Марина Чечнева - Небо остается нашим
В тесном содружестве с Ленинским комсомолом Осоавиахим проделал в предвоенные годы немалую работу, способствовавшую подготовке народа к отражению фашистской агрессии. В небывалом патриотическом порыве устремились комсомольцы и молодежь в части действующей армии, в партизанские отряды и истребительные батальоны. Большинство ребят отлично владели оружием. [24]
Только во втором полугодии 1941 года Осоавиахим с честью выполнил задание по подготовке в аэроклубах 25 тысяч летчиков и направил в воздушно-десантные войска 114 тысяч юношей, получивших парашютную подготовку. Сотни тысяч членов общества пришли в армию, имея специальность пулеметчиков, минометчиков, водителей автомашин, летчиков, парашютистов, и бесстрашно дрались на фронтах. 273 члена общества были удостоены звания Героя Советского Союза, десятки тысяч человек награждены орденами и медалями.
Разве не следует вспомнить добрым словом оборонное общество, столько сделавшее для страны…
* * *
Незадолго до войны начала определяться и моя судьба. Закончив 144-ю школу Ленинградского района Москвы, я осталась в ней по решению райкома комсомола старшей пионервожатой. Работая, стала одновременно готовиться в авиационный институт. А все свободное время по-прежнему проводила на аэродроме. Уже одно это обстоятельство вызывало восторг у моих подопечных.
Я была просто счастлива, узнав, что многие ребята из нашей школы твердо решили связать свою жизнь с авиацией. И желание их осуществилось. Николай Малинин и Петр Арбатский стали летчиками, Борис Ермолович и Сергей Солдатов - авиационными инженерами…
Сколько бы ни минуло лет, какие бы счастливые и радостные события ни произошли в жизни, всегда с нежностью и волнением вспоминаешь комсомольскую юность. Она - как первая любовь. И даже больше. Она - твоя судьба, и твои крылатые мечты, и все лучшее, что есть в твоей душе.
Какая наиболее характерная черта отличала комсомольцев моего поколения? Если говорить о главном, то это, пожалуй, подвижничество. У нас была своя романтика. Но в ней, как тонко заметил когда-то поэт Михаил Светлов, было больше обязанностей, чем прав. Таково было время. И не случайно мы считали счастливыми тех, кому довелось драться у Хасана и Халхин-Гола, кто воевал в небе Испании, пробивал первые трассы метро, кто, как Чкалов или Гризодубова, первыми прокладывали невидимые трассы в небе. Палатки Магнитки и Комсомольска-на-Амуре будоражили наше воображение не меньше, [25] чем сегодняшнюю молодежь будоражат полети космонавтов.
Да, таким было наше поколение. И это о нас сказал позднее поэт Василий Федоров в замечательной поэме «Седьмое небо»:
Летел
Через года тридцатые
Стремительный моторный век.
И захотела стать крылатою
Страна саней,
Страна телег.
Слова
«По- чкаловски»,
«По- громовски»
Уже слетали с наших губ,
Когда с путевкою райкомовской
Явились мы в аэроклуб.
Нас выстукали,
Нас измерили,
Нас подержали на весах.
Пять наших чувств врачи проверили -
На смелость,
Выдержку
И страх…
До сих пор помню заявление одной из моих сверстниц в аэроклуб: «Отказать мне вы не имеете права. Всю свою жизнь я готовилась к тому, чтобы стать летчицей. И, даже если вы мне откажете, я все равно ею стану». Той, которая всю жизнь «готовилась стать летчицей» было всего шестнадцать. Стала она потом, в сорок первом, не летчицей, а санитаркой. И погибла под Минском. Но разве можно сказать, что эта девушка изменила своей мечте? Разве жизнь ее не была крылатой?!
А таких заявлений были тогда тысячи.
Хмурое утро
Вглядываясь в те далекие теперь годы, я словно сквозь дымку вижу нежаркое июньское утро и двух человек с чемоданчиком на Ленинградском шоссе. В мужчине есть что-то цыганское. У него живые глаза, густые черные волосы, быстрые движения, звучный голос. Рядом с ним девушка, почти девочка, тоже черная, как галка, с большими темными глазами. [26]
- Папа, идем скорей, - торопит девушка.
- Не спеши, дочка. Успеем, - успокаивает мужчина, но все же прибавляет шаг. - А главное, не забудь: как только прилетишь, дай телеграмму.
- Хорошо, папа.
- Смотри, Маринка! Я тут совсем изведусь один. Ты хоть и летчица теперь, а для меня - все равно ребенок…
Надо ли пояснять, что там на шоссе находилась я с отцом и что было это накануне войны? Отец провожал меня на отдых в Крым по путевке ЦК ВЛКСМ.
Вскоре мы добрались до ворот Центрального аэродрома и, предъявив билет, вышли на летное поле. Транспортный самолет показался мне громадиной. Я с любопытством обошла машину. Все в ней поражало меня. Привыкнув к маленькому учебному самолету У-2, на котором летала сама и обучала полетам других, сейчас рядом с огромной транспортной машиной я чувствовала себя маленькой и беспомощной.
Простившись с отцом, я заняла свое место в салоне…
Из жаркого Симферополя автобус должен был отвезти нас в санаторий «Красновка» в Ялте. Это был санаторий ЦК ВЛКСМ, куда направляли на отдых комсомольцев, премированных за отличную работу.
Через несколько часов предстояла встреча с морем. Я читала морские рассказы Станюковича, подолгу простаивала у картин Айвазовского, но никогда мне не приходилось видеть моря.
Наконец автобус, пропетляв, сколько положено, по раскаленному шоссе, прибыл на остановку «Перевал». Внизу ослепительно сверкало что-то огромное и светлое. Такое огромное и такое светлое, что глаза зажмуривались сами собой.
В Ялту мы приехали уже под вечер и почти тут же улеглись спать. Никакой телеграммы отцу я, конечно, не отправила, но, засыпая, дала себе слово прямо утром забежать на телеграф.
Летчики всегда поднимаются рано. Я встала первой, вышла на балкон. У самого берега высилась ель, картинно разбросавшая косматые ветви. А за ней раскинулось море. Только оно оказалось вовсе не синим. У самых берегов вода прозрачно-зеленая, дальше зелень переходит в синеву, потом приобретает сиреневый оттенок, синеет, [27] темнеет, чернеет, а уже на горизонте море снова становится светлым, почти неотличимым от неба.
Прекрасно и все вокруг. Среди переливчатой зелени краснеют пятна черепичных крыш. Синее, серое, красное, зеленое, белое - светотени создают такую гамму красок, что трудно оторвать глаза. А главное, все эти цвета и краски живут. Небо светлеет, алеет, подергивается желтизной, и море отвечает ему разноцветьем отражений. Краски неуловимо переливаются, смешиваются, становятся ярче, один тон переходит в другой, и вдруг из моря огромным огненным факелом вырывается первый ослепительный луч солнца. Тепло и празднично становится на земле. От крыш, от деревьев, от травы поднимается тончайший пар. Просыпаются птицы. Где-то слышится звон. Наступает утро.
Нет, море не обмануло меня! В жизни оно было еще прекраснее, чем в стихах и на полотнах художников!
Ночью я проснулась от страшного шума. За окном бушевал ураган, лил дождь. Утром на пляже было пустынно и неуютно. Море выглядело холодным, хмурым и все-таки было прекрасным. Не помню, сколько времени просидела я у воды. Прошло, видимо, часа два, пока я заметила, что на пляже нет никого, кроме меня. Сердце сжалось от неясной тревоги. Я бросилась к санаторию.
Первым человеком, которого я встретила на пороге, была наша нянечка. Она как-то недружелюбно посмотрела на меня и молча отвернулась.
Ничего не понимая, я влетела в свою комнату. Постели были неубраны, мои подруги по санаторию Валя Пономарева и Тамара Кончухидзе возились около чемоданов.
- В чем дело? Куда вы собираетесь?
- Ты что, с луны свалилась? Война…
* * *
Война - короткое и страшное слово. Сразу изменило оно все вокруг. Серьезней и старше стали мои сверстники. В один миг словно поблекли яркие краски нарядного приморского города. Неуютным и неприветливым выглядел даже наш красавец санаторий.
К полудню нам стало известно: в первую очередь отправят к месту постоянного жительства военнообязанных мужчин. Как будет обстоять дело с нами, девушками, никто [28] не знал. А между тем выехать из Ялты было не так-то просто.
Мне посоветовали обратиться в местный военкомат. Я так и сделала. Зашла к военкому, сказала, что я летчица и что хочу на фронт. Военком окинул меня недоверчивым взглядом и попросил летные документы. Предъявить их я никак не могла: документы остались в Москве. Услышав об этом, военком еще раз оглядел меня с головы до ног и не без ехидства предложил зайти в следующий раз, когда стану постарше…
