Владимир Волосков - Где-то на Северном Донце.
— Ну, как дела?
— Спокойно. Немцев здесь нет. Ушли. Даже убитых не подобрали. — Сержант кивает на немецкие автоматы, сложенные аккуратной кучкой на краю окопа. — Одиннадцать штук.
— Добро. Возможно, скоро будем переправляться, — сообщает Лепешев. — Но… но, может быть, и не будем. Слышишь?
Сержант прислушивается к шуму боя. Даже здесь, под крутым берегом, стрельба кажется близкой, довольно громкой.
— Давно шумят. Кто это?
— Наши. Наверно, крупная часть из окружения вырвалась. Быстро к реке идут.
— Вот молодцы! — восхищается сержант. — То-то фрицы притихли.
— Не исключено, что нам придется остаться, а может, и атаковать немцев. Их тут мало осталось. Надо помочь нашим. — Лепешев еще не принял никакого конкретного решения, но какой-то неясный внутренний голос подсказывает ему, что уйти отсюда, с правого берега, не сделав всего возможного, он не сможет.
— Факт, надо! Не паскуды же мы, чтобы своим не помочь! — с энтузиазмом соглашается сержант. Он молод, этот сержант, гораздо моложе самого Лепешева, и в порыве его больше товарищеского чувства, нежели трезвого солдатского расчета, но лейтенант горячо жмет ему руку и говорит:
— Молодец! Правильно понимаешь. Разбуди кого-нибудь из своих, пусть разведает, как тут лучше к немцам подобраться. Или сам сходи. Потом подымешься наверх — доложишь.
— Будет выполнено! — с мальчишеской легкостью соглашается сержант.
— Вот и добро! — Лепешев отправляется к другому береговому посту.
* * *Когда лейтенант возвращается наверх, там царит покой. Бойцы спят. Бодрствуют только Глинин и Степанов. Бирюк наблюдает за противником, а бронебойщик сидит у задней стены конюшни и смотрит на левый берег — ждет сигнала красного фонаря.
Лепешев пристраивается рядом с Глининым и смотрит на освещенные лунным светом верхушки деревьев. Под деревьями же непроглядная темень. И тишина. А дальше, в ночной степи, вибрирует волглый воздух от перебранки пулеметов, от уханья взрывов. Лепешеву даже чудится, что он слышит рокот моторов. И действительно, где-то не очень далеко, ибо видно невооруженным глазом, вспыхивает сначала один язычок огня, потом другой, третий, четвертый… Желтовато-красные язычки эти сначала стремительно рвутся к небу, а потом спадают, становятся шире, светятся неярким багровым светом. Горят подожженные автомашины — догадывается Лепешев. Чьи горят машины — он не знает, но дрожащие точечки огня заставляют его волноваться.
Глинин вдруг встает, прикладывает ладонь к уху. Лепешев невольно повторяет его движение. Теперь уже явственно слышит стук двигателя. Еще минута — и из-за увала выныривает яркий белый огонек. Это фара мотоцикла. Огонек стремительно приближается, растет, ширится. Вскоре мотоцикл подкатывает к садам, замолкает, несколько раз чихнув.
За деревьями начинается суета. Слышны голоса, звяканье оружия. Вдруг хлопает выстрел миномета, мина рвется где-то в развалинах. Затем через равные промежутки времени следуют новые взрывы. Несколько пулеметов начинают стрелять по освещенному луной зданию.
Спящие бойцы вскакивают на ноги.
Лепешев дает команду по цепи:
— Огонь не открывать! Отвечать только фланговым пулеметам.
План Лепешева прост — дать понять немцам, что основные огневые средства с мыса эвакуированы, что оставлено лишь небольшое прикрытие.
— Бери автомат. Потренируйся и ты, — весело говорит он Ильиных.
Здоровяк-бронебойщик, зевая, устраивается у амбразуры и открывает огонь.
В здание забегает Степанов.
— Разрешите доложить, товарищ лейтенант! С левого берега сигналят. Красным.
— Хорошо, — равнодушно говорит Лепешев. — Можете отдыхать.
Глинин трогает лейтенанта за плечо, указывает в сторону противника. По белой ленте дороги, вслед за мотоциклом, медленно уползают в степь три большие черные коробки — автомашины с потушенными фарами. Теперь Лепешеву ясно, зачем гитлеровцы подняли бестолковый ночной шум. Видимо, дела у них далеко не блестящи, если выскребают последние резервы. Лейтенант укрепляется в своем решении не покидать позицию.
Стрельба из садов прекращается. Опять тишина разливается над разрушенным хуторком. Только в степи, где-то уже совсем недалеко, гремит перестрелка. Лепешев совершенно ясно различает в частом треске автоматных очередей басовитый голос «максима».
Снизу приходят сержанты-автоматчики. Докладывают о результатах разведки. Немцев у реки, оказывается, действительно нет. Лишь на флангах у берега имеется по пулеметному расчету — и это все прикрытие. Снять посты нетрудно, так как они обнаружили себя, ведя огонь по конюшне.
Лепешев отпускает сержантов отдыхать, а сам продолжает вслушиваться в звуки непрекращающегося ночного боя. Ему совершенно ясно — немцы исчерпали все свои возможности и советские солдаты вот-вот появятся у реки. Важно, чтобы они вышли именно сюда, к садам. Лейтенант соображает, каким образом дать знать окруженцам, что здесь находятся свои.
* * *Снизу прибегает запыхавшийся младший лейтенант.
— Товарищ лейтенант! Давайте поторапливайтесь. Мы вас давно ждем. Вы что, не видели сигнал?
Лепешев включает фонарик. Он в годах, высок, но хлипок, этот младший лейтенант с эмблемой войск связи на петлицах. Он нервно косится в ту сторону, откуда доносятся звуки перестрелки, и нетерпеливо переступает с ноги на ногу. Лепешев принимает окончательное решение. Гасит свет.
— Сколько вас?
— Нас? Мы пригнали четыре плота и понтон. Нас двенадцать. Вместе со мной.
— Хм… Это уже сила. Вооружены?
— Нет… То есть да. У меня наган, у бойцов винтовки, но патронов…
— Ничего. Мы снабдим вас немецкими автоматами, — усмехается Лепешев. Его забавляет нервозность младшего лейтенанта. — Переправа отменяется. Сюда подходят наши прорвавшиеся части. Мы обязаны им помочь. Так что вам придется возглавить группу, которая атакует немцев, находящихся в садах.
— Я?! — Голос связиста осекается, он испуганно вертит головой. — Я… я… как вам… Я радиотехник и в этих делах ничего не понимаю… Меня послали за вами — и это все. Мне приказано через час быть на левом берегу. Лично командир дивизии приказал. А уже прошло… — Он тыкает в светящийся зеленоватым фосфорным светом циферблат наручных часов. — Уже прошло более пятидесяти минут. Мы и так опаздываем!
— Я вам повторяю, — свирепо цедит сквозь зубы Лепешев. — На подходе к реке наши войска, наши советские люди. Мы обязаны им помочь! Полковник Савеленко не мог этого знать, когда отправлял вас сюда.
— Но я ничего не понимаю в немецком оружии… — умоляющим голосом говорит младший лейтенант. — И вообще… Давайте я сплаваю на тот берег и доложу обстановку. Если мне прикажут, то пожалуйста… Я вернусь, — быстро тараторит он, обрадовавшись спасительной мысли.
Лепешеву ясно, что от этого перепуганного резервиста толку не будет. Бесполезно разговаривать.
— Ладно. Катитесь к едреной бабушке! — грубо говорит он. — Но только больше одного плота отсюда не угонять. И вот еще… Коль сами вы так цепляетесь за приказ, я вас не держу. Но бойцы ваши ведь не ограничены им. Может быть, найдутся добровольцы помочь товарищам?
— Я спрошу, — с готовностью обещает младший лейтенант. — Я все объясню и, если найдутся желающие, отошлю их в ваше распоряжение. Я бы сам… Я все понимаю. Но ведь мне приказано!
Лепешеву вдруг становится жаль этого пожилого, нервного человека, который стыдливо прячет глаза в темноте. Конечно, это не вояка. Наверняка у него большая семья, малые дети. Лепешев почему-то в том уверен. Взяли вот такого робкого мужичонку, может быть сидевшего всю жизнь под жениным каблуком, надели на него военную форму и после маломальской подготовки послали на войну — делай и там свое гражданское дело, чини радиопередатчики. А вместо этого окружение, отступление, и нет ни передатчиков, ни радиоприемников, ни привычной работы. Болтался без дела человек — послали за реку. А тут изволь вести бойцов (этих сильных, задиристых мужиков, которых на гражданке он очень побаивался, когда бывали они выпивши) в атаку, куда-то в темноту, в неизвестность…
— С вами пойдет мой боец. Он поговорит с вашими людьми, — поясняет Лепешев. — А вы передадите полковнику мое донесение.
— Конечно, конечно… — совсем не по-военному бормочет радиотехник и услужливо светит Лепешеву, пока тот пишет.
— Ильиных! — командует Лепешев, когда донесение написано и отдано. — Пойдите вниз, объясните красноармейцам обстановку. Если найдутся добровольцы — ведите сюда.
— Есть!
Младший лейтенант и бронебойщик уходят. А Лепешев с невеселой усмешкой думает о том, какую баню устроит ему полковник Савеленко, когда взвод в конце концов все же окажется на левом берегу.
