Иван Сотников - Днепр могучий

Ему пророчат участь Наполеона. Будто он, Гитлер, способен лишь двигать дело и бессилен завершить его. Нет, ему ближе судьба, какую пережил Железный Хромец — Тимур. Недаром за любое дело, нужное ему, фюреру Германии, он берется с деспотической непреклонностью. У него одна вожделенная цель — возвышение величия своего государства и своей личности. Ради этого он готов на любое кровопролитие, на любые злодеяния, на самые дикие насилия.

Его противники рассчитывают на разгром Германии. Но возможное не всегда осуществимо. Взять хотя бы яйцо. Из него легко вывести цыпленка, затем вырастить курицу. Но стоит его раздавить, и нет ни цыпленка, ни курицы.

Вернувшись к столу, Гитлер снова опустился в кресло. Сидел с закрытыми глазами, слишком возбужденный, чтобы уснуть, и слишком усталый, чтобы бодрствовать.

В дни Курского сражения он перенес свою ставку в Житомир. Казалось, триумф обеспечен. Сейчас не до триумфа. Пришлось спешно укрыться в прусских лесах, куда менее всего доходили отзвуки военных бед. Он ничего не хотел видеть, чтобы ничто не мешало ему обдумывать новые гениальные планы. Но выход русских к Днепру вынудил его покинуть свой «Вольфшанце»[1] и выехать на Восточный фронт. Эта поездка, о которой Геббельс раструбит в войсках, поднимет их дух, подбодрит генералов и сдержит, наконец, неистовое наступление русских.

Похоже, от него отвернулись все боги. Пусть! Он не из тех, кто боится судьбы, ибо всю жизнь шел навстречу ее превратностям и в конце концов оставался победителем. Неужели теперь судьба изменит ему?

Гитлер открыл глаза и снова прошел к окну. Ночь была на исходе. Холодные и бледные к предутренней поре звезды, казалось, в изумлении глазели на раны земли. В предрассветных сумерках мелькали поредевшие леса и перелески, заросшие бурьяном поля, сожженные города и села — все проносилось мимо, исчезая позади.

Вот она, война, его война! Он послал ее на эту землю, он, Адольф Гитлер, и сама смерть прошла тут. Вот по этой земле промаршировали его солдаты — и нет Польши, нет ее многих городов и сел. Стоит захотеть, к на пути его войны будет уничтожено все живое и мертвое. Кто посмеет противостоять ему, у кого еще столько власти и столько сил?! Никакая кровь, никакие жертвы — ничто не остановит его на пути в будущее. Ничто! Он будет шагать через государства и народы. От него, Адольфа Гитлера, будет зависеть весь облик мира. Кто помешает ему разрушить любой город, стереть с лица земли любое государство, кто? Чопорные англичане? Развязные янки? Или… или эти сумасшедшие русские? Русские! Нет, он остановит их. Наперекор всему сдержит и остановит у Днепра. Им страшно станет глядеть на его правый берег. Он испепелит их огнем, какого не знал мир!

Еще задолго до прибытия фюрера штаб генерал-фельдмаршала фон Манштейна, руководившего всей южноукраинской группой немецких войск, переживал тревожные дни. Страх всевластно начальствовал над всеми чинами. Он без спросу заглядывал в окна, врывался в двери, проникал сквозь стены, незримо царил всюду. Каждый понимал, приезд фюрера не предвещал ничего хорошего. В дни тяжких невзгод, какие переживала германская армия, такой приезд угрожал самыми пагубными последствиями. Поэтому, естественно, с прибытием черного поезда, когда фюрер вызвал к себе большую группу генералов, все переполошились, хотя и скрывали это под маской воинской сдержанности и строевой выправки.

Манштейн собрал их в приемной и вместе со всеми ожидал вызова к фюреру. Командующий искоса посматривал то на собравшихся, то на дверь, за которой находился Гитлер. В настороженных глазах Манштейна — плохо скрываемая тревога и подозрение. Многие из генералов имеют большие связи в Берлине, и кто знает, как обернутся для него сложные интриги, которые каждый из них плетет по-своему. Командующий армией генерал Хейнрици тихо беседует с командирами своих корпусов Маттенклотом и Штеммерманом. Лица их строги и озабочены. У большой карты, что висит на стене, уединился бригаденфюрер Гилле. Эсэсовский генерал важен и напыщен. На его сухом и надменном лице нескрываемое презрение ко всему, что здесь происходит. За стеклами очков лихорадочно поблескивают холодные колючие глаза. И хотя он в подчинении у Маттенклота, тот с опасением поглядывает на заносчивого выскочку, способного на любую пакость. Будучи из «пивных генералов», Гилле выдвинулся как фанатический приверженец фюрера. «Черный генерал» — так звали его в войсках — был в близких связях с шефом гестапо Гиммлером, перед именем которого всечасно дрожал и самый последний солдат, и самый первый генерал.

Вышел адъютант и пригласил собравшихся к фюреру. Манштейн пошел первым и за ним в порядке иерархии — все остальные. Гитлер стоял посреди салона лицом к двери. Все по одному подходили к нему, и почти каждому он молча протягивал свою потную и вялую руку. Только некоторым он задавал какой-либо вопрос, и они заученно отвечали: «Да, фюрер» или «Нет, фюрер».

Сильно сутулясь и шаркая ногами, Гитлер медленно прошел к столу, где были развернуты карты. Манштейн пригляделся к фюреру. На лице мутная бледность, мешки под глазами. Левая рука висит плетью, заметно дрожит. Сдал фюрер, сильно сдал! Только глаза его горят по-прежнему каким-то лихорадочным огнем, отчего взгляд их, как и раньше, диковат и страшен.

Получив разрешение, фельдмаршал приступил к докладу. Гитлер терпеть не мог, когда при нем говорили громко, и Манштейн докладывал пониженным голосом. Положение на фронте определяется удачным «отрывом от противника» и закреплением войск фюрера на Днепре. С выходом к реке русские, бесспорно, вынуждены будут заняться перегруппировкой войск, подтягиванием тылов, сосредоточением стратегических резервов. Им потребуется много времени. Впрочем, им трудно собрать силы. Немецкая авиация спешно выискивает на железнодорожных путях понтонные парки Первого Украинского. Русским не форсировать Днепра.

Гитлер морщится, он требует фактов и фактов. Но после катастрофического поражения на Курской дуге и постыдного бегства к Днепру, где их взять, угодных фюреру фактов, и Манштейн, явно затрудняясь, пытается сосредоточить внимание фюрера на отдельных удачных действиях в воздухе. Его авиация разбила эшелон, бомбила магистральные пути, на одной из станций, где-то под Бахмачом, уничтожена платформа с понтонами…

Но это уже слишком, и Гитлер прерывает Манштейна нетерпеливым движением руки. Запнувшись, фельдмаршал на секунду умолкает, а потом, забыв о предосторожности, начинает говорить громко, декламационно. Да, правый берег высок, сильно укреплен. Да, вал! Неприступный Днепровский вал. Да, немецкие дивизии способны выстоять, отбить любой удар. Способны!

И только в конце своего доклада фельдмаршал осторожно намекает на помощь ставки.

Манштейн, видимо, кое-как вышел из положения. Во всяком случае, после его доклада лицо Гитлера чуть прояснилось. Он даже пошутил, на минуту обрел пафос: «мои генералы»… «мои войска»… Но, выслушав других, он помрачнел снова. А когда заговорил сам, им сразу овладело ожесточение, глаза сузились и потемнели, в голосе появилось злое раздражение. Поглядывая в упор на генералов, он говорил, что больше нельзя отдавать ни пяди завоеванной территории, что нужно держаться во что бы то ни стало и побороть сталинградский психоз, что отныне Днепр должен стать неприступным рубежом, разделяющим обе армии.

Манштейн слушал угрюмо и подавленно. Он видел: Маттенклот, Штеммерман и другие также подавленны. Еще бы! О чем говорит их фюрер? Днепр должен разделить… Значит, что же? Стоять? Отбиваться? Неужели нет сил, чтобы можно было думать о лучшем? Неужели так ослабла германская армия? И кто говорит об этом? Адольф Гитлер, который всегда превозносил наступление. Наступление любой ценой — таков политический и военный девиз его жизни! Вот как было недавно. А теперь — держаться… стоять… Днепр разделит… Ах, вот что! Стратегический выигрыш времени. Поссорить союзников, чтобы потом вместе с американцами добить русских. Ох, призрачный план! Манштейн опять смотрит на генералов и видит: лица их замкнуты и сумрачны. Лишь Герберт Гилле не сводит восхищенных глаз со своего кумира. Фанатик!

На минуту умолкнув, Гитлер встал и, сложив за спиной руки, сделал несколько шагов взад и вперед. Затем круто повернулся и снова заговорил истерично, с надрывом. За отход от Днепра он приказывает расстреливать каждого солдата и офицера. Не поздоровится и генералам. Мало войск — он пришлет еще. Им уже отдан приказ. Сюда идут дивизии из Норвегии и Франции, из Германии. Нужны танки, самолеты — все будет! Только стоять. Он никому не простит никакого отхода. Довольно.

— Слышите, Хейнрици? — хмуро уставился он на генерала.

— Да, фюрер.

— Слышите, Штеммерман?

— Да, фюрер.

— Слышите, Гилле?