Геннадий Гончаренко - Рождение подвига (рассказы)
— Это им не сорок первый год! Нас не возьмешь на арапа…
Сизов понял, что комдив устроил для немецких танков огневую ловушку. Он поставил на прямую наводку две наши батареи, тем самым погубил несколько десятков вражеских танков и сорвал замысел немцев прорваться и форсировать Дон с ходу.
Немецкое командование догадалось, что русские заманили их в огневую петлю, и вскоре над излучиной Дона появились стаи фашистских бомбардировщиков. Но бомбить они не могли. Дым властвовал повсюду, и «юнкерсы» боялись, как бы их удар не пришелся по своим танкам. Лавренов вызвал по рации командира артиллерийского дивизиона.
— Молодец, «восьмидесятый»! Сколько подбили? Двадцать три? Тридцать три?! Отлично справились с задачей. Представляю вас к ордену Красного Знамени. Снимайтесь с позиции поорудийно и выходите в район, ранее намеченный для сбора.
Сизов с восхищением глядел на комдива. Ему хотелось подойти и крепко обнять Лавренова. «Вот она в чем сила командирского характера, сила командирской выдержки».
В водовороте сражения Лавренов в отличие от многих не поддавался случайным настроениям и малозначительным фактам. Он не только умел отбирать и взвешивать все, что играло решающую роль в происходящих событиях, но и последовательно направлял действия руководимых им войск по заранее намеченному плану. Делал он это по-хозяйски расчетливо, спокойно и так уверенно, что все окружавшие его подчиненные невольно проникались этой уверенностью, а потерявшие в панике головы быстро приходили в себя.
«Да, — подумал снова Сизов, — только таким твердым, решительным и должен быть командир в бою».
РУССКАЯ ДУША
Последние минуты перед рассветом тянулись томительно долго. Небо плотно заволокло тяжелыми тучами, и может поэтому с трудом пробивался рассвет. Тишина. Такая тишина после боя, что от нее все глохнут, будто уши ватой заложило.
Лейтенант Еж молча осматривал каждого из своих солдат. Сейчас главная их задача — не спугнуть противника, подойти как можно ближе к его позициям.
И вдруг эту мертвую тишину разорвал тонкий голосок ребенка.
— Ма-а-а-ма! Ма-а-а-ма! — донеслось из развалин ближнего дома.
Все замерли, настороженно подняли головы.
— Ма-а-а-ма! Ма-а-а-ма! — рвал сердце детский плач.
Голос звал, молил, захлебывался.
«Что это? Откуда ребенок? Или немцы придумали какую каверзу? — Лейтенант Еж сжал кулаки, нахмурился. — Вот тебе и внезапность… Пропало все к черту: подготовка, планы!…».
К Ежу подошли сержанты Шванков и Скитов.
— Что будем делать, товарищ лейтенант?
— Надо спасать ребенка.
Рядом с лейтенантом, как всегда, стоял солдат Сучок. Его передали на воспитание Ежу, и лейтенант, зная трусливый характер парня, решил держать его при себе связным, подносчиком боеприпасов: «Все-таки на глазах будет».
— Разрешите мне, товарищ лейтенант?
Разорвись граната, Еж не вздрогнул бы так, как от этих спокойных, с дрожью в голосе слов Сучка.
— Я найду дитя.
Солдат часто моргал и выглядел смешно в своей короткой, как юбка, шинелишке.
— Как же ты без винтовки-то? — кивнул Еж в сторону немцев. — А вдруг засада там? Схватят.
Сучок помотал головой.
— Разрешите? — настойчиво просил он.
— Иди.
А когда солдат уже собрался, сержант Шванков удержал его за борт шинели и сунул в карманы по гранате.
— На боевое задание идешь, — предупредил он, — не к теще на блины…
А среди развалин, пустых, обгоревших, метался, как неприкаянный, жалобный детский голос:
— Ма-а-а-ма! Ма-а-а-ма!
Сучок бежал порывистыми скачками, прыгал из стороны в сторону, то прячась, то появляясь из-за укрытий. Но солдата, видно, засек немецкий наблюдатель. Откуда-то с высоты четвертого этажа ударила хлесткая, звонкая очередь. И все увидели: Сучок ткнулся в землю и замер.
— Убит, — глуховато пронеслось по рядам солдат.
Еж вскинул к глазам бинокль.
— Не шевелится… Убили…
Лейтенант уже хотел было послать другого, но тут заметил, что Сучок медленно, неуверенно пополз вперед…
…Земля пахла сыростью и горьковатой кирпичной пылью. Сучок полз вдоль разрушенной стены, делал короткие остановки, чтобы смахнуть с глаз едкий пот. Когда-то он страшился слов «мертвое пространство». Он знал, что на военном языке это означало место, куда не достает огонь противника. И теперь он полз, и в душе благодарил лейтенанта за солдатскую науку. И ему было радостно думать, что это самое «мертвое пространство» оберегало его сейчас от вражеских пуль, сохраняло жизнь.
Сучок вглядывался в каждую развалину, в каждую кучу битого кирпича — все казалось ему подозрительным.
Фашистский наблюдатель снова дал знать о себе. Пулеметная очередь подняла рядом с Сучком фонтанчики песка и пыли — будто смерть предупреждала: «Уходи, пока не поздно»… Но Сучок полз, В ушах у него, не умолкая, звенел призывный хрупкий голосок ребенка. Солдат уже различал надрывное всхлипывание.
Еж не отрывал глаз от бинокля. Пулеметчикам, прикрывающим солдата, он на всякий случай подал сигнал рукой: «Приготовиться».
Сучок дополз… В углублении среди битого кирпича лежала вниз лицом женщина. Растрепанные волосы закрывали лицо. На спине старенькой вылинявшей телогрейки лохматились рваные дыры от пуль.
Сучок вскочил и, уже не укрываясь, бросился в развалины.
Когда он показался с ребенком, обхватившим его за шею, из развалин навстречу кинулся немец.
У Ежа, наблюдавшего за солдатом, замерло сердце. Он чуть было не крикнул: «Огонь!» Но стрелять нельзя. Можно попасть в солдата, в ребенка.
И тут Еж увидел, как Сучок, отчаянно размахнувшись, швырнул в фашиста «лимонку» и в ту же секунду бросился к позициям штурмовой группы.
…Его окружили товарищи, смотрели, как завороженные. А он гладил прижавшегося к нему чумазого мальчонку и все не выпускал его.
Подошел лейтенант, обнял солдата.
— Спасибо, — сказал он. Потом распорядился: — Перевяжите ему руку.
Только теперь все заметили, что из рукава шинели Сучка капала кровь.
Вскоре появился санитар, и они втроем отправились в тыл…
…Река дохнула зябко, и вместе со степным ветерком на позиции натянуло тумана. Рассвет все не наступал. Пора начинать.
Лейтенант Еж подал долгожданную команду: «Вперед!» И будто пятнистые ящерицы, в маскхалатах поползли вперед разведчики и саперы, а солдаты атакующей группы по одному исчезали в ходе сообщения. Труднее приходилось артиллеристам. Невелика с виду пушчонка-«сорокопятка», а в ней почти полторы тонны. И снаряды, что ни ящик, — пуд. Но артиллеристы народ смышленый. Лямки пристроили, впряглись по-бурлацки и тянут. А чтобы не гремели станины, тряпьем обмотали их. Рядом с орудием шел, пригибаясь, лейтенант Еж.
Туман — отличная маскировка. Только бы не сбиться с направления. Тут, главное, делай то, что враг за невозможное считает.
Шли торопливо, делали короткие остановки, прислушивались. Вот слева затараторила автоматная очередь. «Обнаружили, — подумал лейтенант, — или для успокоения, на всякий случай?».
Но вскоре над головой поднялись свистящие потоки свинца. Вслед за ними громыхнули первые взрывы. Солдаты штурмовой группы поняли, что это наш артналет: он означал сигнал накапливаться на исходной позиции для броска в атаку. Сейчас группа закрепления поднимет шум и стрельбу слева — это будет обозначать ложную атаку на здание с юга, а атакующая группа одним броском должна ворваться в дом с востока. Еж поторапливал артиллеристов. Они уже готовили орудия к бою. Их задача теперь, как только обнаружится любая огневая точка врага, подавить ее с первых выстрелов прямой наводкой.
Слева раздалась стрельба. «Начали», — догадался Еж и поднял группу в атаку. И тотчас же поблизости ударила тяжелая очередь из крупнокалиберного. Еж упал и сполз в воронку. Артиллеристы направили ствол «сорокопятки» в сторону противника, выжидая. Туман мешал. Неизвестно, откуда стрелял крупнокалиберный. Еж решил помочь артиллеристам. Он дал короткую очередь из автомата, вызывая огонь на себя, и отполз в сторону. Фашист клюнул на приманку, тут же послал в ответ прерывистую очередь-скороговорку. И не успел он замолкнуть, как прогремела оглушающе наша «сорокопятка», спустя минуту — еще раз. Вражеский пулемет замолк. Наши солдаты бросились в атаку. Слышно было, как с хрустом лопались гранаты, осколки со скрежетом царапали стену дома. Одновременно несколько взрывов потрясли воздух.
И тут из здания ударили автоматные очереди противника. Лейтенант Еж и вернувшийся из медсанбата Сучок были совсем близко от дома. Проемы окон и входы в здание оказались замурованными. «В лоб их не возьмешь, — подумал Еж. — Попробуем с севера». И передал по цепи команду обходить здание справа. Саперов послал проделать проходы в минных полях. Вскоре поступило донесение: «Мины обезврежены. Путь свободен». Группа атакующих вместе с Ежом прорвалась к зданию справа. В подвал дома полетели и стали глухо рваться гранаты. Подоспели отставшие солдаты. Ход в подвал уже был проломан взрывами. Теперь, чтобы проникнуть во вторую половину подвала, надо пройти через первую; а она простреливается немцами. Еж торопился принять решение. И тут снова неожиданность: фашисты додумались замуровать все входы в здание, оставив лишь лазы к огневым точкам через подвал. Как туда пробраться?
