Владимир Дубровский - Наше море
— Дмитрий Андреевич! Живой! Иди к нам!
А через несколько минут я уже сидел в купе вагона, где встретил своего приятеля Георгия Терновского, вместе лечились в госпитале, и еще нескольких знакомых офицеров…
Рассказ Глухова о Кисловодске меня интересовал еще и потому, что кроме раненых офицеров нашего соединения в Кисловодск были эвакуированы и наши семьи. Что с ними, как они выбрались оттуда, мы до сих пор не знали.
— С этим эшелоном выздоравливающих моряков я и прибыл сюда, в штаб военно–морской базы. В отделе кадров категорически заявил: «Долечиваться в госпиталь больше не пойду. Только на корабль!»
На причалах знакомого порта Поти, 1 де, на мое счастье, стояли сторожевые катера, первым, кого я встретил, был Петр Чеслер. Увидев сторожевые катера и своих боевых товарищей, почувствовал: «Ну, теперь–то я дома».
— И вот, как видишь, корабли плавают, а я сижу на берегу, — невесело закончил Глухов. — И это еще хорошо, а то наш флагманский врач Гелеква опять хотел отправить меня в госпиталь. Да и семья сейчас рядом со мной — в Поти. В первый раз за время войны увидел их. Но я надеюсь, что скоро снова буду плавать: врачи говорят и контр–адмирал обещает!
Глухова тянуло в море, в дальние походы, где можно было лицом к лицу встретить врага и разгромить его в бою. И мне казалось, что я понимаю его. Я вспомнил слова, сказанные им однажды:
— Я уж лучше буду семь дней в море штормовать, чем сутки сидеть на берегу.
Глухов относился к той категории моряков, которые на все соблазны береговой жизни отвечали коротко и твердо:
— Наше дело — море! [27]
Гибель командира
Той же ночью мы с катерами ушли конвоем[2] в Туапсе. А днем радист сторожевого катера 081 перехватил тревожное радиодонесение от БТЩ «Взрыв»: «Атакован бомбардировщиками. Срочно вышлите самолеты прикрытия». И позже, когда на море вовсю гулял шторм, поступило короткое приказание: «Всем кораблям и судам, находящимся в районе Новороссийск — Геленджик, немедленно оказать помощь БТЩ «Взрыв». Далее следовали координаты тральщика.
Можно было предположить, что с кораблем что–то приключилось. Позже стало известно следующее. БТЩ «Взрыв» выходил на боевое задание. Спокойный и уверенный, командир корабля Ярмак находился на правом крыле мостика. Ничто не предвещало опасности. Ранним утром, когда выходили из порта, из–за гор показалось солнце; было прохладно, ночные заморозки побелили еще зеленую траву, припорошили железную палубу. А. когда поднялось солнце, стало по–осеннему тепло и море лежало спокойным. И вдруг прямо на глазах у Ярмака погода резко изменилась: подул суровый норд–остовый ветер, небо нахмурилось и потемнело.
Ярмак почувствовал, как незаметно назревает опасность. Только что ровное и гладкое море начало морщиться и бугриться, и вскоре разразился шторм. И уже шла крупная волна, сворачиваясь в длинные серые валы.
— Проверить штормовые крепления! — распорядился Ярмак. Он знал, что норд–остовый ветер, особенно в районе Геленджик — Новороссийск, бывает свирепым.
Но опасность никогда не приходит одна. Только что были приняты все меры для встречи со штормом, как неожиданно вывалились из–за туч немецкие самолеты.
— Шесть «хейнкелей» прямо по носу. Идут на нас! — успел доложить сигнальщик.
Начался смертельный бой. Ярмак был мужественный и опытный офицер. Он умело маневрировал, изменял скорость корабля, уклонялся от сбрасываемых бомб и одновременно вел заградительный огонь всеми своими пушками. [23]
Особенно успешно действовал артиллерийский расчет носовой 100‑мм пушки под командованием старшины 2‑й статьи Хитькова. Ловко и четко выполнял команды наводчик Требушной. В небе перед самолетами врага вставали огневые завесы.
Первая атака самолетов была успешно отбита. Возможно, эта встреча и для «хейнкелей» была неожиданной, ибо действовали они вразнобой.
При повторной атаке самолеты применили свой излюбленный прием: разделились на две группы. Теперь опасность увеличилась, и все зависело от выучки экипажа тральщика, воли к победе и выдержки людей. Вибрирующий звук падающих бомб нарастал. Вода вокруг корабля кипела, глыбы ее поднимались стеной, свистели осколки.
Ярмак знал, что, когда действуешь быстро и спокойно, маневр удается лучше, и держал себя в руках. Он был настоящий военный человек: строгий и требовательный в первую' очередь к себе. И если бы не этот суматошный шторм, который мешал и маневрированию и прицельной стрельбе, кто знает, сколько вражеских самолетов уже нашли бы свой конец в водах Черного моря!
А сейчас, когда три самолета зашло с правого борта, а три с противоположного, одному из «хейнкелей» удалось прорвать огневую заградительную завесу и устремиться на корабль. Грохочущая бомба угодила в полубак, рядом легла вторая. Корабль сильно встряхнуло и бросило на высокую волну.
Резко взвизгнули дизели — обнажилась корма с лопастями винтов.
Палуба в носовой части была разрушена, на корабле начался пожар. От прямого попадания погибла 100‑мм пушка со всем своим отважным расчетом.
Осколками были повреждены ходовой мостик и штурманская рубка — самый жизненный центр управления кораблем. А главная беда приключилась на мостике: там был смертельно ранен командир корабля Ярмак, тяжело ранен штурман Ильин.
Ни командир Ярмак, ни матросы у пушек в горячке боя не думали о смерти, и она обходила их. И вот случайный осколок ранил командира. Превозмогая слабость и боль, он думал о том, как удержать корабль на плаву. [29] С трудом шевеля распухшими губами, он сказал замполиту Воробьеву:
— Продержитесь еще немного. Помощь обязательно подойдет!
Смертельная бледность покрыла лицо Ярмака. Ясно обозначились глубокие морщинки у глаз со следами крови и засохшей соли.
Воробьев понимал, что это конец.
Во главе экипажа встали помощник командира старший лейтенант Бровенко и Воробьев. Жестокая борьба продолжалась. Вражеские самолеты, израсходовав бомбы, шли на бреющем полете, расстреливая команду из пулеметов.
В эти трагические для корабля часы все офицеры и матросы действовали самоотверженно. Упорно, несмотря на сильную качку и пожар, вел огонь командир крупнокалиберного пулемета ДШК Широков. Заметив, что замолчал ДШК по левому борту, где был тяжело ранен пулеметчик, Широков стал перебегать от борта к борту и стрелять то из одного, то из другого пулемета. В разгар боя ему осколком оторвало правую руку, перебило правую ногу. Истекая кровью, он левой рукой пытался удержать ручку пулемета. Так и погиб на своем боевом посту.
Отважно действовал против фашистских самолетов и 37‑мм зенитный автомат под командованием Кузнецова. В бою Кузнецову осколком бомбы оторвало левую руку, но он не покинул свой пост и, хотя потерял много крови, продолжал стрелять из автомата. И когда его, раненного, уносили на перевязку, он успел сказать своим товарищам: «Если погибну, отомстите за меня!»
Взрывной волной одной из близко разорвавшихся бомб был поражен и снесен за борт боевой расчет 45‑мм пушки, но сама пушка уцелела. Тогда к ней подбежал артиллерист корабля офицер Смоляков и боцман Умрихин, и они вдвоем продолжали вести огонь по фашистским самолетам.
А на море еще сильнее свирепствовал шторм, сильный ветер затруднял борьбу с пожаром. Оказалась перебитой пожарная магистраль, тушили только шлангами. К этому времени на БТЩ «Взрыв» двадцать пять человек выбыли из строя.
Трудно вести бой, имея разрушенный ходовой мостик, а особенно управлять маневрами корабля. Для этого старший [30] лейтенант Бровенко подавал теперь команды голосом стоя непосредственно у машинного люка. Другого выхода не было. А Воробьев организовал управление кораблем на корме вручную, к тому же на ручное управление пришлось поставить минера и химика, так как все корабельные рулевые были убиты или тяжело ранены.
Положение тральщика становилось все более тяжелым. На разрушенном полубаке в кранцах элеватора, куда проник огонь, стали взрываться 100‑мм снаряды, рвались патроны у пулеметов ДШК. Для предотвращения взрыва и гибели корабля был только один выход: затопить погреба с боезапасом. Но и это сделать было невозможно, так как вся эта часть корабля была охвачена пламенем! Бровенко решил подойти к берегу.
Узнав о бедственном положении корабля, командование Новороссийской базы приняло меры. К тральщику «Взрыв» вскоре подошел буксир «Симеиз», а с воздуха надежно его прикрыли наши истребители. «Симеиз» имел мощные противопожарные средства, и прибыл он как раз вовремя. Взяв израненный тральщик на буксир, привел его в Кабардинку.
Это был тот самый экипаж тральщика «Взрыв», который последним из надводных кораблей вместе с БТЩ «Арсений Расскин» приходил 2 июля в оставленный Севастополь.
