Зарево - Флориан Новицкий
В шесть часов командир роты вызвал к себе весь офицерский состав. В течение часа мы наносили на карты изменившуюся тактическую обстановку. Появились новые сплошные и пунктирные линии, ромбики, кружочки с черточками, и крестиками, квадраты и треугольники. И каждый из них был сокровищницей знаний о войсках «противника» и собственных войсках. Перед, нашей ротой была поставлена задача уничтожить «противника», оборонявшегося между Гетманской горой и правой опушкой леса. Мой взвод, конкретнее — я с экипажем, должен был наступать на правом фланге роты.
Район сосредоточения мы покинули вместе с восходом солнца. Вставало красное от мороза, но отрадное утро. Мы радовались, что наконец-то закончилась кошмарная ночь. С задеваемых танками ветвей падали большие комья снега. Колонна въехала в окруженный деревьями и утопающий в снегу овраг. Затем она начала круто подниматься вверх, еще сто метров леса, и дальше расстилалась уже равнина. С одной стороны была видна Гетманская гора, с другой — стена соснового леса. Это было направление нашего наступления. Танки один за другим преодолевали подъем дороги и выезжали на равнину. Моя машина шла последней в колонне. Перед подъемом механик-водитель переключил скорость и прибавил газу. Танк преодолел с ходу половину подъема и вдруг замедлил скорость, гусеницы начали пробуксовывать на месте, и свыше тридцати тонн стали съехало вниз. Мы попятились, взяли разбег — и снова вперед. Но снова оказались внизу.
А тем временем на равнине завязался бой с «противником». Раздавались выстрелы из пушек и пулеметные очереди. Рота не могла без одного взвода перейти в наступление. Танки укрылись в деревьях и вели оттуда огонь по «противнику». Они внимательно следили за дорогой, на которой должен был показаться мой танк.
Другого выхода не было. Пришлось чуть-чуть свернуть с дороги и ехать по кустам можжевельника. Улучшилось сцепление у гусениц, и машина начала с трудом подниматься вверх. Словно по команде, со всех сторон из-за кустов и деревьев выскочили неприятельские солдаты и открыли по нас огонь. Нас это не очень волновало. Однако, когда они начали бросать в танк связки петард, дело приняло уже неприятный оборот. Одна из них едва не влетела внутрь машины, другую я успел сбросить на землю. Я приказал механику-водителю закрыть люк. И вовремя, потому что уже через минуту на волнорезе взорвалась одна из петард, вдребезги разбив передний щиток и две фары. В перископы я видел, как несколько вражеских солдат вскочило на наш танк, а спустя несколько секунд услышал срывающийся от злости голос механика-водителя:
— Товарищ поручник! Ничего не вижу!
Я понял, что произошло. Те закрыли снаружи смотровые щели приборов наблюдения. Вслепую никто не поедет. А если кто-либо из нас высунет из люка голову, то они его — цап! Мы попали в хорошо подготовленную засаду. Колонну они не трогали. Терпеливо ждали того, у кого будут трудности с преодолением скользкой преграды. И дождались. Выход был только один. Я приказал:
— Спустить ствол и вращать башней!
— Есть!
— Теперь уже вижу, — обрадовался механик-водитель.
— Прибавь скорость, а то снова «ослепнешь».
Как только мы появились на равнине, командир роты тотчас же отдал приказ наступать. Мы двигались, развернувшись в боевой порядок, и стреляли холостыми снарядами. Я обернулся назад. За нами наступала пехота. Она поддерживала нас. За нашим танком бежал весь мой взвод. Мы встретились на поле боя. За ночь ребята прошли немало километров. Видно было, что они очень устали. Гораздо больше, чем мы. Они бежали и стреляли из автоматов длинными очередями. Я помахал им флажками. Они заметили.
Через четверть часа на учебном поле начали происходить удивительные вещи. Пехота, едва поспевавшая за танками, вдруг опередила их и бежала впереди нас, то и дело оглядываясь. А за нами бежали солдаты «голубых» и ловили наших. Их было значительно больше, и они действовали совершенно свободно.
— Командир орудия! Поверни еще раз ствол назад! Только не стреляй.
— Слушаюсь!
— А ты, заряжающий, зажги дымовые шашки и остановись на минутку.
Сзади танка появился шлейф густого смолисто-желтого дыма. Машина остановилась, и подбегающая неприятельская пехота увидела направленный на нее ствол пушки. Никто не давал команды повернуть назад — сами разбежались во все стороны. Их гнал дым и злорадный смех моих спешившихся танкистов. Однако стоило мне показаться в люке, как смех тотчас же прекратился.
— Что, пташечки, удираете? От зайчиков? А еще танкисты! Ну-ну… Этот факт надо записать в историю нашей части. Большими черными буквами. Залезайте на танк, а то они вас всех переловят!
Танкисты стояли молча. Никто не хотел воспользоваться приглашением.
— Я сказал — залезать! Поедете как танковый десант. Иначе не догоним роту.
Через минуту все уже сидели на танке, держась за ручки башни, и неуверенно поглядывали на меня, не начну ли я снова подтрунивать над ними. А вообще, это были замечательные бойцы, хорошо подготовленные и честолюбивые. Они считали, что бегать за танками — это не их дело. Танкист так танкист. Я оставил их за холмами. У них была своя задача, у меня — своя.
После успешной атаки на позиции противника мы перешли к обороне. Выбрали огневую позицию и начали рыть окоп для танка. Ломали, долбили промерзшую землю, выкапывали узкие, но глубокие щели, закладывали в них по три бруска тротила, соединяли бикфордовым шнуром… и поджигали. Раздавался взрыв. Вверх взлетали груды земли и снега. Получался окоп нужной глубины. Саперными лопатками придавали ему необходимую форму. Мы так увлеченно работали, что даже не заметили, как с затянутого тучами неба начал падать пушистый снег. Он падал большими хлопьями на деревья, дороги, заметал оставшиеся после боя следы. В восемнадцать часов мы получили по радио сообщение, что «противник» потерял желание воевать и отступил на… заранее подготовленные позиции. Это означало окончание учений. Такие сообщения всегда приятны. Мы тотчас же выехали на танке из окопа и заняли новую огневую позицию. На этот раз в молодой сосновой роще. На небольшой поляне разожгли костер, достали из танка продукты: две банки говядины, термос с кофе и буханку хлеба. Хлеб настолько промерз, что его нельзя было даже сломать пополам. Кофе превратился в большой кусок льда. Мы расставили съестные припасы у костра. Через час они вернулись в нормальное состояние. Напряженный грохочущий боевой день сменился полной тишиной. Но в ушах все еще стоял шум.
Я велел принести из танка ведро и растопить в нем побольше снега, решив устроить «баню» для всех. Раздевшись до пояса, мы фыркали, как моржи. Двое мылись, а двое других поливали на них из кружек. Потом менялись ролями. Наконец-то наша кожа приобрела надлежащий цвет. Я не поддался уговорам
