Камрань, или Последний "Фокстрот" - Крутских Юрий Николаевич

Вдоль бортов отсека тянутся торпедные стеллажи. Длинные тёмно-зеленые сигары лежат на них попарно в три яруса на специальных ложементах. Винты хищно поблескивают изогнутыми, до остроты ножа отточенными лопастями. Во избежание неприятностей в случае самозапуска лопасти зажаты специальными ярко-красными стопорами. На головные части торпед натянуты стеганые дерматиновые чехлы. Больше трехсот килограммов взрывчатого вещества скрывает каждая из них. Но никто об этом не задумывается. Прямо на чехлах, на прохладных трубах торпед и в ложбинах между ними оборудованы импровизированные лежанки: засаленные матрасы, вытертые одеяла, асфальтового цвета подушки и желтоватые одноразовые простыни покрывают практически все поверхности стеллажного боезапаса.

На уровне второго яруса между торпедами имеется узкий проход – съемные мостки из пайол. По этой узкой дорожке и перемещается вдоль отсека личный состав. С прохода можно без труда попасть как на второй ярус, располагающийся чуть ниже уровня ног, так и на престижный третий – на уровне груди. На торпедах же первого яруса, находящихся в самом низу, под скрипучим настилом, обитает молодёжь – «черпаки», «ду́хи» и «караси». Всё свободное пространство заполнено продовольствием: буханками заспиртованного хлеба в пакетах, коробками с консервами, мешками с сушеной картошкой, крупами и т. п.

В отличие от второго отсека, режимом тишины здесь никто особо не озабочен. На небольшой площадке перед торпедными аппаратами в окружении фанатов сидит местная знаменитость – матрос Бараков, наш Ричи Блэкмор и Владимир Высоцкий в одном лице. Злостно нарушая режим тишины, он нещадно молотит по струнам гитары и надрывно хрипит: «Спасите наши души, мы бредим от удушья…» Песня исполняется с такой экспрессией, что в наступившей вслед за ней тишине мне действительно стало трудно дышать. Я тут же попросил Баракова исполнить что-нибудь лёгкое и жизнеутверждающее. Поломавшись для порядка, как и положено звезде, он вновь запел, на этот раз что-то из Антонова.

Должен сказать, что Бараков был действительно неординарной личностью, хотя петь не умел совсем. Вернее, не умел петь своим голосом. Его у Баракова не было совершенно. Что бы он ни исполнял, делал это голосом того артиста, чью песню в данный момент представлял. И это была совсем не пародия, просто по-другому у него не получалось. Помнится, услышав Баракова в первый раз со стороны, я, будучи уверенным, что это кто-то включил на полную громкость магнитофон, недолго думая, потребовал сделать звук потише.

Посидев в первом с полчаса, прослушав «вживую» Розенбаума, Новикова и Кузьмина, я пошёл домой – в свой седьмой отсек – готовиться к заступлению. Через полчаса наступит моя очередь сидеть в центральном посту вахтенным офицером. До этого надо ещё успеть собрать личный состав своей боевой смены, проверить его и проинструктировать.

Глава 4 Мичман Гаврилко

После сложного букета миазмов, которые, находясь в первом отсеке, я практически перестал ощущать, во втором дышится необычайно легко. Сёма продолжает сопеть за кондиционером, не удосужившись за это время перевернуться на другой бок. Спорщики из центрального поста перебазировались в кают-компанию и всё ещё пытаются поломать штурмана. Но это бесполезно. Борисыч стойко держит оборону и с жаром доказывает, что насаждаемые в стране гласность и демократизация ничего хорошего не принесут.

Проходя мимо поста гидроакустика, я заглянул и туда. В тесном, похожем на усечённый пенал помещении рубки, до предела заполненном различной аппаратурой, сидит, обратив взгляд на мерцающий экран, старший мичман Гаврилко. Это самый старый и заслуженный член нашего экипажа. К моменту описываемых событий возраст его уже хорошо перевалил за полтинник, и за плечами Павла Ивановича имелись не менее двух десятков полноценных автономок и длительных боевых служб. Он застал ещё те давние времена, когда наши лодки отправлялись на боевую службу в Индийский океан, заходили в порты Йемена, Сомали, Эфиопии и Чили.

Самый первый свой дальний поход Пал Иваныч совершил вообще в доисторические времена, будучи ещё матросом срочной службы. В пятьдесят восьмом году дизельная подводная лодка 611-го проекта, на которой матрос Гаврилко исполнял обязанности рядового гидроакустика, за четыре месяца прошла 20 000 морских миль! Вдоль побережья Северной и Южной Америки она спустилась до шестидесятого градуса южной широты, то есть почти до Антарктиды, и, выполнив все поставленные задачи, благополучно вернулась на Камчатку.

Поход был организован как научная экспедиция. После запуска первого спутника учёным потребовалось уточнить кое-какие параметры гравитационного поля Земли и произвести необходимые измерения. Надводный корабль для этой цели не годился, так как из-за качки получалась большая погрешность. Было решено отправить подводную лодку с представителями науки на борту – с тем, чтобы, пройдя по заданному маршруту, они замерили и уточнили всё что надо. Подводники и наука с честью выполнили возложенное на них задание партии и правительства. Для этого на протяжении всего пути следования пришлось через каждые 90 миль останавливаться, погружаться на глубину 100 метров и находиться там до окончания замеров. В итоге ко времени возвращения на базу общее количество погружений и всплытий достигло 232! На широте Панамского канала пополнились запасами топлива, воды и продовольствия с поджидавшего в заданной точке танкера. Сменяя друг друга в течение недели, личный состав имел возможность несколько дней отдохнуть на его борту. Не покидали лодку только командир и механик.

Павел Иванович частенько делился с нами, молодыми, своими воспоминаниями об этом походе. Очевидно, потому, что был он для него первым и столь необычным, впечатления оставил самые яркие. Например, именно от Пал Иваныча я с удивлением узнал, что бывают такой силы шторма в Тихом океане во время которых качка в два-три градуса ощущается даже на стометровой глубине. На тридцати же метрах лодку валяет практически так же, как и на поверхности.

Бывали тогда и казусы. На обратном пути, следуя вдоль гряды Алеутских островов, неожиданно обнаружилась работа чужого гидролокатора. Времена были трудные – холодная война и всё такое. Сыграли срочное погружение и приготовили торпедные аппараты к бою. Но вражеская субмарина повела себя как-то странно. На огромной скорости она стала носиться вокруг нашей подводной лодки, оказываясь то с правого борта, то с левого, а то и вообще проплывая над палубой. Почуяв неладное, всплыли. Открыв люк и оказавшись на мостике, командир тут же понял, в чем дело. Фырча и разражаясь звуками, поразительно напоминающими работу гидролокатора ПЛ, средних размеров кит любовно обнюхивал борт подводной лодки – приняв её, очевидно, за весьма привлекательную и интересную во всех отношениях самку. Только незамедлительно запустив дизеля и, что называется, дав газу, подводная лодка благополучно избежала изнасилования.

Прослужив матросом положенные тогда на флоте четыре года, Пал Иваныч остался на сверхсрочную и получил звание старшины. В шестидесятых-семидесятых годах дальние походы посыпались на него как из рога изобилия. Советский военно-морской флот уже представлял собой грозную силу, и наши подводные лодки действительно бороздили просторы Мирового океана. Длительность боевых служб порой доходила до пятнадцати месяцев, а их, как мы помним, у старшего мичмана Гаврилко было не менее двадцати!

Только за один такой поход на не приспособленных к плаванию в тропиках дизелюхах всем членам экипажа надо было давать персональную пенсию и звание Героя Советского Союза в придачу… Ничего подобного, как вы понимаете, Павел Иванович не имел. Единственное, чем облагодетельствовало его государство за многолетнюю и многотрудную службу, – выделило двухкомнатную квартиру со смежными комнатами в панельной пятиэтажке. Это случилось не так давно, лет пять тому назад. А до того времени всё его семейство – жена, тёща и школьница-дочь – проживали на 18 квадратных метрах образцовой коммуналки.