Анатолий Калинин - Товарищи
А Батурина уже плотно окружили начальники обозов, командиры колонн и частей. Ближе всех к нему жался черноусый мужчина. И капитан ловил себя на том, что отвечает ему теми же словами, что и бывший комендант.
— В общем порядке.
Черноусый, казалось, вполне удовлетворился этим ответом. Через минуту его большая фигура уже поплыла на подножке грузовой машины в общем потоке. Когда машина проезжала мимо Батурина, он увидел в ее кузове ящики, клеенчатые чемоданы, большой кожаный диван. Фикусы свешивали через борта машины сочно-зеленые листья.
Батурин сделал стоявшему у въезда на мост Андрею знак остановить машину.
— Что это т-такое? — заикаясь, спросил капитан у черноусого мужчины.
— Товарищ капитан, это имущество нашего треста, — сказал черноусый мужчина.
— С-сгрузить на землю и посадить женщин с детьми, — резко приказал капитан солдатам.
То с готовностью бросились откидывать борта машины, мигом стащили на землю мебель, повыбрасывали чемоданы и стали подсаживать в кузов женщин.
— А ну, красавица! — крикнул Андрей женщине в зеленом платке.
И, подсаживая в машину, поддержал ее под круглый локоть. Вслед за женщиной, как мячи, полетели в кузов ее черноголовые ребятишки. Раскрасневшаяся женщина, стоя в машине и поправляя платок, счастливо улыбалась.
Машина стала съезжать на мост. Директор треста, протянув вперед руки, бросился догонять ее.
Старик с арапником через плечо подошел к Андрею, стал его просить пропустить стадо. До этого Андрей видел, как он подходил к Батурину, и капитан отрицательно покачал головой.
— Я в момент проскочу, — упрашивал пастух Андрея. — Из станицы Елизаветинской, сынок, — старик вдруг снял с безволосой головы шапку и поклонился Андрею.
— Ну, прогоняй, дед. Живо! — свирепо крикнул Андрей.
Старик бегом кинулся к стаду. Через минуту коровы уже затарахтели по мосту копытами. Капитан Батурин издали погрозил Андрею пальцем.
— Летят! — крикнул женский голос.
За Доном заухали зенитки. Толпа раскололась. Одни разбегались в окрестные улицы, другие прихлынули к переправе. Затрещали поручни, над водой колыхнулся исступленный голос женщины.
Оглянувшись, Петр увидел под мостом желтую, как подсолнух головку девочки в пене набежавшей волны. Сунув автомат стоявшему рядом солдату, он сложил над головой руки, прыгнул с моста в воду. Вынырнув, одной рукой поддерживал над водой девочку, а другой подгребался к мосту, борясь с течением. Подав девочку матери, вылез на мост и, отряхиваясь, оглянулся.
Андрей с багровым лицом, загородившись автоматом, силился сдержать напор потока. Толпа сорвала его с места, несла с собой. Петр взял свой автомат у солдата, кинулся к Андрею. Только у середины реки им удалось сдержать поток.
— За то, что покинули мост, вас под трибунал надо отдать, — приближаясь к Петру, жестко сказал капитан Батурин.
Петр дрогнул подбородком, отвернулся.
Залпы зениток приближались. Пушки высунули дула из расщелин в железнодорожной насыпи, из-под эстакадных перемычек, из капониров, изрывших берега Дона. В их канонаду вплеталась разноголосица пулеметов, установленных на крышах эшелонов и на палубах полузатопленных барж, торчавших из воды по Дону. Мост опустел. Кто побежал в город, кто, проскочив на левый берег, пережидал налет под откосами шоссе.
Смеркалось. Самолетов не было видно в мутнеющем небе, а плыла в нем пена разрывов. Петр, упав на мост вниз лицом, прижался к доскам. Андрей целился в небо из автомата. Завершив круг над городом, самолеты подходили к переправе. Эхо принесло из города раскаты. Над темными уступами жилых кварталов в разных местах поднялись стяги пламени.
Внезапно над рекой разлилось бело-голубое сияние. Дон заиграл отсветами на гребешках низовых волн. Подняв голову, Петр увидел над собой свечи ракет, сносимых ветром над Доном. Согнувшись и втянув голову в плечи, он нырнул под настил моста. Содрогаясь, услыхал глухие раскаты, плеск и шум воды, вздыбленной взрывами. С новой яростью заговорили пушки и пулеметы.
Когда он вылез из-под моста, самолеты уже уходили за Дон. Прожекторы распарывали темное небо. Глохла канонада. Но за рекой еще долго трепетали отсветы вспышек, и на самом горизонте полыхало зарево, разгораясь и угасая.
Обернувшись, Петр увидел Андрея. Он стоял на мосту, опустив дуло автомата, но все еще глядя в небо.
Снова загудели моторы, зацокали по доскам копыта. К мосту подъехал мотоцикл. Человек в шлеме подошел к Батурину.
— Где тут командир понтонеров?
— Ищите там, — капитан Батурин указал под мост. Подсвечивая себе ручным фонариком и ругаясь: «Сам черт ногу сломит!», мотоциклист полез под мост. Через минуту он вынырнул обратно и побежал к мотоциклу.
— Можете передать, выполнено! — крикнул вдогонку ему простуженный голос.
Из-под моста вылез командир понтонеров, весь в черной блестящей коже, и, приблизившись к Батурину, сказал:
— Приказано разводить мост.
С тупым недоумением Батурин посмотрел на него и на темную массу людей и обозов, шевелившуюся на правобережье Дона.
Командир понтонеров наклонился к самому уху Батурина.
— Немцы на западной окраине города.
Как ни тихо произнес он эти слова, смысл их каким-то образом дошел до стоявших на берегу людей.
— Немцы!
Женский голос крикнул, что будут взрывать мост. Над берегом повисли голоса:
— К парому!
— На железнодорожный мост!
— Разворачивай!
— К ло-о-одкам!!!
Повозки и машины вырывались в боковые улицы и переулки. Берег мгновенно опустел. Смельчаки сунулись к мосту, надеясь еще успеть перебежать на другой берег, но им преградили путь солдаты.
С подошедшего к середине моста катера бросили на понтон конец троса.
— Прикажете переправить роту? — подошел к Батурину старшина роты Крутицкий.
— Есть приказ развести мост. А приказа оставить подходы к берегу не было, — ответил Батурин.
— А если… — Крутицкий оглянулся на светящееся лезвие Дона, отрезавшего город от левобережной степи.
— В этом случае пойдем правым берегом и переправимся выше.
— Но, возможно, и вверху они уже вышли к Дону.
— Значит, будем пробиваться с боем! — Заикаясь, Батурин повторил: — С б-боем!
9В балках клубился туман. Дорога шла правобережными буграми, красневшими сквозь полынь глиной. Внизу поблескивал Дон, то прижимаясь к горе, то уходя к тянувшемуся по левому берегу вербному лесу.
Чем выше уходил с ротой по Дону Андрей Рубцов, тем тяжелее ему казались свои, обутые в порыжевшие ботинки, ноги.
Вокруг скрипели обозы, шуршали машины, катились бурые облака пыли, похожие на отары овец. По сторонам и впереди вспыхивала и гасла стрельба. Поддерживая друг друга, ковыляли легко раненные солдаты. Лежали на повозках тяжело раненные с лицами, обращенными в белесое знойное небо.
По Задонью на займище стояли стога сена.
Капитан Батурин, прихрамывая, шел обочиной дороги рядом с Тиуновым и спорил с ним из-за лошади, которую вел за ними в поводу солдат.
— Теперь ты поедешь. Я с самого утра в седле, — сердился Батурин, силясь идти не хромая и все-таки волоча правую ногу.
— Ковыляй, мои глаза совсем ничего не видят, — насмешливо говорил Тиунов. — Не видели они, и когда ты упал.
— Легкая контузия, — небрежно отвечал Батурин.
— Что за упрямый человек! — повернувшись к капитану, идя по дороге боком и крестом складывая на груди руки, заговорил Тиунов. — Да я в жизни не сяду на такую паршивую лошадь, увидели бы меня на ней в Кабарде.
— Ну, что с тобой делать, Хачим, — капитан неожиданно улыбнулся и неумело полез на облезлую, в самом деле никудышную лошаденку.
— Давно бы так, — помогая ему, обрадовался Тиунов. Он взялся рукой за стремя и, разговаривая с капитаном, пошел рядом.
Дорога держалась столбов, бежавших, подламываясь, в волнах раскаленного воздуха, к горизонту, а Дон, все больше отходя от нее вправо, терялся в лугах.
— Конечно, я покинул свой пост и нарушил устав, но сначала закричала женщина, а потом я увидел головку девочки уже в воде и… Но вы не подумайте, что я трибунала боюсь, — говорил Петр, поводя угловатыми плечами и шагая рядом с бричкой, на которой ехала телефонистка Саша Волошина.
Андрей шел сбоку от них, чуть в стороне. Вокруг снова расстилалась степь. Но теперь рядом было не море, а поблескивал сквозь береговые вербы Дон. За ним сверкал под солнцем левый берег, устланный белым песком.
Туман еще клубился в балках, вдоль дороги сияли кусты терна.
— Разве у вас не было, что подумаешь уже после того, как сделаешь? — скользя взглядом по сторонам и не задерживаясь ни на чем, продолжал Петр. — В школе меня тоже считали недисциплинированным. В химическом кабинете у меня постоянно взрывались в руках колбы, а на урок биологии я однажды принес зайца. Девчата, конечно, подняли визг, заяц выбил стекло и убежал, а директор грозил исключить меня из школы. Но из комсомола меня все-таки исключили за то, что я секретаря горкома бюрократом назвал. Он заставил меня пять часов в приемной просидеть. Правда, через месяц обком меня восстановил. А теперь, конечно, меня надо судить.
