Карл Вурцбергер - Туманы сами не рассеиваются
В воскресенье перед обедом Рэке вызвали к командиру взвода. Лейтенант стоял у окна и ждал его.
— Как дела? Что делают новички? — спросил он и движением руки пригласил фельдфебеля сесть.
Рэке подобный вопрос нисколько не удивил.
— Ничего, — ответил он, — в сущности, все идет нормально. Кениг немного медлителен и любит прихвастнуть, но со временем это пройдет. Поля можно сделать моим заместителем, когда Шонер весной демобилизуется. Остается один Кольхаз…
— Как он себя ведет? — прервал его лейтенант. — Что делает?
Рэке подумал и нерешительно ответил:
— Упрямый он очень. Изображает из себя героя-одиночку и, вероятно, нравится сам себе в этой роли.
— Я случайно узнал, что на одном из литературных вечеров в своем родном городе он читал стихи. Свои стихи, которые, мягко говоря, попахивали пацифизмом. Он тогда был в отпуске, это до того, как он прибыл к нам. Любопытно, не правда ли?
Рэке опустил голову и, чувствуя себя немного смущенным, сказал:
— Одно из этих стихотворений я знаю…
— Откуда? Он вам сам его показывал?
— Нет, мне дал его бывший командир. Вот оно…
Лейтенант взял листок, сел и начал читать, а Рэке в это время рассказал ему, при каких обстоятельствах это стихотворение было написано.
— Я сознательно не сказал вам об этом, — проговорил он. — Чтобы ему не пришлось начинать у нас с чересчур тяжелым багажом.
Лейтенант задумчиво посмотрел на Рэке, прочитал стихотворение еще раз, беззвучно шевеля толстыми губами. Вернул листок со словами:
— То, что вы умолчали об этом, еще ничего не меняет. От этого не легче ни ему, ни нам. Ну, хватит об этом. Теперь, по крайней мере, ясно, о чем он думает. Возникает вопрос: как нам с вами его перевоспитать?
— Быстро перевоспитать человека нельзя, товарищ лейтенант. Для этого нужно время.
— Сколько? — спросил Альбрехт. — Как вы думаете, сколько времени?
Ульф попытался улыбнуться, но улыбки не получилось. Избегая взгляда лейтенанта, он неуверенно проговорил:
— Возможно, год, возможно, больше. Некоторым людям вообще не удается перевоспитать себя.
— Кольхазу удастся?
— Думаю, да.
— Откуда такая уверенность?
— Трудно объяснить. В двух словах не скажешь…
— Интуиция подсказывает? — заметил Альбрехт. — Но, товарищ фельдфебель, не можем же мы ориентироваться только на нее…
— Простите, — перебил Рэке, — я хочу только попытаться… Кольхаз ненавидит войну больше чумы.
— Думаю, чуму скорее боятся, чем ненавидят.
— Согласен, страх здесь тоже есть, но не только он один. Иначе это было бы плохо.
— Почему?
— Страх испытывают к непонятным вещам, с которыми не знают, как справиться. Страх парализует человека. Он делает его неспособным трезво оценивать опасность. Ненависть — это другое чувство. С ненавистью страх преодолеть легче. Ненависть придает силы. Без нее трудно было бы, к примеру, преодолеть инквизицию и фашизм.
— Согласен, — кивнул лейтенант, — но фашизм еще не побежден окончательно. А вы уверены, что Кольхаз владеет своими чувствами?
— В какой-то степени да, — ответил Ульф, — он понимает, что страх унижает человека, но еще не совсем научился управлять своей ненавистью. Наоборот, подчас оба управляет им. Вот его и нужно научить управлять ею. Надо дать ему понять цену ненависти и цену любви. Если он это поймет, то скорее умрет, чем отступит от своего.
Лейтенант встал, подошел к окну и сказал:
— В данном случае ваша теория хромает. Вы просите год на его воспитание. В течение года он будет у нас, и за это время мы должны сделать из него хорошего пограничника.
— Да.
— Выслушайте меня внимательно, хотя ничего нового я вам и не скажу: каждый солдат-пограничник несет ответственность за свой участок границы. Кто-то сказал: где пройдет косуля, там пройдет и человек. А где пройдет человек, пройдет и целая дивизия. Мы же с вами обязаны денно и нощно охранять государственную границу, мы в ответе за каждый ее метр.
— Я знаю это, — сказал Ульф. — Но вот Кольхаза знаю пока мало, однако это не самое главное. Он наш товарищ, мы должны сделать из него хорошего защитника родины.
Альбрехт подошел к нему.
— Хорошо. Но я не могу дать вам на его воспитание целый год, товарищ Рэке.
— Я постараюсь уложиться в меньший срок, хотя это будет зависеть не только от меня.
— Знаю, и все же либо мы сделаем это до того, как его назначат начальником поста, либо это будет неверный ход. Впрочем, можете полностью на меня рассчитывать.
— Спасибо, товарищ лейтенант!
— Значит, все остается так, как задумано: Кольхаз поступает сегодня же в ваше распоряжение. Действуйте.
— Слушаюсь.
* * *Около полудня погода прояснилась. Когда Кольхаз и Рэке вышли из расположения роты, ярко светило солнце. Ветер гнал еще тяжелые черно-серые облака на восток, но перед самым заходом солнца небо стало уже ярко-голубым и безоблачным.
Они шли друг за другом по каштановой аллее. На деревянном мостике через ручей сделали короткую остановку.
— Вы уже привыкли у нас? — спросил Ульф.
Кольхаз засмеялся и сказал, что ожидал этого вопроса.
— А что смешного в моем вопросе?
— Я смеюсь потому, что вопрос ваш хоть и избитый, но все равно в какой-то мере неожиданный. А это уже смешно.
— Бывает, что вопросы задают, не рассчитывая на ответ. Жаль, что сейчас вы просто не сказали: «У меня все в порядке».
— Что я могу вам сказать? Прошла всего одна неделя. За это время я узнал, как зовут ребят из отделения, познакомился с несколькими жителями Таннберга, имею приблизительное представление о том, где проходит государственная граница. Большего от меня пока и требовать нельзя.
— Вам здесь нравится?
— Нравится? — переспросил Кольхаз. — Не знаю. Я как-то не думал об этом. До сих пор я уяснил себе одно: в армии отдают приказы, которые надо выполнять независимо от того, нравятся они тебе или нет.
— Минуточку! Вот вы говорите: приказы, приказы! Приказы действительно надо выполнять без разговоров. Это верно. А вы не задумывались над тем, что, собственно, такое приказ?
— Как это что? Приказ — это требование, указание, которое нельзя обойти… Одним словом…
Рэке помог найти нужные слова.
— Абстрактно приказ — средство для выполнения общественных нужд, — сказал он. — Человек, как существо общественное, не может существовать вне общества. Значит, в своей деятельности он должен учитывать интересы этого общества и подчиняться им. Дисциплина — это хорошо, но она зависит от личной ответственности каждого.
— Да, я знаю. Приказ необходим. При любых обстоятельствах он должен быть выполнен, потому что он тесно связан с воинской дисциплиной, с ответственностью каждого… А на кого вы хотите возложить ответственность? На кого, я спрашиваю? На командира?! В таком случае каждый американский солдат во Вьетнаме, который, получив приказ, убивает ни в чем не повинных мирных жителей…
— Постойте-ка!
— …И, я хотел сказать, каждый негодяй может спокойно сослаться на то, что он-де только выполняет приказ. И ничего больше. Где же настоящий критерий между справедливостью и несправедливостью?
— Вы сбиваете меня, товарищ Кольхаз. Как здесь можно сейчас говорить о приказах и воинской дисциплине, не говоря о том, кому и для чего они нужны? Кому служат? У нас государство рабочих и крестьян, следовательно…
— Старо! — воскликнул Кольхаз. — Это я уже сто раз слышал.
— Но, видимо, не продумали до конца. Утверждение Галилея «и все-таки она вертится» повторялось тысячи раз, но не утратило из-за этого своей правильности. Думаете, в нашем с вами споре не то же самое? Вы отдаете себе отчет в том, что это значит: в немецком государстве существует армия, новая армия, служащая не целям войны, а целям мира?
Кольхаз задумался. Склонив голову набок, он покусывал сорванную травинку.
— Итак, армия для мира. Хорошо, но какая мне от этого польза, если мне придется умереть за мир? Я хочу жить. Человек рожден, чтобы жить, а не для того, чтобы убивать!
На лице Рэке промелькнула улыбка.
— Каждый хочет жить, и я тоже. Но человек не может сам себе выбрать эпоху. У него два выхода: либо оставить все как есть и жить, приспосабливаясь, либо попытаться изменить мир. В наше время, когда мир находится под угрозой, нельзя рассматривать себя как пуп земли. Счастье отдельного человека возможно лишь при счастье всех! Кто этого не понимает, товарищ Кольхаз, тот никогда не поймет смысла жизни!
— Вы слишком строги, — сказал Кольхаз, немного помолчав.
— Порассуждаем потом, — предложил Рэке, — время у нас еще будет.
Они подошли к опушке леса. Фельдфебель объяснял Кольхазу их сегодняшнее задание. Им надлежало проверить половину патрулей, а затем в течение часа наблюдать за деятельностью западногерманской таможни и пограничной охраны.
