В январе на рассвете - Александр Степанович Ероховец
— Самое место для привала, — сказал Чижов. — В баке костерок можно развести, с поля не видно. Здесь и передохнем. Пошукайте-ка, ребятки, хворосту!
Сняв лыжи, он стал протаптывать дорожку. Крышка с бака была сорвана, внутрь надуло снегу как раз наполовину. Чижов посветил в отверстие карманным фонариком и спрыгнул в бак. Пришлось изрядно повозиться, расчищая место, и он весь взмок, пока отгребал снег.
Спустя полчаса в баке уже дымил костерок; сквозь мокрый хворост и ветки, обломанные с осин и кустар-ника, нехотя пробивались синевато-желтые язычки пламени, выхватывая из мрака темно-медные лица. Тесно было в баке — едва разместились. Плотно сгрудились возле костерка, скинули маскхалаты, чтобы не запачкать об угли, остались в меховых комбинезонах, только на Чижове ватная фуфайка — не успел еще разжиться добром и приодеться, подобно пронырливым разведчикам.
Снег вокруг костерка вскоре подтаял, открылось железное дно, все в ржавчине.
— Ну что, куда теперь дальше вести — на хутора? — повернулся к командиру Чижов; он вылазил наружу, чтобы зачерпнуть котелком чистого снега, теперь придвинул его к огню.
Кириллов насупился.
— Куда, куда — на кудыкину гору. — Он прихлопнул себя по планшету, висевшему на боку. — Вот по карте прикидывал — за день можно одолеть расстояние до Десны. Конечно, если напрямую, а не петлять, как Чижов все петляет.
— Напрямую лесов нет, все открыто, как на ладони, издали заприметят. А вкруг хуторов лес.
— А если там тоже фрицы? Хочешь еще на одну засаду нарваться?
— Ну, на что-то надо решаться, — настаивал Чижов. — Мы уже далеко отошли от базы бригады, тут карателей быть не должно…
— Я сам все решу.
— А как же с Володькой? Вдруг-то он нас ищет? — крутанулся всем телом Никифоров, выказывая явную неудовлетворенность словами командира.
Кириллов ответил не сразу. Подобрал из-под ног несколько веточек, положил в костер, лишь после этого взглянул на разведчика. Уперев ладони в колени так, словно собирался вскочить, тот смотрел на него в упор, и в черных его глазах вспыхивали красноватые точечки.
— Сметанин, если жив, сам что-нибудь придумает, — с твердостью в голосе сказал Кириллов.
— Да я не о том! — дернул головой нетерпеливо Никифоров. — Это я и сам знаю, без тебя. Но ведь на хутора мог податься и отряд Васина… Место глухое…
— Да что ты каркаешь? — рассердился на товарища Смирнов, который тем временем занимался приготовлением немудреного ужина. Он даже перестал развязывать узелок с едой, сказал с укоризной: — Все у тебя легко… Туда Сметанин, там же и Васин с отрядом тебя поджидает…
Угрюмо помолчали.
— Ну, парни, хватит базарить, — сказал Кириллов. — Давайте перекусим, отдохнем часок, и дальше. Ну, кто смелый — первый на караул? — Он окинул всех прощупывающим взглядом и задержался на Чижове. Выждал немного, потом снял с руки трофейные немецкие часы со светящимися стрелками на черном циферблате, протянул Чижову. — Через час подымешь меня. Если что — сразу дашь знать.
Чижов молча стал напяливать на себя маскхалат, который снимал перед тем, как заняться костром.
— Хоть кипятку попей, — остановил его Смирнов.
— Ничего, мороженым сухарем обойдусь — на дольше хватит.
Уйдя от костерка и тесноты, согретой дыханием людей, Чижов остро почувствовал холод. В полуночном перелеске стыло все сильнее, кожу на лице стягивало, будто ледяной коростой обметало давно небритое лицо; он принялся растирать щеку варежкой.
Луну и отсюда, из глубины лесочка, было хорошо видно. Она протаивала сквозь голые корявые ветки осины ярко-белая, словно заледеневшая; вокруг нее, в ночном мерклом небе, вздувались мохнатые белесые барашки, плыли, курчавились, растекаясь волнистыми завитками.
Чижов постоял у бака, возле брошенных на снег вещмешков, вглядываясь сквозь осинник в ту сторону, откуда только что пришли. Неровной синей линией тянулась среди кустов и осин лыжня. Эта лыжня теперь его тревожила. Он с самого вечера ждал метели, надеялся на нее, но метель так и не поднялась, хотя и нагнало откуда-то облака. Только метель могла скрыть их следы, помочь проскользнуть мимо немецких застав и засад, устроенных на всем пути до Десны, за которой было спасение — густые массивы Брянских лесов. Сейчас и Чижову начали передаваться опасения командира. Ему тоже стало ясно, что по их следу, хоть они и запутали его, могут пойти, и обязательно пойдут, если это понадобится врагам, чьи намерения пока никому не известны. Скорее всего попытаются перехватить в пустом чистом поле, где некуда будет деваться.
Осторожно, не снимая рук с автомата, двинулся он по лыжне на опушку леса, пробил тропку к рослой осине. Стояла та глубоко в снегу, и Чижову ничего не стоило дотянуться и нагнуть нижнюю ветку. Ветка сломалась, едва он нажал посильней — хрустнуло на весь лес. Чижов даже вздрогнул, когда услышал этот ломкий щелчок, и быстро оглянулся.
Голубоватым сугробом возвышался железный бак на прогалине среди осинок, и там по стволам их, вперемешку с тенями, сновали мерцающие отблески красноватого сияния; небо над отверстием бака, казалось, тоже порозовело, подернутое струйками дыма, неуловимо шевелилось.
Чижов повернул обратно, окликнул негромко:
— Эй, ребятки!
— Чего там? — Из бака высунулся Никифоров.
— Прикрой отверстие. А то огонь видно.
— Видно так видно, и хорошо, что видно. Пусть будет видно.
— Ветками хоть прикрой.
— Ну прикрою, чего пристал. — Голос у Никифорова недовольный, ворчливый.
«Психует парень», — подумал Чижов. Потом, когда он снова посмотрел на бак, Никифорова уже не было, пропали и отблески пламени; сугробы отсвечивали привычной голубизной, и теперь только вблизи можно было заметить лиловые струйки, тонко вытягивавшиеся сквозь щели неплотно прикрытого отверстия.
«Хотя понятно, почему психует, — продолжал думать Чижов. — Когда не знаешь, что с товарищем — жив ли, погиб, поневоле запсихуешь. Да и неопределенность хуже всего, где искать отряд Васина? За Десной… Это легко сказать — за Десной… Мы уже третьи сутки в поисках».
Вспоминать не хотелось, но все равно вспоминалось. Картина боя запечатлелась так, что вряд ли когда удастся освободиться от нее, от пережитого полгода назад на Сапун-горе.
Чижов зажмурился, потом снял варежку, зачем-то провел пальцем по ветке, которую все еще держал в руке. Вон как замерзла — сразу сломалась. Такие уж эти осины хрупкие. А весной все в сережках. Он попытался получше представить эти места, и с грехом пополам ему удалось переключиться на более далекие и более приятные воспоминания.
Как-то до
