Гай Гибсон - Впереди вражеский берег
«Хорошо, парни, пусть будет так. Вам лучше отправиться к своим самолетам и проверить их. Вернуться через полчаса. Вероятно, для нас найдется работа».
Я отправился осматривать свой «С Чарли» и обнаружил его на обычной стоянке. Это был мой самолет, и надо сказать, довольно паршивый. На взлете его постоянно заносило вправо, а в полете левое крыло все время тянуло вниз. Временами отказывал мотор, но мы терпели. Мы даже любили его, потому что он был наш. В этот период мой экипаж не был укомплектован полностью. Вторым пилотом со мной летал уроженец Сомерсета Джек Уорнер. Радистом был коротышка МакКормик. Проверка всех систем не заняла слишком много времени. Механики хорошо потрудились, и самолет был совершенно исправен.
Потом мы отправились в столовую, где наскоро перекусили под хрипящий граммофон. Наш ленч был прерван громкоговорителем:
«Всем экипажам немедленно собраться в комнате предполетного инструктажа».
Мы ожидали, что тут же получим приказ лететь бомбить Германию, или что немецкие самолеты уже вылетели к нам, но вместо этого к нам обратился командующий базой полковник авиации Эммет. Говорил он недолго. Этот массивный уроженец Южной Африки любил попить и поесть, и его пальцы напоминали гроздья бананов. Он сказал лишь несколько слов. Мы находимся в состоянии войны, и он ожидает, что все офицеры и рядовые будут четко исполнять приказы как командования базы, так и вышестоящих штабов. Он сообщил, что мы должны действовать согласно стандартному плану. Ожидаются две недели максимального напряжения, когда придется совершать вылеты как можно чаще, одна неделя постоянного давления (примерно вдвое меньше вылетов), а потом неделя отдыха. Он сказал нам, что германские ВВС находятся не в лучшем состоянии и, судя по всему, понесли серьезные потери в Польше. Затем мы вернулись, чтобы закончить ленч. Мы прождали весь день, но никаких приказов не поступило. Этим вечером паб был пуст, все писали письма домой.
На следующий день в кабинет командира отправились только мы с Росси. Я не знаю, куда запропастились все остальные, вероятно, они играли в крикет. Неожиданно вошел Леонард Снайт. Он был довольно известным в Королевских ВВС командиром эскадрильи. До войны он был одним из пилотов гонок на приз Шнейдера. Снайт был невысок, и печальное выражение не покидало его усатую физиономию. Он также играл в регби за ВВС и держал рекорд в беге на четверть мили. Однако он имел вспыльчивый характер, и лучше было не попадаться ему под горячую руку. Впрочем, сегодня ему было не до регби. Странным голосом он сообщил:
«Мы должны лететь».
Я и Росси промолчали.
«Мы должны поднять 6 самолетов, по 3 из звеньев „А“. и „В“. Я не знаю цели. Но думаю, нам придется атаковать германские корабли, вероятно, линкоры. Каждый самолет должен нести четыре 500-фунтовые бомбы. Задержка взрывателя — 11,5 секунд, потому что атаковать будем с малой высоты. Капитан авиации Коллиер поведет тройку звена „В“. Вы двое полетите со мной. Взлет в 15.30».
Когда я увидел, как он пишет мое имя на маленьком клочке бумаги, меня охватили совершенно непередаваемые чувства. Несколько дней назад я беззаботно загорал, наслаждаясь жизнью, и будущее казалось простым и ясным. А теперь я солдат, и очень даже могу не вернуться из полета. Росси чувствовал то же самое. Хотя он ничего не произнес, его лицо заметно помрачнело.
Вскоре все было готово. Экипаж собрался, бомбы были подвешены к самолету, и мы отправились на инструктаж. Впрочем, называть это инструктажем было бы несерьезно. Мы собрались вокруг стола, и командующий базой сообщил нам, что следует сделать.
«Вы должны атаковать германские карманные линкоры, которые стоят на рейде Шиллинг у входа в Кильский канал. Если по какой-то причине там не окажется кораблей, вы должны бомбить склады боеприпасов в Мариенхофе. Однако я должен сразу предупредить вас, что, если от бомб пострадает гражданское население, в домах либо в доках, вы будете наказаны самым строгим образом. Погода ожидается плохая. Вы должны сбрасывать бомбы с малой высоты. Есть сообщения о наличии аэростатов заграждения, но вы их не увидите. Они держатся в облачном слое. Не оставайтесь над целью слишком долго. Возвращайтесь, если решите, что выполнить атаку согласно плану не удается».
После этого мудрого напутствия Снайт коротко изложил свой план. Мы взлетаем группой, я — правый ведомый, Росси — левый. Когда мы подойдем к «Фон Шееру», то должны будем разойтись на 500 ярдов в стороны и атаковать с трех направлений. Кто-то спросил, что произойдет, если бомбы отскочат от бронированных палуб. Ответил начальник службы вооружений. Он заявил, что бомба должна попасть в надстройку, и она взорвется, когда самолет уже удалится на безопасное расстояние. Потом взял слово капитан Питт, который служил офицером разведки. Он сообщил, что каждый корабль этого типа вооружен зенитными пулеметами, и зачитал длиннющий параграф из «Летных наставлений». Там указывалось, что следует атаковать с высоты 3000 футов, чтобы избежать огня зениток. Это было выше потолка зенитных пулеметов, но ниже минимальной эффективной высоты тяжелых орудий. Он снова повторил, что ни при каких условиях мы не должны бомбить Германию.
Потом поднялся еще кто-то и начал рассказывать нам, как следует взлетать с бомбами. Ни один из нас этого ранее не делал, и мы просто не представляли, как поведет себя «Хэмпден» с 2000 фунтов бомб на борту. Советы легче давать, чем выполнять. Он порекомендовал в полете больше пользоваться триммерами. При разбеге следовало взять ручку на себя и дать самый полный газ. Все это звучало довольно разумно, так как мы ни о чем подобном не имели представления. Сегодня, оглядываясь назад, я с ужасом понимаю, что мы вообще ничего не знали. Лишь как-то теоретически мы представляли, что «Хэмпдены» летают и с бомбовой нагрузкой.
Больше в штабе делать было нечего, и мы отправились в комнаты отдыха, обдумывая готовый план. Когда мы выходили из автобуса, то получили последний совет командира. Ни в коем случае не следовало отрываться от строя, если только он сам не прикажет. Мы должны были лететь вместе и действовать как единое целое, а не порознь.
Время 14.30. Когда мы уже забирались в грузовики, чтобы разъехаться к самолетам, из штаба пришло сообщение: «Взлет задерживается до 16.00». Это было уже лишнее. Мои парни и так перенервничали, и сейчас они предпочли бы находиться в воздухе, а не проводить в напряженном ожидании еще час. Мы лежали на солнце, курили, но почти не разговаривали. Все пытались угадать, что же такое стряслось, что вылет отложен на целый час. В воздушной войне это почти целая вечность.
В 15.30 поступило новое сообщение: вылет откладывается до 17.00. На этот раз посыльного провожали матерной руганью. Все перенервничали, у меня уже начали трястись руки. Нам все время хотелось пробежаться до туалета, кое-кто из нас бывал там по 4 раза в час.
Наконец пришел приказ садиться в грузовики и ехать к самолетам. Летчики, которые оставались на земле, столпились вокруг нас. Они просто не знали, что следует говорить в подобных случаях. В конце концов они попрощались с нами, и кто-то произнес:
«Счастливого пути. Увидимся вечером».
Когда я сел в свое пилотское кресло, Таффи, один из механиков, нагнулся ко мне и сказал на ухо:
«Удачи, сэр. Задайте этим ублюдкам по-настоящему».
Мне кажется, я ничего не сказал в ответ, а лишь улыбнулся. Примерно так улыбаются, когда не слишком ясно слышат, что там говорится. Но Таффи был одним из старослужащих и понял, что именно произошло. Застегивая мои привязные ремни, он добавил:
«Теперь можете не беспокоиться. С вами все будет нормально. Вы вернетесь».
И ведь он оказался прав.
Примерно через 5 минут мы запустили моторы и начали выруливать на взлет, дожидаясь, пока в воздух поднимутся парни из 49-й эскадрильи, которых вел Джордж Лервилл. Именно Джорджу принадлежат сомнительные лавры. Его самолет из состава 5-й группы первым взлетел, чтобы нанести удар по Германии.
Мы следили, как они поднимаются в воздух, один за другим. Некоторые самолеты заметно виляли, но в остальном проблем на взлете не испытывали. После этого взлетел Вилли, потом Росси. Буквально через несколько минут они исчезли в облаке поднятой пропеллерами пыли.
Но теперь я полностью успокоился и был готов ко всему. Я мягко потянул рукоять тормозов, одновременно толкнув вперед оба сектора газа. Затем я отпустил тормоза, и старый «Хэмпден» медленно приподнял хвост. Через 30 секунд он уже был в воздухе, и мы направились к территории Германии.
Самолет был слишком тяжелым. Прошло довольно много времени, прежде чем мы набрали нормальную скорость. Он плохо слушался рулей и все время норовил свалиться на крыло. Через некоторое время я сумел пристроиться к Вилли Снайту, и мы взяли курс на кафедральный собор Линкольна. Я с трудом услышал, как Джек Уорнер говорит:
