Лайош Мештерхази - Свидетельство
Сечи тоже поинтересовался, не жил ли Ласло когда-нибудь на улице Логоди. Так постепенно, шаг за шагом, выяснили, что Ласло — друг Лаци Денеша.
— Я уже давно ничего о нем не слышу… Ни о нем, ни о другом моем приятеле…
— Если до сих пор уцелели, — помолчав, заметил Сечи, — то теперь все в порядке будет. У меня вот тоже немало друзей в опасности… Но я так думаю: нилашистам теперь не до нас.
— Да и мы только потому и уцелели, — вставил Шани Месарош.
— Послушай, — вспомнил вдруг Ласло о своих бланках для удостоверений. — Не надо тебе?
— Как не надо? Поскорее выписывай. На Лайоша Сечи…
— Сечи? — вскинул голову Шани. — Улица Аттилы, сто семьдесят один? Тогда у меня для вас весточка имеется.
Так кружным путем нашло наконец адресата запоздалое послание: «Монтер ушел в Пешт, пекарь под военным контролем, из пекарни отлучиться не может, Юхаса упекли на бронепоезд, целыми днями несет службу на набережной… Если можешь, дай о себе знать через Анну Кёсеги. Она живет на Туннельной улице».
Стали обсуждать, что дальше делать Шани и Янчи, сомневались, стоит ли им возвращаться домой. Сечи предложил всем вместе переночевать в квартире г-жи Шоош. Через окно можно пробраться в комнату незамеченными. Да и Ласло, пожалуй, лучше не ходить к себе домой еще одну ночь.
— Ну, а потом, если все будет в порядке, ко мне! — предложил Ласло. — Места на всех хватит.
— Нет, в кучу всем сбиваться не стоит. Посторонние заметят. Схватят, чего доброго, всех скопом!
Договорились в любом случае держать связь. Через Ласло и его друзей.
…Когда ждешь, время тянется особенно медленно. Вот и день угас, а им все еще нужно было ждать, пока утихнет бой. Наконец дверь убежища открылась, по усеянной обломками лестнице выбрались из-под земли люди: подышать воздухом, посмотреть, как изменился облик улицы…
Сечи с товарищами прокрались через замершую улицу, волоча окоченевший уже труп эсэсовца. На склоне горы среди обломков нетрудно было найти подходящее для него место.
— Ну, а теперь — каждый своей дорогой! — скомандовал Сечи, пожимая на прощанье руки. — О себе я скоро подам весточку.
Ласло знал, что у них в доме в пять часов вечера входную дверь уже запирают и баррикадируют изнутри. Будь он один, он все же потревожил бы жильцов. Но с двумя товарищами?! Пожалуй, прав Сечи: эту ночь лучше провести где-нибудь в другом месте. Пусть поищут его нилашисты, если он им так нужен!
Вот почему вторую ночь после побега они провели в квартире г-жи Шоош.
Ласло Саларди проснулся от удара первой же мины, разорвавшейся неподалеку.
Оба новых знакомых Ласло спали, как сурки: Шани лежал навзничь, чуть приоткрыв рот, Киш — на боку, сердито зарывшись головой в тряпье. Осада и без того обезобразила комнату, но и они, вывалив из гардероба все белье, сбросив с кровати на пол матрацы, довершили картину разрухи.
Госпожа Шоош, войдя в свою комнату, испуганно закричала, и Ласло стоило больших трудов успокоить ее, объяснив вкратце, как они тут очутились. Янчи Киш вежливо встал и уставился на женщину своими невинными, как у ребенка, голубыми глазами. Шани Месарош тоже попытался придать своему мрачному, в синих кровоподтеках, лицу дружелюбное выражение. Поэтому вдова удивительно быстро справилась с охватившим ее страхом и целиком ушла в практические заботы.
— Вы, наверное, от нилашистов спасаетесь? Так вы не бойтесь, здесь у меня вы как у Христа за пазухой. А если нагрянет опасность, я вас предупрежу… О, господи, да вы, видно, есть хотите? Подождите, я сейчас… — И вдруг она разглядела лицо Шани. — Да это же сплошная рана! Какой ужас!..
Тщетно доказывал Шани, что это все пустяки, мечтая только об одном — о завтраке. Но вдовушка продолжала причитать, что раны могут загноиться, а там и до заражения крови недалеко, — и тут же умчалась за борным спиртом. Трое друзей и переглянуться не успели, как она уже вернулась с «Дианой» — кругленькой, пухленькой бутылкой борного спирта.
— Теперь надо перевязать… Сейчас я принесу что-нибудь… Ах, у меня ведь есть пакет первой помощи!..
Ласло понял, что жизнь его двух новых соратников отныне потечет в спокойном и надежном русле. На улице не было видно ни души, разрывы мин лишь изредка присоединялись к гулу отдаленной битвы. Ласло почувствовал, что может потихоньку, без лишних слов, удалиться.
Лайош Сечи провел эту ночь в одном из разбитых домов на Паулеровской. Расставшись с Ласло и его двумя спутниками, он некоторое время без приключений пробирался вдоль стен домов.
На углу улицы Мико его окликнули:
— Стой! Кто идет?
— Штатский, венгр! — ответил Сечи и остановился.
— Чего так поздно шляешься по улице?
В темноте Сечи не видел солдата, не угадывал даже, откуда шел голос.
— За водой иду, — сказал он.
— Черт бы тебя побрал! Дрыхнешь, что ли, когда другие ходят? Ну ладно, иди, да попроворнее, а то ведь немцы с тобой церемониться не станут.
Дальше идти было опасно, и Сечи завернул на Паулеровскую. «Дождусь где-нибудь утра, — подумал он, — а там двинусь дальше». Но в убежище ему идти не хотелось; как знать, на кого там напорешься! Да и спят уже все, наверное. Поэтому он, осторожно нащупывая каждый шаг, начал пробираться вверх по искалеченной, без перил, лестнице. На втором этаже толкнулся в первую попавшуюся дверь — не заперта. В передней нога ощутила ковер. «Вот и отлично!» — мелькнуло в голове. Сечи приподнял его за край и почувствовал, что дорожка вся засыпана мусором, штукатуркой. Стряхнув мусор, он скатал дорожку, чтобы потом постелить ее под себя, и стал дальше шарить в темноте. Дойдя до конца передней, он обнаружил, к своему удивлению, совсем не пострадавшую створчатую дверь. Однако он не сразу перешагнул порог, а прежде ощупал пол ногой. Пола не оказалось: была только зияющая воронка. Лайош опять стал исследовать переднюю и вскоре обнаружил одну дверь поменьше, ведшую в какое-то помещение с затхлым воздухом и совсем без окон. Куда бы он ни протянул руку, она натыкалась на окрашенные масляной краской шкафы.
«Будто специально для меня приготовили», — подумал он и стал втаскивать туда свой коврик.
И вдруг Лайош услышал шаги. Осторожно ощупывая путь, неизвестный поднимался по лестнице, устало переставляя со ступени на ступень тяжелые сапоги. Он, вероятно, слышал возню Лайоша в передней, потому что в двери остановился и неуверенно спросил:
— Есть здесь кто-нибудь? Можно войти?
— Пожалуйста, — отозвался Сечи. — Мне и самому пришлось вот сюда забраться. Застрял на улице на ночь глядя.
Незнакомец шагнул за порог и представился:
— Янош Дарабант, капитан полиции.
Судя по голосу, капитан был уже немолод. В темноте их руки не сразу встретились в приветствии.
Лайош Сечи, веря в надежность своего нового документа, назвался тоже.
Они затащили ковровую дорожку в кладовку и, расстелив ее на полу, устроились на ночлег. Было, правда, и тесно и неудобно, но что им оставалось делать?
— По крайней мере не замерзнем до утра! — пробормотал полицейский, но Сечи возразил:
— Не думайте, что здесь так уж тепло. Это вам только с мороза кажется… Да ничего: комнатушка маленькая, закрытая, немного мы с вами надышим. А в шкафах этих нет никакого платья?
Капитан, пыхтя, пошарил по гардеробам, и на Сечи плюхнулось какое-то пальто.
— Так… теперь мы сможем получше устроиться.
Капитан говорил очень медленно, с большими паузами, одновременно поудобнее устраиваясь на своей части ложа.
— Я вот тоже застрял на улице. Понятия не имею, где теперь моя часть… Если она вообще еще существует… Ну, что-то от нее, конечно, осталось… Вот только как я — то этот остаток найду? — Капитан вздохнул. — Ладно, утро вечера мудренее. А вы, сударь?..
— Я — штатский, — отозвался Сечи. — Попробовали мобилизовать, да тут же снова отпустили по чистой. Я здесь неподалеку живу. Одна женщина, вдова, уговорила меня сходить на Солнечную гору… Родственники у нее там какие-то, вот она и попросила меня передать им весточку. Не знает о них ничего уже которую неделю… Отправился я в дорогу еще поутру, да бомбежка меня застопорила. Сюда вот только и успел до ночи добраться. Завтра дальше двину.
— Да, — заметил капитан и после долгого раздумья добавил: — Вы, сударь, должно быть, добрый человек.
Сечи не ответил, не зная, что бы могла означать эта похвала, да еще из уст полицейского. Но капитан повторил снова:
— Вы, должно быть, хороший человек. Нынче-то люди не заботятся друг о друге. Я ведь иногда заглядываю в гражданские бомбоубежища… И видел как-то одну толстую старуху… она обед готовила… тут у нее и мука, и топленое сало, и даже лук сушеный. Словом, такой суп бобовый варит, что от запаха одного слюной изойдешь… А потом еще лангош на сковородке, о, боже! И тут же, рядом, — голодный ребенок! Так что вы думаете — та толстуха со своим жирным благоверным слопали, все одни, сами! А ребенку даже «пойди прочь» не сказали. Просто не замечали его. Вот каковы нынче люди!
