Николай Семёнов - Это было на рассвете
— Гриша, перестань драть козла-то. Ты як пивень, з утра и до вечера одно и то же, — косо посмотрев, махнул огромной рукой на Гарина всегда молчавший механик-водитель Николай Немировский.
— Товарищ старший сержант! Я думал, вы плохо слышите или без нервов. Вам в бою ни свист пуль, ни грохот разрывов — все нипочем. Шарахнет вот по вашей голове противотанковая, тоже, наверное, не шелохнетесь. А тут моя песня доходит до ваших нервов, — улыбнулся Гарин. — Душа у вас безмятежная.
— А ты, Гриша, шелохнешься? Поздно будет, когда останется одно мокрое место. В настоящее время в нашей стране нет ни одного безмятежного человека. Понятно тебе? Но волнение одного заметно, а другого — скрыто в груди. Ведь моя семья в оккупации. Потому-то вся моя грудь охвачена негодованием. Но как ты ни гори, должен уметь обуздать свои нервы, гнев. И показать на деле, в бою, на что ты способен. Ты холостяк, а у меня — куча детей да жена! Держу я вот это в руках, — Немировский потряс подаренным джемпером, — и вижу своих детей и жену! Она тоже умеет вязать. Такую, как моя жена, не сыскать тебе. Потому этот подарок для меня дороже всякой песни, понятно?
— Ты мне брось, моя невеста тоже пригожая, будь спокоен. Я да не сыщу на свете… — ухмыльнулся Гарин и опять, теперь тихо, запел:
— Гарина пуля боится…
Песню прервала заскрипевшая дверь.
— Похоже, в этом кильдиме (по-монгольски — жилище, любимое выражение генерала) что ни на есть веселый народ, — послышался у входа в шалаш чей-то голос. Все обернулись. Там на костылях стоял командир бригады генерал Копцов.
На мгновение воцарилась тишина. Комроты собрался доложить, но генерал жестом руки остановил его и, поздоровавшись, подсел к сколоченному из жердей столу.
— Тут у вас без того «Ташкент», а вы еще подкладываете, — заметил он. Комбриг снял танкошлем, провел платком по своей бритой голове, затем вынул изо рта трубку с прямым мундштуком и, постучав о край стола, начал набивать ее табаком.
— Товарищ Олейник, почему не все танки обеспечены деревянными лопатами. Вон сколько выпало снегу. Если придется расчищать дорогу?
— Не было материала, товарищ генерал. Теперь досок нашли, и завтра лопаты будут, — доложил ротный.
Тут Гарин поставил на стол кипящий и до блеска начищенный ведерный тульский самовар.
— Заварка, товарищ генерал, — обыкновенная чага, лечебная, — улыбнулся Гарин.
Танкисты знали, что комбриг родом из Тбилиси и не только любитель чая, но и большой его знаток. При виде самовара и своего отражения на его медном боку он улыбнулся и сказал:
— Комбриг пьет чай из котелка, а его подчиненные — из тульского самовара. Ничего себе!
— Товарищ генерал, разрешите — я реквизирую этот самовар? — вытянулся связной Николай Радин.
— Что ты сказал, милок? Повтори-ка! — нахмурился комбриг.
— Заберем для себя, товарищ генерал.
— Ты кто такой, Радин?
— Я — боец Красной Армии!
— Стало быть, по-твоему, можно забрать для генерала? Запомни, Радин: Петр Первый так отзывался о своем солдате: «Солдат есть имя общее, знаме-ни-то-е; солдатом называется первый генерал и последний рядовой». А фельдмаршал Александр Васильевич Суворов говорил: «Свой пай съедай, а солдатский солдату отдавай». Понятно? Попробуй забери. Они так тебя проучат, что смотреть на тебя будет неприятно. А я им скажу: «Ай, да молодцы, братцы!»
Все громко засмеялись.
— Я же хотел для раненых в санчасть, — выкручивался связной.
— Где приобрели такое богатство? — спросил генерал, наливая очередную чашку.
— Под Антоновской, во фрицевской землянке, — ответил Олейник.
— Мерзавцы, грабят подчистую. Видать, и чашки-то нашего производства, — возмущенно заметил комбриг.
Теперь в шалаш собралась вся рота. Все с упоением слушали генерала.
— С двенадцати лет вместе с отцом начал работать на лесопилке в Тбилиси, — отхлебывая небольшими глотками горячий чай, продолжал он свой рассказ. — Отец работал рамщиком, а я — его подручным. После революции переехали в Ставрополь, а в марте восемнадцатого года отца призвали в Красную Армию. Он меня взял с собой в отряд, который входил в состав Северо-Кубанского полка. Так началась моя армейская служба. Вскоре за то, что мой отец и я служили в Красной Армии, белогвардейцы повесили мою мать, а без того бедное хозяйство ограбили до последней курицы. В ноябре того же года белогвардейцы убили и отца. Тогда я окончательно решил посвятить свою жизнь Красной Армии.
Воевал я против армии Шкуро под Армавиром и Ставрополем. Участвовал в ликвидации банды в районе Никольск-Уссурийока. Несколько лет служил в Забайкальском военном округе. В тридцать шестом я командовал учебным танковым батальоном. А политруком у меня был Леонид Брежнев. Уважал бойцов, а бойцы — его. Добрая память об этом политруке сохранилась и по сей день. Политрук Брежнев убеждал бойцов о необходимости служить честно не для себя, а для своих товарищей, командиров. Командиры выполняют волю народа, волю партии.
Потом генерал вынул из планшетки темно-синий старенький конверт.
— Вот читайте окружную газету, — и передал конверт комиссару Тарасову.
Тог достал из конверта аккуратно сложенную, уже пожелтевшую и почти истертую газету «На боевом посту» от 6 октября 1936 года. Там корреспондент писал:
«Вот товарищ Брежнев Л. И. — коммунист, сын рабочего, сам рабочий из Днепропетровска. Отличник учебы… С первых дней стал одним из организаторов борьбы за отличные показатели в боевой и политической подготовке. Личным примером вел за собой других товарищей. Будучи стажером командира взвода, добился того, что взвод вторую задачу по стрельбе выполнил на отлично. За год пребывания в армии он получил пять благодарностей и одну денежную премию. В настоящее время тов. Брежнев работает политруком этого же подразделения. Под его руководством исключительно хорошо оформлены казарма и Ленинский уголок».
— Будучи еще юношей, — продолжал свой рассказ комбриг, — я понял, что пока в мире существует капитализм, остается опасность войны, и надо быть готовым к защите Отечества. Нам-то войны не нужны, но вот на нас напали германские фашисты. Они превращают в развалины наши города и села, а советских людей уничтожают или угоняют в Германию, чтобы они там на них гнули спину. Теперь долг каждого из нас — бить захватчиков, истреблять их. Гнев добрых — самый страшный. Гнев Красной Армии есть высшая мера ненависти к захватчикам. Прохожу сегодня мимо танка Василия Зайцева и слышу: «Короткий!», «Осколочным!», «Цель справа!». И вдруг: «Мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы!»
Действительно, прекрасные порывы бывают не только у поэтов. А сколько прекрасного — в душе экипажа! Он готовит себя к новым боям! Товарищ Зайцев — человек самой мирной специальности — агроном с высшим образованием. Спросите у него, какую культуру зерновых и овощных выращивают в этой местности, он так расскажет — заслушаешься. Правда, Василий Михайлович? — повернул голову генерал в сторону младшего лейтенанта Зайцева.
— В северных областях, товарищ генерал, в основном культивируется новый сорт ржи «Вятка». Он морозоустойчив, с коротким вегетативным периодом, а урожайность — до 30 центнеров с гектара. В одном колосе насчитывается до 60 зернышек. Начинают сеять пшеницу «Кубанку», а из овощных сажают картофель «Лорх», который обладает отличными вкусовыми качествами, содержит много крахмала да и хорош в хранении, — начал рассказ Зайцев. — Не видать, товарищ генерал, свинье неба, а гитлеровским захватчикам — советского хлеба!
— Видите, товарищи! Чем он не «профессор хлеба»? — прервал его генерал. Товарищ Зайцев на наших широких просторах выращивал богатые урожаи хлебов. Теперь бывший замнаркома совхозов Карело-Финской республики сел на боевую машину. А воюет так, что заслуживает всяческих похвал. Шутка ли, в боях за Свирь-3 его машина имела девять попаданий, а экипаж продолжал бой. Или вот Василий Ежаков. Молодой лейтенант, а как он сражается! Наши танки продвинулись вперед, а пехота не поднимается. Так Ежаков выскочил из танка, побежал к залегшим бойцам и призвал: «Братцы! Пушки-то наши стреляют! Кто там боится? Чего еще надо вам, ведь наши танки впереди! Поднимайтесь!» И что вы думаете? Пехота поднялась! Где это было, Ежаков?
— Под Свирью, товарищ генерал.
— Мы иногда без привычки-то боимся. Сегодня все слышали слова товарища Сталина, — продолжал комбриг, — «не так страшен черт, как его малюют». Задача танкистов — пробить дорогу нашей пехоте, если ей мешает огонь противника. Вы не уходите от огня, а идите на огонь и давите его всеми средствами. Запомните, что «чем ближе к пушкам противника, тем меньше от них вреда». Чье это высказывание?
— Василия Ивановича Чапаева! — выпалил Гарин.
