Эдуард Володарский - Штрафбат
— Иди, чего стал?
Осторожно, шаг за шагом Леха Стира приблизился к повороту, заглянул за него, посветил и пропал в темноте. Глымов и Чудилин стояли, замерев.
Леха вошел из хода в огромную яму, опять посветил фонариком и увидел заветную дверь.
— Сим-сим, откройся… — Он махнул фонариком и позвал приглушенным голосом: — Эй, гаврики, давай сюда…
Когда Глымов и Чудилин вошли в яму, Леха уже открыл дверь и шагнул внутрь. Через секунду проем двери осветился подрагивающим желтым светом.
— Ну туды-т, твою маму-у-у… — шепотом протянул Чудилин, оглядываясь по сторонам огромного подвала, края которого тонули во мраке. Несколько громадных крыс метнулись под ногами и пропали между штабелей. Выражение лица у Чудилина было полуидиотское — он никак не мог поверить тому, что видит.
— Во немчура запасливая… во наготовила… — бормотал Глымов, и даже щека у него начала нервно подергиваться. — А тушенки… тушенки-то сколько…
— Петрович, ты глянь, сколько выпивона! — Леха Стира ринулся к ящикам, звякнул бутылками. — Ром ямайский, во блядь! Ямайский!
— Отставить! — пришел в себя Глымов. — Грузимся по-быстрому и мотаем отсюдова.
Они стащили со спин вместительные мешки, стали таскать коробки с тушенкой, галетами, фасолью, еще какими-то продуктами.
— Петрович, тут сигареты есть! Коробками!
— Отсырели небось? Ну, давай курнем.
Они разорвали одну коробку, достали пачку, закурили.
— Кисловатый табачок… — сказал Глымов. — Слабенький…
— Шикарный табак, Петрович, ты че? Ты глянь, сколько его тут!
— Во, сосиски! — крикнул Чудилин. — Точно — сосиски! Нарисованы! С пивком, а?
— А пива нигде не видишь? — спросил Леха Стира.
— Не вижу… сплошь вино… и ром.
— Может, хряпнем по баночке, Петрович? — предложил Стира. — Для сугреву?
— По баночке можно будет. На посошок, — Глымов сосредоточенно курил.
Они набили под завязку три мешка. Присели, откупорили бутылку рома, разлили по кружкам и выцедили все до последней капли, закусив тушенкой. Вместо хлеба хрустели галетами.
— Нет, Бог, небось, все же есть… — чавкая, проговорил Чудилин. — Поглядел на наши страдания и послал нам такую благодать…
— Это Леха Стира… — ответил, так же шумно чавкая, Глымов. — У него всегда на всякую дармовщину — ну, прямо собачий нюх.
— Почему это на дармовщину? Это все наше! Кровное! — Стира царственным жестом рукой обвел подвал. — На нашей земле, стало быть, наше!
— Ты, когда квартиры чужие чистил, тоже так рассуждал? — усмехнулся Глымов. После выпитого рома он явно повеселел.
— Тогда я грабил награбленное, — ответил Стира. — Между прочим, товарищ Ленин так сказал. Не верите? Зуб даю! Кино какое-то глядел, точняк помню, Ленин там сказал: «Грабь награбленное!» А разве у зубного врача какого-нибудь добро заработанное?
— А ты только зубных врачей чистил? — спросил Чудилин.
— Я всех подряд чистил, и что с того? Когда социализм строится — все должны быть бедными! А кто богатый — того к ногтю! Я раз в карты у директора продмага тридцать тыщ разом выиграл. Так он, сука, глазом не моргнул, наличными расплатился! Что с таким гадом делать? Ну, я и наведался к нему через недельку на хату — экспроприировал все подчистую! Одного столового серебра два полных набора, на двенадцать персон каждый! Четыре чемодана! С корешем пока на сани погрузили — семь потов сошло.
— Не попались? — спросил Глымов.
— Во! — Леха Стира показал кукиш. — Барыге все сплавили и в Гагры уехали! Месяц от души гуляли!
Они покончили с тушенкой и закурили. Автоматы лежали у ног.
— Надо было еще кого с собой взять, — пробормотал Глымов.
— Зачем? — глянул на него Леха Стира.
— Побольше унесли бы.
— Еще разок сходим, делов-то!
— А ежели нас завтра дернут в другое место? Перекинут за триста верст, ты оттуда сюда попрешься?
— Да я бы вообще отсюда никуда и не уходил бы, — ответил Леха. — Жил бы в свое удовольствие. Наверху война, а я — под войной блаженствую… бабу завел бы.
— А вот мне интересно, фрицы про этот склад знают или нет? — вдруг спросил Чудилин.
— Если б знали, давно все вывезли бы, — ответил Глымов.
— Может, еще по баночке хряпнем, Петрович? — неуверенно предложил Леха Стира.
— Я тебе по морде щас хряпну! Собирайся, двигать пора! Чудилин, первым пойдешь. Давай, мешок на тебя привяжем…
Из веревок они стали делать лямки для мешков. И тут Глымов увидел в стороне, у штабеля с коробками тушенки, окурок. Он посмотрел на то место, где они сидели с Лехой и Чудилиным — там валялись три растоптанных маленьких окурка. Откуда взялся этот, четвертый? Глымов поднял окурок, рассмотрел его, спросил:
— Леха, мы какие сигареты курили?
— Немецкие. А что?
— Покажи…
Стира вынул пачку немецких сигарет. Глымов достал сигарету и стал сравнивать с окурком.
— Это другая сигарета… Ты сколько раз закуривал?
— Да мы вместе все курили.
— Стало быть, тут кто-то окромя нас был. — Глымов показал Стире и Чудилину окурок.
Чудилин пошел в глубь подвала между штабелей, скоро вернулся.
— Вот еще пару нашел… — и показал на ладони два окурка.
— А ну замолкни, — сказал Глымов, и все замерли, прислушались. Стояла тишина.
Они взяли автоматы и разошлись в разные стороны подвала, держа пальцы на спусковых крючках, прислушиваясь и заглядывая во все углы и закоулки.
Глымов дошел до противоположного конца огромного подвала и вдруг увидел еще одну железную дверь и громадные танковые аккумуляторы у стены, соединенные проводами. Глымов подошел, толкнул дверь, и она тяжело подалась.
Он выглянул — такая же большая яма, а дальше в зыбком мраке угадывался ход сообщения — неглубокий, полузасыпанный окоп.
Когда сошлись снова, Глымов сказал:
— В другом конце такая же дверь есть. И не заперта. Значит, фрицы с той стороны сюда ходят.
— Ходят, зуб даю! Там банки вскрытые — тушенку жрали — и две бутылки рома пустые. Пили, значит, окурков полно… — сказал Чудилин.
— А встретимся, че делать будем? — вытаращил глаза Леха Стира.
— Воевать… — усмехнулся Глымов. — Ладно, мотаем отсюда — не ровен час, фрицы заявятся, и вправду стрелять придется…
На рассвете, уже у своих позиций, они спрятали мешки в глубокую яму, обложив дно досками от снарядных ящиков и тряпьем, закидали землей. С собой взяли понемногу — чтобы набитые сидоры не особенно бросались в глаза.
Морпех Олег Булыга, дремавший в секрете перед окопами штрафников, очнулся от негромких голосов, раздававшихся совсем рядом. Он выглянул из неглубокого окопчика и увидел в рассветном тумане Глымова, Леху Стиру и Чудилина. Саперными лопатками они забрасывали землей какую-то яму.
— Хорош, — сказал Глымов. — Надо бы плащ-палаткой сверху прикрыть, не ровен час дождик зарядит.
— Раньше все съедим и выпьем, Петрович, — ответил Леха Стира.
— Если на всех раздать — враз ничего не останется, — сказал Чудилин.
Они попрыгали в окоп и ушли. Булыга подождал немного, потом выбрался из укрытия и, согнувшись, побежал туда, где только что были штрафники. Добежав, он оглядел пологий холм свежей земли, вынул свою лопатку и стал откапывать. Скоро штык лопатки глухо звякнул, наткнувшись на что-то железное. Поработав еще немного, Булыга вытащил из земли банку, долго рассматривал ее с недоумением. Потом достал нож, вскрыл банку, понюхал и стал торопливо уплетать пахучую тушенку.
— Вы где пропадали? — раздраженно встретил их новый комбат Головачев.
— Да спали тут неподалеку. — Глымов неопределенно указал рукой в сторону.
— Отвечайте правду! — Головачев посмотрел на заляпанные свежей грязью сапоги всех троих. — Вас по всем блиндажам искали!
— Ты меня на вранье не лови, комбат, — нахмурился Глымов.
— К старшему по званию обращаться на «вы», — свистящим шепотом произнес Головачев.
В блиндаже было полно солдат, и все слушали.
— Разрешите обратиться, гражданин бывший подполковник, а ныне комбат штрафного батальона? — козырнув, четко отрапортовал Глымов.
Головачев, поперхнувшись при словах «бывший подполковник», нахмурился, ответил:
— Обращайтесь.
— А не пошел бы ты к нехорошей маме щи хлебать с мудями… — внятно и так, что было слышно всем, проговорил Глымов.
Наступила гробовая тишина.
— Как ваша фамилия, боец? — напряженным голосом спросил Головачев Jlexy Стиру.
— Ну, Стира, — ответил тот.
— А ваша как фамилия? — Головачев взглянул на Чудилина.
— Чудилин моя фамилия…
— Арестовать его. Я приказываю, — сказал Головачев.
— Чево-о-о? — протянул Леха Стира.
— Арестовать его. Я приказываю, — повторил Головачев. — Или все трое пойдете под трибунал.
