Георгий Свиридов - Черное солнце Афганистана
Не дослушав, Александр снова выпил. Зашумело в голове. Поплыло в глазах. Он взял вилку, стал быстро закусывать.
И не только он один. Привычно заработали вилки, ножи. В легком шуме послышался голос летчика Валерия Сорокина:
— Афганская поминальная.
И зазвенели струны гитары.
Давай, не чокаясь, ребята,Давайте молча и — до дна!За офицера, за солдата,За тех, кого взяла война.
Вслух выговаривать не будемИх дорогие имена,Пока не знают наши люди,Какая тут идет война.
В седых горах АфганистанаМы служим доблестно странеНа этой непонятной, страннойИ необъявленной войне!
Но мы друзей не позабыли,Погибших гордо в дни войны,Кто был частицей эскадрильи,А стал частицей тишины.
Отставить не имеем права,А только молча и — до дна!Поскольку общая держава,Да и судьба у нас одна!
Замолкли последние аккорды. Все встали. Не чокаясь, молча выпили и стали торопливо заедать горечь огненной жидкости, понимая, что горечь потери заглушить не удастся.
— Да, судьба у нас одна, — произнес Сергей Паршин, ни к кому не обращаясь, думая о чем-то своем.
— Общая! — согласился командир звена капитан Павел Серебров, краснея от выпитого. — Ты прав, Серега!
Он расстегнул ворот и стукнул кулаком по столу. Подпрыгнули тарелки, звякнули стаканы.
— Мы им, гадам, этого не простим! Ни-ког-да!
— Верно, Паша! — поддакнул ему капитан Кулешов, вылавливая вилкой из баночки последние шпротины. — Никогда не простим!
В столовой, несмотря на раскрытые окна, становилось жарко и душно. Табачный дым плавал прозрачным облаком. Постепенно нарастал шум. Чем больше становилось опустошенных бутылок, тем громче звучали голоса.
Александр Беляк медленно и механически жевал твердую колбасу, любимую сырокопченую, которую он так давно не ел, но сейчас не чувствовал от нее никакого удовольствия. Он задумчиво смотрел на летчиков. Одни офицеры громко что-то доказывали. Другие, их было большинство, молчали. Тягостное ощущение пережитого горя делало их лица задумчиво-строгими и мрачно-серьезными.
Александр всматривался в каждое лицо, осознавая простую истину. Эти люди для него не просто сослуживцы и однополчане, а нечто большее и значимое. Здесь, в Афганистане, вдалеке от дома и родины, на этой скрытой войне, они были для него всем. Они заменяли ему отца и мать, родных и близких, весь советский народ. И в то же время именно они становились источником той неодолимой духовной силы, которую дает русское воинское братство каждому своему бойцу.
Поглощенный мрачными размышлениями, Беляк машинально придвинул к себе тарелку с нарезанной колбасой. Пить не хотелось и есть не хотелось. Он обратил внимание на командира полка, который о чем-то разговаривал с комэском. Екимов утвердительно кивал. Подполковник Белозерский вышел, а Екимов тут же поднялся со своего места и направился к их экипажу.
— Сергей Иванович, ты как, свою норму уже перебрал или еще нет? — спросил он Паршина.
— Пока еще нет, — меланхолически ответил Паршин.
Беляк быстро встал, уступая место командиру эскадрильи. Екимов сел.
— На ногах держишься? — он положил руку на плечо капитана.
— Не только держусь, но и вертолет повести могу, если будет надо, — ответил Паршин.
— Без шуток?
— А какие тут к черту шутки, когда душа от боли разрывается и злость разбирает!
— Как ты думаешь, откуда они могли стрелять? — перешел к делу майор.
Он отодвинул тарелки и положил два ножа, изображая ими взлетно-посадочные полосы.
— Только вот с этой стороны, где ближний кишлак, — ответил Паршин не задумываясь, словно давно ждал этого вопроса, и стал пояснять, показывая пальцем. — С этой стороны не могли, потому что там пустырь и охрана аэродрома все просматривает и простреливает. А здесь камыши и река, не проберешься. Только из кишлака, больше неоткуда. Стреляли с близкого расстояние и со стороны заходящего солнца. Стрелял, полагаю, очень опытный стрелок и с хорошо замаскированного места, — пояснил капитан и грустно добавил: — И нет у нас никакой гарантии, что подобное не повторится в ближайшее время, если срочно не дать им по сопатке, не наказать, не отбить охоту на подобные штучки раз и навсегда! Чтоб запомнили, зарубили себе на носу, что возмездие наступает незамедлительно!
— Это ты верно сказал, Серега, чтоб раз и навсегда отбить охоту. Чтоб знали, что возмездие неотвратимо!
— Так наш штаб полка на такую инициативу не решится, — усмехнулся Паршин. — Пока не согласует и не заручиться сверху поддержкой…
— А если без согласований и без приказа? — майор посмотрел ему в глаза.
— Когда? — решительно спросил Паршин.
— Да хоть сейчас, — серьезно ответил Екимов. — У тебя же есть допуск на ночные полеты.
— Вроде самоволки? — уточнил Паршин.
— Точно, — утвердительно сказал Екимов. — Но мы будем прикрывать твою самовольную инициативу всеми способами.
Беляк и Чубков находились рядом, они слышали весь разговор. И быстро трезвели. Александр радостно улыбался, он по молодости лет и своей натуре всегда был готов на любой отчаянный поступок. А сейчас тем более! Бортовой техник отпивал из бутылки кока-колу и сосредоточенно молчал.
— Отработаете и сразу сюда за стол, — повелел Екимов.
— Есть отработать и сразу за стол! — ответил Паршин.
Екимов поднялся и пошел на свое место. Капитан обратился к своему экипажу.
— Слышали?
— Да, командир, — утвердительно произнес бортовой техник.
— Выходим тихо и по одному, — приказал Паршин. — Иван первый, ему вертушку заправлять горючим надо.
2
Они вернулись через двадцать восемь минут.
Совершили над кишлаком три захода на предельно малой высоте, сбрасывая кассеты бомб, обстреливая блоками неуправляемых ракет. Сыпанули изрядное количество «лягушек» — противопехотных мин, какими усеивали горные тропы.
Внизу бушевало пламя, и громыхали взрывы.
— Это только начало! — приговаривал Александр, сбрасывая новую порцию смертоносного груза.
Спецназовцы, из роты охраны аэродрома, быстро сообразили, в чем тут дело, и со своей стороны дали по кишлаку несколько залпов из самоходных орудий и минометов.
На подходе к аэродрому Паршин и его экипаж увидели, как в темноте ночи на короткое время вспыхнули желтой цепочкой посадочные огни. Их ждали. Этими электрическими огоньками руководство полетами приветствовало их и как бы одобряло действия экипажа.
Оставив вертолет на стоянке, скорым шагом направились к столовой.
— Заходим по одному, — велел Паршин. — Первым Беляк!
— Я двинусь кругаля, — предложил Иван Чубков.
— Разбегаемся! — сказал капитан.
Около столовой в темноте кучковались летчики. Курили. Многие заинтересованно смотрели в сторону кишлака, где раздавались взрывы и пробивались в темное небо языки пламени.
— Спеназовцы шарахнули, а мы отсиживаемся! Как трусливые зайцы! — Павел Серебров к каждой фразе добавлял смачное ругательство. — Счас сам пролечу и врежу!
— Врежем, Паша! — поддакивал, кивая головой, Василий Кононов. — Врежем!
Александр не спеша прошел мимо. На него никто не обратил внимания.
В столовой плавало сизое облако табачного дыма. Стоял гул пьяных голосов. Александр сел на свое место, облегченно вздохнул. Их отсутствие прошло незамеченным. Только ломила спина, и горели ладони. Они с Иваном вручную подтаскивали к вертолету тяжелые бомбы и кассеты с ракетами, крепили их. Вспомнил, как совсем недавно, в училище, выводил свою эскадрилью в массовую самоволку и как тогда они разметали местных хулиганов на городской дискотеке. Сейчас тоже была самоволка, но совсем другого порядка! Они тоже наказывали, но еще и мстили.
Александр взял початую бутылку кока-колы, налил полный стакан коричневой пенящейся жидкости и с жадностью осушил его.
— Можно чего-нибудь и покрепче, — раздался рядом спокойный голос Паршина. — По такому случаю нам не возбраняется!
— Надо бы и штрафную, — произнес Иван Чубков, усаживаясь рядом, — а потом по полной норме.
Беляк, хватанувший полный стакан, быстро пьянел. В голове плыл светлый туман, во всем теле появилась приятная легкость. Мир вокруг становился простым и понятным. Хотелось всех любить и со всеми дружить…
3
Майора Екимова подняли с постели глубокой ночью.
Заявился шеф-повар старшина Васильев, которого все уважительно называли Тарас Бульба. Был он роста невысокого, но полный и в годах, носил густые запорожские усы, как запорожский казак. Он ввалился в комнату, внося приятный запах кухни.