Виктор Терещатов - 900 дней в тылу врага
Пройдя с полкилометра, круто свернули в сторону и скрылись в лесу. Шли по компасу. Идти ночью по лесным дебрям и сугробам трудно. Ребята начали сдавать. От усталости клонило в сон.
В четвертом часу устроили привал. Все, за исключением часового, ткнулись в снег и моментально заснули. Но январская стужа скоро взяла свое. Через час, лязгая от холода зубами, поднялись. Было еще темно. Ветер раскачивал высокие сосны, гнал сверху колючую крупу.
— Сейчас бы под одеяло, — вздохнул Ворыхалов. Ему никто не ответил, но каждый, наверно, подумал в эту минуту о домашнем уюте.
— Пошли, — коротко приказал Веселов.
Промокшая от снега одежда быстро покрылась ледяной коркой. Маскхалаты напоминали грубую брезентовую робу. Идти стало еще труднее. Только к утру мы выбрались из леса на большое поле. Вдали виднелись силуэты строений. Посоветовавшись, решили зайти обогреться. Выбрали большой дом. Постучались.
Распахнулась дверь. На пороге показался человек с фонарем в руках.
— Вам кого? — спросил он.
— Да вот в гости заехали, — сказал Веселов.
— Вы не туда попали. Здесь управа, — ответил незнакомец.
Потоптавшись у здания, пошли дальше. Начинало светать. Снег заметал наши следы.
Весь день мы провели на ногах.
Был уже поздний вечер, когда до нас долетел протяжный паровозный гудок. Близость цели ободрила ребят. Веселов надел очки. Он всегда надевал их в ответственные моменты.
— Ну, ребята, держись, — сказал он.
Но до железной дороги было еще далеко. Мы добрых сорок минут пробирались по мелколесью, прежде чем увидели стальные пути. Шли осторожно, часто останавливались.
— Кто-то стоит, — с тревогой сказал Веселов, показывая на черный силуэт.
— Куст можжевеловый… — всматриваясь в мутную даль, ответил Удалов.
Веселов, проклиная плохое зрение, в сердцах выругался.
Мы уже начали сомневаться: был ли это гудок, как вдруг увидели перед собой ленту огней.
Паровоз, замедляя ход, приближался к железнодорожному разъезду. Вот он остановился, тяжело дыша. Мы подползли ближе к полотну. В освещенных окнах пассажирского вагона мелькали фигуры гитлеровцев. С любопытством наблюдая за скопищем врагов, находившихся от нас в нескольких шагах, мы не сообразили, что предпринять.
— Сюда бы батьку Литвиненко с отрядом, он дал бы им прикурить, — шепнул мне Горячев.
Веселов протер очки и жестом приказал идти за ним. Остановились в глубоком овраге.
— Ну, кто пойдет? — Веселов испытующе посмотрел на каждого.
Ребята зашевелились. Горячев, Удалов, Поповцев и другие подняли руки.
Не хотелось упускать интересного дела, и я уговорил Веселова послать на диверсию нас троих: Горячева, Удалова и меня. Мы взвалили на плечи взрывчатку и не спеша пошли к линии. Метель еще не утихла. Она надежно прикрывала нас от постороннего глаза.
Показались телеграфные столбы. Через пять минут мы были на железнодорожной насыпи. Дорога шла в две колеи. Мы внимательно осмотрели пути. Один был ржавый, другой поблескивал стальной синевой — по нему ходили поезда.
— Человек… — трогая меня за рукав, проговорил Горячев..
Действительно, по линии кто-то шел с фонарем в руках. Мы поспешно спрыгнули в кювет и притаились там. Это оказался обходчик. Ни нас, ни наших следов он не заметил. Через минуту у рельса лежали толовые шашки. Удалов прикрыл меня от ветра и снега маскхалатом, а я зажег спичку. Бикфордов шнур со свистом выбросил струйку пламени. Мы побежали к кустам. Через минуту раздался взрыв, но ни ракет, ни выстрелов не последовало. Очевидно, немцы из-за метели ничего не слышали.
Притаившись в кустарнике, мы с нетерпением стали ждать поезда. Время тянулось томительно медленно. Наш слух напрягся до такой степени, что начались галлюцинации. Порою казалось — поезд рядом. Но проходила минута за минутой, а его все не было.
— А вдруг самого Гитлера кувырнем, — дуя на озябшие руки, пошутил Удалов.
— Может быть, и кувырнем, — в тон ему ответил я.
— Тогда сразу война кончится. Да?
— Должно быть, так.
Удалов начал было клевать носом, но в это время раздался пронзительный вой сирены. Из-за поворота с шумом выскочила бронедрезина с пассажирским вагоном. Она стремительно приближалась к месту взрыва. Послышался скрежет металла и звон битого стекла. Сделав резкий поворот влево, вагон грохнулся под откос. Полетели искры, что-то вспыхнуло и загорелось. На время все стихло. Лишь продолжала завывать неугомонная вьюга, да клубилось пламя у перевернутого вагона.
Мы понимали, что немцы так не оставят этого дела и постараются напасть на наш след. Так и есть. В небо взвились красные ракеты. Отрывисто заработал пулемет…
Несколько дней спустя разведчики Литвиненко принесли нам данные о результатах диверсии. Мы узнали, почему не попал в нашу ловушку пассажирский поезд. Оказывается, в ту ночь по станциям был дан приказ немецкого командования — незамедлительно пропустить специальную бронедрезину с вагоном, в котором ехали пятьдесят гитлеровских офицеров. Во время крушения больше половины их было убито и ранено.
В тот же рейд мы взорвали мост через реку Великую и устроили там засаду. Засада, правда, не удалась: к мосту подошли два танка.
Литвиненко, узнав о наших делах, специально приехал в Кряковку поздравить нас с боевым успехом.
— Молодцы, — сказал он. — Будьте, товарищи, и впредь смелыми бойцами, громите фашистов, помогайте пашей Красной Армии.
Ночью мы вместе с отрядом Литвиненко нагрянули в бывший совхоз «Поддубье». Здесь гитлеровцы сосредоточили большое количество лошадей, скота и птицы для снабжения своей армии. Немцев там не было, а их прислужники — управляющий и несколько полицейских — не оказали нам никакого сопротивления. Мы их забрали с собой, чтобы осудить, а лошадей, скот и птицу раздали местному населению.
Февраль был на исходе. Все ярче светило солнце, все больше грело оно остуженную зимними ветрами землю.
С приходом весны оттаивали, становились мягче и сердца людей. И несмотря на то, что кругом были враги и было неизвестно, сколько еще продлится война, — все становились добрее, чаще улыбались, старались сделать друг другу приятное.
В такие дни вспоминалось, мирное время, девчата, с которыми вместе учились, дружили, в которых молча влюблялись…
Я тоже не раз вспоминал одноклассницу, белокурую девушку с косичками. Перед самой войной я учил ее кататься на велосипеде.
И вот теперь все чаще вставал передо мной ее образ, ее улыбка, слышался ее голос, слова песни, которую она пела:
…Близится лето, солнцем согрето.Счастьем сияет весна…
Как бы хотелось вернуть довоенное время!
Почти всю зиму вместе с отрядом Литвиненко мы пробыли в тылу врага. Громили немцев, уничтожали полицейских, бургомистров и других предателей.
Многому научил нас храбрый командир.
Срок нашего задания подходил к концу. Мы раздали последние листовки, запрягли лошадей и, простившись с боевыми товарищами, направились к линии фронта.
Покидая Кряковку, я не думал, что нам придется в две последующие военные зимы вновь побывать здесь. Но об этом рассказ пойдет ниже.
Следуя в советский тыл, мы задались целью вывести к своим побольше окруженцев, которые укрывались в лесах и деревнях. Разрозненные, они не знали, что предпринять, с чего начать борьбу с немецко-фашистскими захватчиками.
За неделю нам удалось встретить семнадцать командиров Красной Армии. Среди них были танкисты, артиллеристы, летчики.
Сначала они относились к нам, юнцам, с недоверием. Но ледок недоверия скоро растаял.
На одной из стоянок, когда мы вновь пересекли линию Новосокольники — Дно, в деревню неожиданно прикатили три эсэсовца. Наши ребята сидели на завалинке и преспокойно курили, наслаждаясь коротким отдыхом. Вдруг прямо к избе мчатся сани с тремя гитлеровцами. Владимир Баранов бросается к взмыленной лошади и хватает под уздцы. Остальные подбегают с карабинами. Ошарашенные гитлеровцы таращат глаза и неохотно поднимают руки. На шапках у них эмблема карателей — белые кости и череп. Оказывается, в соседнюю деревню прибыла рота эсэсовцев. Немцы и не предполагали, что здесь могут находиться партизаны.
Пока мы приводили в исполнение приговор, часовой увидел, как из соседней деревни выехало человек тридцать фашистов. Схватив лыжи, мы бросились им наперерез.
Фашисты заметили нас и стали на ходу отстреливаться. Мы залегли и открыли прицельный огонь. Еще восемь врагов нашли смерть на снежном поле.
В деревне, где только что побывали эсэсовцы, нас окружила толпа взволнованных людей. Перебивая друг друга, крестьяне рассказывали, как каратели загнали их в сарай и готовились сжечь. Только близкие выстрелы партизан помешали совершить им черное дело. Жители деревни плача благодарили нас за спасение.
