Борис Бурлак - Граненое время
— Смерть одного человека перепутала все карты Вениамина Николаевича Зареченцева: он уже стоял на пороге министерского кабинета, и вдруг... Пятнадцать лет, с тридцать восьмого по пятьдесят третий год, успешно продвигался по службе. Надо было, усердно овладевал английским языком, чтобы стать советником в переговорах с американцами по ленд-лизу; потом заделался ученым, защитив кандидатскую диссертацию (но дальше в науку не пошел, боясь оторваться от министерства). Вениамин Николаевич стремился быть мастером на все руки. Но и безупречное знание английского языка, и степень кандидата технических наук, и слава комментатора экономических проблем понадобились ему только для того, чтобы всегда находиться на виду. Ни дипломатия, ни наука, ни публицистика сами по себе не прельщали Вениамина Николаевича. Вениамин Николаевич метил в министры.
— Однако вы хорошо изучили его, — не удержался Синев.
— Не сразу, конечно. У него поразительная способность тонко чувствовать малейшие колебания почвы под ногами. Так он, в отличие от других, первым из всего министерства вызвался поехать на работу в совнархоз. Он всегда и всюду выглядел энтузиастом-добровольцем. Но тут ему не повезло: вместо высокого поста предсовнархоза он был назначен на скромную (по его масштабам) должность начальника строительного управления. Отступать было поздно, и Вениамин Николаевич, переселившись из Москвы на Урал, начал все сначала. Я, признаться, раньше не подозревал, что он умеет начинать все сначала. Если у него и дальше так пойдут дела, то он еще наверстает упущенное время.
— Не надо, Игорь Петрович, преувеличивать силы таких людей.
— Я не преувеличиваю. Но вы, может быть, и не догадываетесь, что уважаемый заместитель председателя совнархоза ходит уже в героях. Геологи готовы поделить с ним даже славу своих открытий. Не ровен час, Вениамин Николаевич снова попадет в лауреаты. Что, вы не согласны со мной, Василий Александрович?
— Вы лучше знаете его. Однако наше время демаскирует таких. А по открытой цели бить легче, это уж я знаю по собственному опыту.
— Мне сегодня понравился ваш разговор с Зареченцевым. Я представлял вас сердитым, неуживчивым, ворчливым отставником, которому все не так да не этак. В любом учреждении, в том числе и в нашем, есть свое к о р и д о р н о е общественное мнение: вот и я очутился под его воздействием. Коридоры часто бывают влиятельнее кабинетов! — посмеиваясь, добавил он.
— Верно, коридорные еще не перевелись, — сказал Синев, опять притормаживая «газик» перед встречной машиной, которая, отчаянно сигналя, требовала уступить дорогу.
Мимо них, не сбавляя скорости, промчался вездеход с приподнятым ветровым стеклом. Пронзительно блеснули золотые блики на плечах Витковского.
— Кто это? — заинтересовался Игорь Петрович.
— Директор совхоза.
— А, слыхал. Рассказывают, что боевой товарищ.
— Боевой, — коротко отвечал Синев, думая о том, куда же это он собрался в полной парадной форме.
На горизонте расплывчато вырисовывались белокаменные многоэтажные дома, над ними прочерчивались летящие в небе стрелы кранов, и, надвое перерезанный тонкой струей марева, висел в воздухе цилиндр водонапорной башни. А южнее проступали контуры замка, обнесенного колеблющимся валом, — но это уже был мираж.
— Так, значит, вы артиллерист? — спросил Игорь Петрович.
— Да, всю жизнь копаюсь в. земле. И здесь тоже попал на нулевой цикл.
— Судя по размаху земляных работ, почерк у вас действительно артиллерийский.
— Не перехвалите, разучусь расписываться.
Когда они подъезжали к «Никельстрою», справа от большака, на берегу протоки, показался могильный холмик. Игорь Петрович пожелал остановиться.
«А Зареченцев, наверно, и внимания не обратил», — подумал Синев.
Его спутник снял шляпу, стал читать высеченную на камне надпись. Рядом была другая могила, сплошь укрытая живыми цветами, которые еще не успели завянуть.
— Вот уже и кладбище, — задумчиво произнес Игорь Петрович.
Пришлось коротко рассказать ему, одну за другой, две печальные истории. В прошлом году приехала на стройку девятнадцатилетняя выпускница геодезического техникума. Умная, работящая, милая, — словом, из тех, которые в девушках долго не засиживаются. И приглянулась она комсомольскому секретарю, тоже геодезисту по образованию. Это была первая свадьба на стройке. Но не повезло технику Нине Рыжовой: заблудилась в пургу в степи; искали ее всю ночь, во всех концах, а утром нашли мертвую рядом с автобазой. Это была первая смерть на стройке. И совсем недавно погиб славный парень из бригады коммунистического труда: сорвался с трапа, упал на штабель железобетонных плит.
— Стройка и кладбище — что может быть более несовместимым? — сказал Игорь Петрович.
...Не дожидаясь Синева, Братчиков открыл внеочередную планерку. Когда Синев вошел в кабинет управляющего, Зареченцев недовольно покосился на него.
— Почему опаздываете?
— Я не знал, что будет совещание. Мы с Игорем Петровичем заезжали по пути на кладбище.
— Что за поминки в рабочее время?
— Почему же не почтить память жертв несчастных случаев?
— Жертвы, жертвы! Без жертв строить нельзя!... — повысил голос Зареченцев. — Продолжайте, — круто повернулся он к Братчикову, прерванному на полуслове.
Синев вспомнил первые встречи с ним: каким мягким, добрым интеллигентом выглядел он тогда, — не то что прикрикнуть, грубого слова не скажет никому. И вот совсем другой человек: глаза гневно сужены, тонкие губы плотно сжаты.
Разговор шел о проекте обжиго-восстановительного цеха, который будет работать на концентратах кубинской никелевой руды. Зареченцев все время старался держать нить разговора в пределах технических вопросов, желая дать почувствовать ему, Синеву, что он здесь абсолютно лишний.
Вечером, проводив всех с рейсовым самолетом, Братчиков и Синев остались наконец вдвоем. Они шли с аэродрома напрямую, по целине.
— Все дуешься? — спросил Братчиков, приноравливаясь к мерному шагу Синева.
— Мое дело диспетчерское: дуйся не дуйся, а команду выполняй.
— Кто старое помянет, тому глаз вон! Не дуйся, давай мириться. Спасибо, что выручил, без твоей помощи я не скоро бы избавился от этого принудительного ассортимента в виде «Асбестстроя».
— Зря рассыпаешь благодарности. Я все равно скажу тебе всю правду. Говорить сейчас или потом?
— Давай сейчас.
— Верно, я горячился, когда упрекал тебя во всех грехах смертных. Если бы ты принадлежал к тем людям, которые подсчитывают выслугу лет по пальцам, то наши с тобой дороги давно бы разошлись...
— Брось расписывать!
— Но чего ты побаиваешься этого Зареченцева? Верно, от него еще расходятся круги былой славы: теоретик металлоконструкций довольно ловко перестроился на бетонный лад, чтобы удержаться на своей вышке. Допускаю, что он неплохой инженер, но как руководитель давно вышел в тираж, и пусть его ходит в спецах, от услуг которых мы и раньше не отказывались. Тебе ли, видавшему виды прорабу, пасовать перед этим спецом? Тебя выдвинул на пост начальника ударной стройки не Зареченцев, выдвинуло само время, которому ты обязан служить верой и правдой. Кто-кто, а Вениамин Николаевич Зареченцев до сих пор держал бы таких прорабов в черном теле.
— А ты, братец, не ошибаешься?
— В чем именно?
— Ну в том, что Вениамин Николаевич из тех, вышедших в тираж?
— Да черт с ним, в конце концов! Горбатого исправит могила. Не о нем речь. Речь о тебе. Ты же поднимался по рабочему трапу, а не по служебной лестнице, и не повышение в должности интересовало тебя, а возвышение своего народа. Так будь же до конца прорабом, Алексей! И пусть зареченцевы посторонятся — их время кончилось. Вот теперь давай руку на мировую.
Они остановились лицом к лицу, выжидающе посмотрели друг на друга и, улыбнувшись, одновременно протянули друг другу руки.
27
Эх, Роберт, друг мой верный... Теперь уж никогда не услышишь ты ни прибоя моря, ни шума сосен на прибрежных дюнах, ни крика чаек. И только седой ковыль будет рассказывать тебе свои былины, да станет напевать степные песни тургайский ветер, да жаворонок взовьется над тобой погожим утром. И будет сниться тебе новый город, который видел ты со строительных лесов как на ладони, — город без церквей и кладбищ, в отличие от древней Риги, где отшагала твоя юность в солдатской гимнастерке. Эх, Роберт, Роберт... Федор осмотрел его могилу со всех сторон: холмик прогнулся, земля зачерствела, и бледно-зеленые шильца разнотравья сплошь прострочили корку чернозема. Как быстро жизнь берет свое.
Федор часто бывал на кладбище. Сегодня привез цемент, чтобы завтра, в воскресенье, забетонировать плиту под памятник, который решила установить бригада своими силами: это будет двухметровый обелиск с бронзовым мастерком, как бы нечаянно забытым на белом камне.
