Олег Курылев - Суд над победителем
— М-да, — наконец произнес он. — А впрочем, сойдет. С костылем можешь ходить?… Тогда нечего тут прохлаждаться — работы невпроворот. Собирайся.
Одолжив в госпитале костыль, он отвез Шеллена в неказистое здание на краю города, в котором размещался штаб тылового обеспечения воздушного района «Восточная Пруссия». Здесь на втором этаже, в одном из кабинетов, уставленном шкафами и стеллажами, Алексу выделили стол со стулом, представили оберфельдфебелю, чьи указания он должен был временно исполнять, после чего пожелали скорейшего выздоровления.
— Сам виноват, — сказал на прощание полковник. — Сортир прямо по коридору, столовая на первом этаже, казарма в соседнем здании. Оберфельдфебель тебя устроит. Все! Пока. Да! — крикнул он уже из дверей. — Дней через десять я тебя заберу и посажу в истребитель, и неважно, будешь ты к этому времени бегать вприпрыжку или хромать с костылем.
Оберфельдфебель с исторической фамилией Каунитц, бугристой короткостриженой головой на длинной жилистой шее и оттопыренными, словно локаторы, ушами, навалил на стол подчиненного ему лейтенанта кипу папок и простуженным голосом с резким берлинским выговором ввел в круг обязанностей:
— Вот по этому образцу, герр лейтенант, нужно заполнять бланки похоронных извещений. Это наши потери за последнюю неделю.
— Неужели так много?
— Увы. Но бывает и больше, просто сейчас временное затишье. А завтра мы займемся требованиями техслужбы, накладными и актами на списание…
— Как завтра! — опешил Алекс. — Вы считаете, что я за сегодняшний день уложусь со всей этой грудой?
— А что делать, герр лейтенант? Людей катастрофически не хватает.
Шеллен покачал головой и раскрыл первую папку.
«Еще бы, — пробурчал он про себя, — как же их будет хватать, когда они все у вас в этих чертовых папках».
К вечеру у него рябило в глазах так, что в какой-то момент он испортил подряд три бланка с отпечатанными готическим шрифтом траурными стихами и соболезнованием фюрера. Отшвырнув перо, он заявил, что проголодался и хочет спать.
Эта изнурительная писарская деятельность продолжалась ровно две недели. Наградные списки, в которых из-за поправок и вычеркиваний сам черт ногу сломит; постоянно меняющиеся списки личного состава эскадрилий, техслужб, многочисленных служб наземного обеспечения и снова похоронки. Алекс опасался, что в один прекрасный день к нему ввалятся эсэсовцы или полиция и потребуют объяснений, отчего часто допускал ошибки.
Он постоянно успокаивал себя тем, что его Генрих XXVI не столь уж важная персона. Подумаешь, нетитулованный отпрыск угасавших княжеских домов, о которых теперь мало кто и помнит. После покушения на Гитлера графа фон Штауфенберга, у которого даже адъютант был дворянином[2], отношение к германской аристократии в рейхе окончательно сделалось презрительно-подозрительным. И, если родственникам Генриха XXVI попадется газета с его фотографией, они, пускай и заподозрив неладное, но не будучи ни в чем уверенными, не обратятся в гестапо или полицию. Единственное, что смогут они предпринять, это возобновить поиски через немецкий Красный Крест. Но в этом случае на первый контакт с Алексом выйдет не гестапо.
Он уже давно не пользовался костылем, продолжая только накладывать тугую повязку на лодыжку. Кроме Каунитца, он старательно избегал общения с кем-либо еще, а когда однажды в столовой к нему подсел какой-то тип из навигационной службы и предложил вечером попить пивка в «приличном» месте и в обществе приятных дам, сослался на опущение обеих почек, вызванное жесткой посадкой летом прошлого года, от чего вынужден теперь бегать в туалет раз пятнадцать на дню (какое уж тут пиво). Навигатор посочувствовал и отстал.
* * *Но полковник Нордман не позабыл про хромого лейтенанта, и вот, наконец, ранним ветреным утром 8 апреля Алекс вместе с еще восемью пилотами вылетел из Фленсбурга. Через час с небольшим он аккуратно спустился по трапу «Хейнкеля» на летное поле, где их уже поджидали несколько офицеров. После сверки списка и переклички офицеры коротко посовещались между собой, решая кого куда направить.
Шеллена определили в 4-ю эскадрилью 51-й эскадры, в память своего знаменитого командира носившей название «Мёльдерс». Вернер Мёльдерс первым в люфтваффе одержал сто побед и погиб еще в сорок первом в нелепой авиакатастрофе. Узнав о смерти генерала Эрнеста Удета, он спешно вылетел в Берлин на его похороны на пассажирском «Хейнкеле», который, заходя на посадку в Бреслау, зацепил в тумане крылом за фабричную трубу. Когда-то Алекс слышал о Мёльдерсе, возможно из радиопередач «Вызывает Германия», которые вел перебежчик Джон Амери, но по прошествии лет он все забыл. Привезенную же из Радебойля книжку про немецких асов он так и не прочел. Упомяни кто-нибудь в разговоре с ним имя Мёльдерса, биографию которого три года назад знал в Германии каждый пимпф, и он наверняка ляпнул бы какую-нибудь несуразицу.
С середины марта вторая группа, в состав которой входила 4-я эскадрилья, базировалась на аэродроме Гарц, расположенном в самом центре острова Узедом. Самолеты стояли на значительном удалении от взлетной полосы под маскировочными сетями. За последний месяц аэродром несколько раз подвергался атакам советских «Илов», и все окрестные поляны, словно оспинами, были испещрены небольшими воронками.
Бегло полистав солдатскую книжку Алекса, командир эскадрильи лейтенант Хальц снисходительно посмотрел на новичка:
— Запомни, фон Плауен, ты здесь только потому, что у нас большие потери — хоть механиков сажай за штурвал. Поэтому не смотри, что мы с тобой в равных званиях, забудь вообще, что ты лейтенант. У нас все остальные — унтер-офицеры, и у каждого от двадцати до восьмидесяти пунктов. Было бы больше, да только жизнь становится всё короче.
— Постараюсь оправдать оказанное мне доверие, герр лейтенант, — отчеканил Алекс, нарочито становясь во фрунт.
— Да ладно, — Хальц протянул документы, — вот только не надо здесь строить из себя обиженного. Наша эскадрилья когда-то считалась одной семьей. Из состава сорок третьего года остался я один. На прошлой неделе нас было десять, теперь ты будешь восьмым. — Он вдруг протянул руку: — Гюнтер. Можешь обращаться ко мне по имени.
Они пошли вдоль кромки летного поля в сторону жилых построек.
— В твоей бумажке написано, что ты летаешь на «сто девяностых». Это так? — спросил Хальц по дороге.
«Сказать ему про мою выдающуюся посадку ночью без мотора? — подумал Алекс. — Нет, — тут же отверг он эту мысль, — начнутся расспросы: где да когда».
— Да, это так.
— Тебе повезло. У нас этого добра предостаточно. Вообще-то почти вся наша группа летает на «Мессершмиттах». На штурмовку теперь посылают редко, в основном маневренные бои на малых высотах да «собачьи свалки». Надеюсь, ты знаком с «длинноносым»?
— Простите? — не понял Алекс.
— Ну, с «Дорой»?
Шеллен отрицательно мотнул головой, теряясь в догадках, о чем вообще идет речь. — Ладно, попрошу у Курца — это командир нашей группы — пару дней для тебя. По-хорошему, отправить бы всех вас на недельку в учебную эскадрилью, да только там все равно не осталось ни одного инструктора.
Хальц проводил Алекса до дверей его комнаты в двухэтажном бараке, рассказал, как найти самолет, и ушел.
Наскоро устроившись, весь оставшийся день Шеллен провел под маскировочной сетью возле выделенного ему «Фокке-Вульфа». Это была одна из последних модификаций Курта Танка[3] резко отличавшаяся от тех, с которыми Алексу приходилось иметь дело.
— Ваш «длинноносый», герр лейтенант, — показал механик на истребитель с чрезвычайно вытянутым, по отношению к несущему крылу, капоту. — Если желаете, в кабине — в кармане слева от кресла — имеется инструкция.
«Сто девяностого», модификации которого была присвоена литера «D» или наименование «Дора», прозвали в тех эскадрильях, куда он успел поступить, «длинноносым»[4]. Забравшись в кабину, Алекс лихорадочно принялся пролистывать толстую инструкцию, стараясь побыстрее схватить основные особенности этой модели. Он сразу выяснил, что в отличие от всех остальных «Фоккеров» этому поставили рядный движок с жидкостным охлаждением, а чтобы уравновесить тяжелую переднюю часть, увеличили размеры киля и задних плоскостей. Из-за этого привычный силуэт истребителя изменился до неузнаваемости. Читая инструкцию, Алекс поглядывал на рычаг, с помощью которого разом изменялась мощность двигателя, число оборотов, режим наддува, состав смеси, угол опережения зажигания и шаг винта. Отличий от того, с чем он сталкивался раньше, было очень много. «Черт бы их побрал с их автоматизациями и модификациями», — нервничал Шеллен, чувствуя, что придется основательно переучиваться. Впрочем, у него имелась некоторая фора — его совершенно не интересовала ни дополнительная 30-мм пушка в канале вала винта, ни пулеметы, ни прочее вооружение, которым он не собирался воспользоваться. В данной ситуации этот истребитель с усиленной бронезащитой и всевозможными кронштейнами для подвески бомб и ракет он рассматривал лишь как транспортное средство для совершения побега.
