Пехота - Брест Мартин
Вообще, если блиндаж роется вручную, то лучше копать три маленьких, чем один большой. Лес на перекрытия найти легче. Вон он, лес, квадрат посадки под терриконом, ровные ряды деревьев без листьев торчат из земли. Послевоенные посадки, еще дед мой сажал их, и родители тоже, Донбасс после Великой Отечественной… тьфу, после Второй Мировой остался без деревьев. Бабушка еще рассказывала, как они посадки сажали, почти каждую субботу. Саженцы везли, кажись, со всего Союза.
Через примерно семьдесят лет внуки и правнуки заходят в эти посадки. Вдвигается на опушку задом бортовой «Урал», Лом спрыгивает из кузова, Гала подает ему бензопилу, вторую, и две туповатые цепи вгрызаются в живые деревья. Завалить, обпилить ветки. Ствол — на перекрытие, ветки — на дрова. На один маленький блиндаж, на хотя бы два хиленьких наката, нужно тридцать стволов. Восемь блиндажей — двести сорок деревьев. Плюс подпорки. И полтысячи скоб. И метров сто пленки.
… Ярик втыкает лопату в мокрый грунт, вытаскивает налипший кусок глины, берет саперку и счищает налипшее. Опять втыкает, опять счищает. Так и копает позиции пехота. Пятнадцать минут копаешь — пятнадцать отдыхаешь. Копать безумно тяжело, но пехота копает, понимая, что земля — единственное настоящее укрытие на странной полоске длиной четыреста шестьдесят километров, названной кем-то когда-то «лінієй бойового зіткнення».
Взрыв. Мокрая глина со щебнем лениво поднимается в воздух и тяжело падает обратно. Мастер подскакивает к месту взрыва, смотрит вниз и сожалеюще цокает языком. Не получилось, надо еще раз. Все дело — в огромных и тяжелых камнях. Пройдя полметра верхнего грунта насыпного террикона, мы утыкаемся в камни. Тяжелые, грязные, мокрые, — они равнодушно лежат в ямах. Логично, это же террикон, состоящий из камня. Полметра в диаметре, метр. Как их вытащить? Никак. Переносить блиндаж нет смысла — на новом месте тоже будут камни. И тогда мы открываем НЗ. НЗ — это ящики с тротилом. История возникновения этих ящиков зимой во владениях нашей роты смешна, забавна и абсолютна… типична?
Была закладка. Недалеко от КПВВ. Зеленый военный ящик, в нем — килограммов восемьдесят тротила, красных брусков, похожих на хозяйственное мыло, по двести и четыреста грамм. Взяли мы его… Нашли. Просто нашли. И о находке по-честному доложили в штаб.
Когда ящик на бусике привезли к кунгу и все собрались посмотреть, я достал пустые ящики из-под ЛПС, которые приготовил для изготовления полок в кунге, и переложил в них немножко красных брусков. Совсем чуть-чуть. И еще выложил четыре четырехсотграммовые шашки в отдельный пакетик и засунул под койку. Я служил в армии уже полгода и поэтому сценарий дальнейшего знал. Осталось килограммов пятнадцать, которые мы торжественно вручили приехавшему замкомбата.
— Это ж не все. Шо ты себе замутил? — посмотрел на меня замкомбата с хитрым прищуром.
— Ничо, вот вам крест. Православный, — я размашисто перекрестился и уставился в глаза товарищу майору кристальным взглядом честного пехотинца.
Вася засмеялся.
— Мартин, не гони мне. Я знаю, что заначил. Ну, вот нафига он тебе? Давай, — замкомбата не впечатлился. Логично. Я бы и сам себе не поверил.
— Ладно, товарищ майор, — я насупился и сожалеюще поковырял землю носком рыжего ботинка. — Все-то вы знаете, везде-то вы… Вам — отдам. Другого бы нахер послал, а вам — отдам.
— То-то же, — улыбнулся майор, пока я, всей фигурой выражая печальное сожаление, с кряхтением доставал пакетик из-под койки. — Молодец.
В оружейке остались лежать пять ящиков, набитых тротилом. Вчера я привез их на новую позицию. Берутся две четырехсотграммовые шашки, плотно сматываются… чем-то, что под руку попалось. Потом путь юного сапёра лежит в царство механов, где угрозами, лестью и шантажом добывается сверло «на десять». Или «на одиннадцать». Этим сверлом в одной из шашек расширяется отверстие под детонатор, в которое вставляется обычный гранатный УЗРГМ с отломанной чекой. К кольцу привязывается провод со связистской катушки, непонятными путями попавшей в нашу роту еще до меня. Под камнем выкапывается ямка, в нее запихивается этот самодельный фугас и забутовывается камнем. Все расходятся на пару десятков метров и начинают курить, с интересом поглядывая в яму. Мастер на всех ругается, чтобы прятались, но никто его не слушает. Рывок «до характерного щелчка» — и есть надежда, что через четыре секунды полутонный камень расколется на несколько частей. Если не получилось — повторить «до достижения положительного эффекта».
— Ни хера, — говорит Мастер и сплевывает. — Ваханыч, тащи еще две.
— Давай, я сразу ящик принесу? — лениво отвечает Ваханыч. — Заеб.ло каждый раз бегать.
— Них.я. Неси две. Щас должно получиться. — Мастер непреклонен.
Я заглядываю в яму. Обкопанный до середины камень занимает примерно четверть объема будущего блиндажа. Тротил даже не пошевелил его.
— Он даже не пошевелился. — Я чуть оскальзываюсь на краю и поспешно отступаю. Мои знания в саперном деле столь же ничтожно малы, как и у всех остальных. Но это армия, решать проблему надо доступными «силами та засобами», и никто за нас ее не решит.
— Та да, — опять сплевывает Мастер и оборачивается. — Вахааааныыыыыч! Неси четыре!
Скоб нет. Гвоздей, бревен, пленки… Ни черта нет. Посреди дня, когда вовсю воюют «Эверест» справа и «Кандагар» слева, два человека появляются у кунга. Капельки пота блестят у них на лбах, руки — в рыжей земле, из потрескавшихся губ торчат сигареты.
— Лопати, хоч дві, скоба, гвозді охуєнні. Пльонка чи баннєри, — говорит Шматко и замолкает.
Рядом сопит молчаливый наш Федя, с отсутствующим видом разглядывающий верхушку террикона. Федя из пятой волны, служил срочку в спецназе, поэтому был распределен из учебки… куда? Правильно, — в пехоту. Федя большой, сильный и мало говорит. Федя пьёт из своей термокружки какието невероятные чаи с огромным количеством сахара, изредка лениво отвечает на подколки Президента.
— Ок. Сейчас гляну.
Я заползаю в кунг, спотыкаясь огору наваленных вещей, и на одной из полок, сделанных из патронных ящиков, нахожу помятый файлик, в котором хранятся остатки ротной кассы. Мы сбрасывались по двести гривен каждый месяц с зарплаты, но к этому моменту в файлике — жалких гривен четыреста. Отстегиваю кобуру от бедра, лезу в набедренный карман. Снаружи Шматко и Федя лениво переругиваются.
— Шматкооо, — зову я. — А скажите-ка мне, товарищ старшина, есть ли в нашей військовій частині сахар?
— Есть, — осторожно отвечает Шматко. — А шо?
— О. Мы начинаем эру самогоноварения, — бормочет Федя.
— Неа. Но к алкоголю мы еще вернемся. — Я выгребаю все свои деньги из кошелька, тысячу с чем-то гривен, складываю с ротной кассой и протягиваю Шматко. — Так. Слухай бойовий наказ.
— Внимательно.
— Вот тебе тысяча пятьсот пятьдесят две гривны.
— Може не хватить.
— Больше нема.
— В мене на карточці ще триста є, я зніму.
— И я, — дополняет Федя.
— Хорошо. Купите лопаты, штуки три, и скобу всю, что найдете. Гвозди стопятдесятки бери, двухсотки не бери, они гнутся. Пленку… Да, в тот магаз зайдите, шо на повороте. Пленки возьми самой ох.енной. Если чего-то не будет и останутся деньги, то возьмешь три больших пачки растворимого кофе и литру водки.
— … Водки, — повторяет Шматко и смотрит на меня восхищенными глазами. — Водки.
— Так. Вижу, что теперь все вылетело из головы. Сначала — лопаты, скобы, пленка…
— Гвозди, кофе, водочка, — заканчивает за меня Шматко.
Он уже явно торопится.
— Да. Повезет… Механ. Скажешь ему, что я сказал. На лендровере. Зброю не забудьте.
— Та понятно.
— Стопэ, военный. Еще раз, приоритетность задач. Не проеб.ть Механа, потом все для стройки, потом кофе и водяра. Водяру мне принесете. И бери нормальную. И теперь самое главное, вернуться… — я смотрю на китайские часы за двести гривен, которые купил еще до армии. — К двенадцати. Не позже. Как скупитесь — набери, может, что еще понадобится. Чеки на все бери. Съезжайте быстро, они дорогу зушкой чешут.
