Павел Нечаев - Танго смерти
— Это они так Мельника и Дегтяревскую обозвали, — объяснил кто-то из-за спины.
— Народ тогда еще поговаривал, что это ваши Крещатик взорвали, — кивнул Павел Ильич. — Ты извини, конечно, но из песни слов не выкинешь. В общем, поверили. Ну а немцы слух пустили — вывезут, мол, евреев, чтобы защитить от погромов. Опять же станция там… Ваши поверили и пошли. Весь Подол пошел, бабы, старики, детки… — при этих словах тетя Дуся прижала руку ко рту. — А там паспорта отбирали, раздевали и в овраг. Мы тут чуть с ума не сошли — день и ночь пулеметы: тра-та-та, тра-та-та…
Народ завздыхал, вспоминая пережитое. Рассказывали, что расстреливали не немцы — украинцы, из западных. Как донесла на чудом выбравшегося из Яра мальчика соседка. Он выполз, пришел домой — а соседка увидела и донесла, уже когда все знали, что расстреливают. Как народ грабил опустевшие квартиры. Саша слушал, что оговорят люди и чувствовал, как внутри у него ворочается что-то темное, страшное. Всю дорогу домой он гнал от себя нехорошее мысли. До фронта доходили слухи о том, что творят немцы на оккупированной территории. А отсутствие писем только усугубляло тревогу. Но, несмотря ни на что, Саша надеялся. Его отец, такой умный, сильный — он не мог просто так уйти, как баран на заклание.
— И моих, значит, тоже? — глухо спросил Саша.
— Твой батька, земля ему пухом, тогда сразу сообразил, что дело нечисто. Вещи собрал и вместе со всеми они пошли, да не дошли, — Павел Ильич крякнул. — Башковитый мужик был Арон, ничего не скажешь. И так, понимаешь, тихо все провернул… Мы же думали, что твои со всеми там остались. А они спрятались. Помнишь Запорожца, мастера с хлебозавода? Они с твоим батькой были друзья не разлей вода. Вот он их у себя и спрятал.
— А что было потом?
— Продал их кто-то, — Павел Ильич пожал плечами.
— Да что ты врешь, — истерично взвизгнула Дуся. — «Кто-то», как же! Прасковья, сучка, продала. Выследила, донесла и со своим муженьком потом из хаты Запорожца добро вывозила на площадке.
— Запорожца тоже… того. Вместе с семьей, — Павел Ильич склонил голову. — За то, что помог.
— Это какая Прасковья? У которой муж биндюжник?
— Она самая. Она тут многих евреев продала. Рыскала повсюду, нос свой в каждую щель совала. Что подозрительное найдет — тут же немцам бежит докладывать. А они ей премию — тысячу рублей, корову. Да еще вещи разрешат взять…
— И что с ней теперь? Сидит? — спросил Саша.
— Да куда там, — Павел Ильич махнул рукой. — Не до нее властям.
— А вы ходили? Писали?
— Да как-то… — Павел Ильич смешался.
— А вещи, может, что из вещей осталось? — Саше вдруг захотелось взять что-то на память.
— Да мы это… — Павел Ильич смешался еще больше. — Мы же думали, что твои все сгинули. А ты на войне, откуда тоже не вдруг вернешься. Так вещи разобрали, которые нуждающие…
— Ясно, — процедил Саша и встал. — Ладно, пойду я. Будьте здоровы.
— Да куда ты на ночь глядя? — всполошилась тетя Дуся, хотя до ночи было еще далеко.
— Да, парень, ты, это… оставайся, — подал голос сидящий в углу новый жилец. Все время, пока шел разговор, он сидел тише мыши и прятал глаза. — Можешь у меня переночевать. Нешто мы без понятия?
— Спасибо за все, но я пойду, — Саша распрощался, твердо отказываясь от вялых попыток остановить его. Было видно, что соседям неловко, неудобно, но они рады, что он уходит. — Вот, теть Дусь, я своим вез, — Саша вывернул сидор. На стол посыпались завернутые в бумагу куски мыла, шоколадки, консервы. — Угощайтесь, чем бог послал. Помяните, как положено.
— Так оставайся, вместе помянем, — засуетились соседи. Но Саша развернулся и вышел.
Переночевав на вокзале, Саша с утра пошел на Владимирскую, в НКВД. НКВД — грозная сила, беспощадная к врагам. Так, во всяком случае, думал Саша, хоть и недолюбливал «особистов», как и все фронтовики. У него приняли заявление и пообещали разобраться. Больше в Киеве делать было нечего и в тот же день Саша, отметившись у коменданта, уже ехал на фронт.
— Я по-прежнему не понимаю, — Саша замолчал и Генрих, решив, что рассказ окончен, подал голос. — Не понимаю, причем тут я и моя вера?
— Это еще не вся история, — спокойно сказал Саша. — В 46-м я демобилизовался и вернулся в Киев. И знаете, что я там обнаружил? Прасковья и ее муж преспокойно разгуливали по улицам, никто их и пальцем не тронул!
— Как это? — не поверил Давид. — Про них знали, что они пособники нацистов и никто их не привлек?
— А вот так! — отрубил Саша. Тут салон стал заполняться людьми. Пришел, отдуваясь, «капо» и по обыкновению невозмутимый Чистюля. Саша махнул рукой и сказал вполголоса: — Потом договорим.
На следующий день судно подверглось нападению с воздуха. Первым вражеский самолет заметил Саша. Четверка «йекес» по обыкновению играла в преферанс на корме, все было спокойно. И вдруг Саша поднял голову.
— Слышите? — он встревожено завертел головой.
— Что? — не понял Генрих. Он ничего не слышал — вокруг одновременно разговаривали десятки людей. Как в таком шуме Саша услышал напоминавший комариный писк далекий шум мотора, оставалось загадкой.
— Воздушная тревога! — заорал что было сил Саша и кинулся на мостик. На палубе раздались крики, люди встревожено вскакивали, смотрели на небо. Саша на месте не сидел. Увидев приближающуюся черную точку, он кинулся на мостик, оттолкнув вахтенного матроса, и ворвался внутрь.
— Что за шум? — спросил стоявший рядом с капитаном Цви.
— Воздушная тревога! Самолет! — выпалил Саша, переводя дух.
— И что? Он может быть британским, — сказал Цви.
— А может быть египетским! Прикажи достать оружие!
— Какое оружие? — поднял брови Цви.
— Не строй из себя дурачка! Вы везете винтовки и пулеметы, я точно знаю, — настаивал Саша. — Его надо отогнать!
— Ладно, — кивнул Цви и что-то сказал на иврите одному из своих подручных. Тот, поманив Сашу за собой, сбежал по трапу вниз. Когда они побегали мимо выхода на палубу, послышался кашляющий звук авиационной пушки, что-то зазвенело, послышались крики. Затем над судном с ревом пронесся самолет.
— Как же, британский, — проворчал Саша. Провожатый завозился среди ящиков, открыл один, другой и достал что-то громоздкое. В полумраке блеснуло воронение. Всучив Саше небольшой, но тяжелый ящик, его напарник побежал наверх. Саша последовал за ним, оскальзываясь на вытертых до блеска металлических ступенях. Остановились только на крыше капитанской рубки. Обнесенная леерами площадка была самой высокой точкой на корабле, если не считать мачты. Только наверху, при свете, он разглядел, из чего придется стрелять. Это был немецкий пулемет MG-34 на сошках. Напарник показал на пулемет и что-то спросил. Вместо ответа Саша достал из принесенного ящика ленту, затем нажал на предохранитель, оттянул затвор и вставил конец ленты в приемник. Клацающий влажный звук и затвор стал на место. Пулемет был готов к стрельбе. Саша сунул коробку с лентой в руки напарнику, положил ствол пулемета на трос и присел, ловя в прицел приближающуюся черную точку.
Самолет шел на второй заход. Промахнувшись в первый раз — пилоту помешало светящее прямо в глаза солнце, египетский самолет описал в небе круг и снова зашел на цель, двигаясь на бреющем. Он летел прямо на них и Саша видел — в этот раз промаха не будет. Он глубоко вздохнул, прогоняя посторонние мысли, прицелился — не в сам самолет, а в точку прямо у него по курсу и нажал на спусковой крючок. Пулемет дал длинную очередь. Ствол подпрыгнул, приклад больно ударил в плечо, развернув Сашу. Он скорректировал прицел и дал вторую очередь. От стрельбы Саша почти сразу же оглох, пулемет стрелял очень громко. Саша дал третью очередь, чувствуя, как наливаются усталостью держащие пулемет руки. Держать практически на весу двенадцатикилограммовую тушу было нелегко. Саша снова скорректировал прицел и дал четвертую, самую длинную очередь. И в этот момент каким-то внутренним чутьем, которое бывает у тех, кто много стреляет, понял: попал. Он этого, конечно, не видел, но очередь хлестнула по капоту, две пули разбили лобовое стекло фонаря. Самолет не потерял боеспособности, он вполне мог продолжать атаку. Но у пилота сдали нервы. Он отвернул в сторону, не сделав ни единого выстрела, набрал высоту и скрылся за облаками. Саша опустил пулемет на палубу и сел рядом. В ушах у него звенело.
— Браво, — вернувшись к реальности, Саша увидел стоящего перед собой Цви. — Ты нас всех спас! — торжественно сказал Цви, но в глазах у него Саша разглядел смешинки.
— Не надо, — махнул рукой Саша. — Это всего лишь истребитель, вроде «Мессера». Не бомбовоз, не торпедоносец. Так что ничего бы он нам не сделал. Ну, убил бы пару человек и все.
Саша поднялся и пошел к своим. Те встретили его бурей восторга, но Саша их радости не разделял.