Ешкин код - Денис Викторович Прохор
— Где? — Шарон недовольно повел головой. — В поле?
— Можно в больнице. Поселок рядом. Могу отвезти.
— У нас как бы свои дела. — напомнил Шарон. — И график и план и три четверти Чумы от общего функционала. И она враг.
— Она да. — быстро ответил Ешкин. В слабом луче его фонаря вспыхнула и сгорела случайная звезда.
— Да что ты будешь делать. Ты как моя Ульяновская синагога, Ешкин. Скучный и вечный. Забирай эту ведьму конотопскую.
Генка выпотрошил свою аптечку. Вколол прамедол. Засыпал рану гемостатиком и кое-как наскоро наложил повязку. Легко, почти не чувствуя, донес Верочку до машины и положил ее рядом с Чумой.
— Живая? — Чума виду не показывал. Рыжел пуще прежнего. — Это не я. Честно, ребзя. Я старался. Все видели.
— Видели, видели. — подтвердил Шарон. — Выходи, Чума. Дальше пешком.
— Почему это?
— Потому что живая.
А Генка совсем объяснил.
— В больничку отвезу. Может чего и получится.
— Поверь не получится. У меня гарантия.
— Я про ребенка.
Чума, конечно, улыбался, но левая рука двигалась с трудом, а повязку губила (опять? Навсегда!) рыжая кровь.
— Разве это наше дело? — спросил Чума Шарона.
— Это не наше дело. — ответил Шарон. — Это его дело.
— Затем и брали. — съязвил Чума.
— Получается так. — согласился Шарон. Кроме рюкзака он повесил на себя подсумок с гранатами.
— Я быстро. — пообещал Генка.
— Ни к чему. — отказался Шарон. — Если все удачно пройдет, свои колеса будут. А нет… — Шарон подмигнул Генке. — Маршрут помнишь? Тогда все. Как говорят в нашей Ульяновской синагоге.
— Раю масти, Аду по пасти. — подхватил и закончил Чума.
— В общих чертах. — подтвердил Шарон. Он показал Генке на карте, где в Першатравне больница, а уехал Генка не сразу. Одну-две минуты ждал. Висели над светлеющим горизонтом красные огоньки, а сразу за ними тяжелели полукруглые силуэты колхозных ангаров. Там пряталась война и эти двое шли за ней. Хорошо бы, если за тем, чтобы убить. «Четкие они пацаны» — подумал Генка. — «И никогда мне не быть спецназером».
Больницу Генка разыскал быстро. В прифронтовом смиренном поселке, да еще ночью, только вокруг нее теплилась жизнь. На обвисших деревянных ступеньках курили темные скупые на движения фигуры, а в узких и высоких окнах горел кое-где напряженный и опасливый свет. С Верочкой на руках, Генка бежал к ступенькам. Топал тяжело и орал громко.
— Хелп! Хелп! Допомога!
Ему открыли двери и он ввалился в полутемный коридор с пружинистым и гнилым полом.
— Доктор! Медесин! Шиза.. — Генка помнил про VHS-народ и пер нагло и хватко.
— Шиза беремя. — объяснял Генка пожилой санитарке. Она возникла у его правого локтя совсем из ниоткуда.
— Поранена? Куды? — допытывалась санитарка.
— Ес. Ноу. — настаивал Генка. — Палья-нитьсья.
— Вагитная?
— Ноу вагит. Какой Вагит? Ве-ро-чка. Шиза Верочка.
— Шиза, конечно. — успокаивала его санитарка.
— Галина Петровна! — им навстречу по коридору спешил наголо бритый полный молодой человек в камуфляже и когда-то белом халате.
— Тут товарищ негр, Остап Остапович.
— Уот сдезь! — орал Генка. — Бистро…тристо…трактористо!
Остап Остапович махнул рукой и Генка, не переставая говорить на своем собственном английском, побежал за ним. В операционной Генка положил Верочку на тонкий и твердый лежак. Повернул осторожно на бочок, не сдержавшись, погладил осторожно. Спросил серьёзно, перестав дурачиться.
— Выживет?
— Не знаю. — Остап Остапович спешил и на окружающий фон внимания не обращал.
— А ребенок?
— Не знаю. — Остап Остапович отвлекся на мгновение. — Do you understand?
— Не знаю. — честно ответил Гена. Он развернулся и вышел. Никто его не останавливал.
Дня через два майор Кормухин инспектировал свои владения. Поругал одних. Похвалил других. Подумал о третьих. Бережно, опираясь на трость, спустился в блиндаж на тыловой и безмятежной линии. Присел на круглый деревянный обрубок рядом с алюминиевым баком и навел конструктивную и прогрессивную критику.
— Ты, Геннадий, если картошку не жалеешь, Маркина пожалей. Придется ему вечером опять в путь-дорогу собираться, чтобы у людей пюрешечка с сисисочкой утром сошлись в мега экстазе.
— А я что? — угрюмо отозвался Генка Ешкин. — Разве это нож? Это издевательство.
Генка показал Кормухину столовый ресторанный нож с тупым и круглым клинком.
— Неправильно, Гена, Генчик, Генацвале. — заметил назидательно Кормухин. — Это и нож и издевательство.
— А в первом батальоне, между прочим, картофелечистка имеется.
— А дисциплина? — не унывал Кормухин. — Дисциплина в первом батальоне имеется? Ты думаешь, ты картошку чистишь, Ешкин? Ты карму себе чистишь. Чтобы это ни значило. А значит это много. Если не все. И даже больше. — закончил торжественно Кормухин.
— Ничего не понял, товарищ майор. — Генка выбрал из картофельной горы увесистый клубень. Скоблил его усердно. Напоказ.
— Это хорошо. — согласился майор.
— Чего тут хорошего?
— Горизонты, Ешкин. Проселок в душистой летней степи. Конца не видно. И не нужно.
Кормухин поднялся.
— Пойду. Дизелисты совсем байденулись. Да чуть не забыл. — майор достал из кармана и бросил Ешкину ту самую «легендарную» «НКВД от кизлярских мастеров».
— Это же моя. — не разобрался сразу Генка, а потом поднял на Кормухина радостные глаза.
— Живы?
— И вполне заслуженно. — подтвердил Кормухин. — Что? Отмучался, Генчик?
— Камень с души, товарищ майор.
— А я знал, что не ошибся. И ты не ошибся, Ешкин. Войну, вообще побеждают не самые умные, а самые нужные. Таких любит случай. Или не любит. — поразмыслив, добавил Кормухин. — Сразу не угадаешь. Код нужно знать. Верный.
