студенческую ассамблею в Вашингтоне, прошло всего полтора месяца. Американцы даже беспокоились, откликнется ли на их приглашение суровый «дядюшка Джо» (так они между собой именовали Генерального секретаря ЦК ВКП(б). Однако он согласился, русские приехали, и вот для супруги президента красивая девушка-офицер с уродливым шрамом на спине вдруг превратилась в близкого человека.
Но первая встреча за завтраком в Белом доме ничего подобного не обещала. Младший лейтенант не привлекала к себе внимания. Она держалась слишком скромно, скорее — отчужденно. Взгляд ее, скользивший по лицам людей, сидящих за столом, казался хмурым. Она не участвовала в общем разговоре. Тогда Элеонора ради изучения нового для себя объекта решила нанести легкий удар по доспехам севастопольской «амазонки». Ответ был резким и очень точным. Госпожа Рузвельт, имевшая немалый опыт публичных дискуссий, тотчас это признала. Следующий шаг к русской тайне она сделала сама…
Когда президент Соединенных Штатов, удивленный отсутствием за обедом обеих дам, приехал на своем кресле-каталке на половину дома, занимаемой его супругой, то он застал Элеонору и Людмилу в спальне. Они сидели на кровати, занятые шитьем, и оживленно разговаривали. Работа над переделкой пижамы приближалась к концу. Куртку Люда уже надела на себя. Увидев Рузвельта, она покраснела, вскочила на ноги и, придерживая на бедрах полотенце, выпалила:
— Прошу прощения, господин президент!
Франклин Делано расхохотался.
Какая милая, домашняя картина! Женщины с ножницами и иголками в руках — среди ярких обрезков ткани. Они забыли обо всем на свете и рассуждают о цвете одежды, ее покрое и отделке, болтают о том, как будут выглядеть в новом платье, кому оно может понравиться, а кому — нет. Им не мешает большая разница в возрасте, в происхождении, в социальном положении, и так называемый «языковый барьер», поскольку госпожа Павличенко хотя и знает английский, но далеко не в совершенстве. Внезапно обнаружив полное сходство взглядов на разные явления жизни, они с восторгом смотрят друг на друга и наслаждаются этой, на его взгляд, совершенно бессодержательной беседой.
Впрочем, такое у Элеоноры уже было.
В 1932 году, во время президентской выборной кампании мужа первая леди познакомилась с молодой талантливой журналисткой Лореной Гикок, много и хорошо писавшей о политике Демократической партии, в которой состояли Рузвельт и его жена. Эти статьи понравились первой леди. Вскоре она подружилась с Лореной. Они часто вместе путешествовали, посещали театры, художественные выставки, общественные мероприятия. Гикок стала получать подарки от госпожи Рузвельт, однажды, например — автомобиль. Кроме того, ей выделили комнату в Белом доме. Прислуга болтала, будто иногда она ночует в спальне Элеоноры. Тогда Франклин Делано потребовал от жены, чтобы она удалила молодую женщину из его резиденции.
Однако сам он в этой спальне не появлялся.
Причиной тому послужила супружеская измена. Еще в начале 1920-х годов в руки к Элеоноре случайно попало письмо секретарши президента, Люси Пейдж Мэсер, очень привлекательной и энергичной особы. Из него явствовало, что интимные отношения с ней Рузвельт поддерживает довольно давно. Это открытие едва не разрушило их брак. Элеонора тяжело переживала случившееся и сразу предложила мужу подать на развод. Но потом, спокойно обсудив ситуацию, они оба пришли к выводу, что надо учитывать интересы детей — их у супружеской четы было пять, — а также подумать о политической карьере Франклина. Развод мог нанести ей непоправимый вред. Между тем его карьера шла в гору: сначала он стал сенатором, потом — губернатором штата Нью-Йорк.
Так плотская любовь навсегда покинула семейство Рузвельтов, но остались дружба, глубокое взаимопонимание, деловое сотрудничество…
Вечером на Гудзоне поднялся сильный ветер, небо заволокло тучами, пошел дождь, который скоро превратился в ливень. В гостиной разожгли камин. Это произошло весьма кстати потому, что в просторной комнате, где подавали ужин, стекла в окнах дрожали от порывов шторма. Осенняя непогода, казалось, через стены проникала в старый каменный дом и наполняла его сыростью, поднимавшейся от большой реки.
К ужину в «Гайд-парк» приехал давно знакомый русским советник президента, Гарри-Ллойд Гопкинс. Он привез какие-то бумаги из Вашингтона и, будучи по натуре человеком общительным, составил приятную компанию гостям за столом. Правда, Гопкинс не употреблял спиртного, соленой, острой и жареной пищи из-за прошлогодней операции на желудке по поводу раковой опухоли. Но это обстоятельство нисколько не влияло на его нрав, и он веселил собеседников остроумными комментариями к последним событиям. Особенно его приезду была рада Элеонора. Она предупредила советника, что хочет обсудить с ним одну проблему.
Через два дня, вернувшись в Вашингтон, Гарри-Ллойд Гопкинс позвонил послу Советского Союза Литвинову и предложил провести их обычную неофициальную встречу в итальянском ресторане, расположенном на Пенсильвания-авеню. С тех пор как в июле 1941 года советник президента в Кремле познакомился с Литвиновым (тот выступал переводчиком при его встрече со Сталиным), оба политика прониклись друг к другу симпатией. Затем Литвинов приехал в США уже как официальный руководитель посольства. Он разделял взгляд Гопкинса на важность так называемой личной дипломатии. Неофициальные встречи между представителями двух союзных держав стали возможны и приносили пользу, ускоряя решение многих сложных вопросов.
