Ганс Шерфиг - Замок Фрюденхольм
Газета в эти дни была полна интереснейших сообщений. Она утверждала, что на полях сражений складывается судьба грядущего тысячелетия. В своем тихом кабинете пастор читал о жестоких битвах, о поражениях русской армии. С интересом узнавал, что слабость России объясняется врожденной неспособностью русских к технике, а также их нелюбовью к коммунизму. Армии Адольфа Гитлера шли туда как освободители.
— Да, поистине, — промолвил пастор и отложил газету, — Позор падет на наши головы, если датчане не встанут под свои знамена в этой борьбе! — И он поднялся, готовый к борьбе, когда его позвали обедать.
«Борись за все, что сердцу мило! — напевал он, направляясь в столовую. — Умри, коль нужно!» А что у нас сегодня на обед?
К вечеру почтальон добрался до Мариуса Панталонщика и вручил ему письмо, которое Мариус читал медленно и без удовольствия. Это было послание из главного штаба фюрера. Приказ эсэсовцам № 8-41:
«Эсэсовцы!
Настал момент, когда национал-социализм призывает своих воинов на решительный бой с непримиримым врагом — марксизмом… Каждый способный носить оружие эсэсовец должен включиться в нее и своим вкладом помочь утверждению права родины на достойное место в Новой Европе. Борьба ведется за честь и величие Дании, за свободу и мир в Европе, за окончательную победу национал-социализма».
— Нет, — прошептал Мариус. — Нет, я не пойду. — Он Уже боролся на своей родине. Его наградили значком за верность и страдания, перенесенные в тюрьме. Он носил оружие и прошел испытания в борьбе в тот памятный день прошлого года у статуи Маленького горниста в Копенгагене. Хватит с него. Он будет бороться с еврейским большевизмом в своей округе и защищать свой очаг и семью. Но он не хочет ехать ни в Финляндию, ни в Россию. Нет! Я не понимаю тамошнего языка!
Он свернул приказ № 8-41 и пошел к своему начальнику Нильсу Мадсену, чтобы поговорить с ним и посоветоваться.
— Что ты входишь в комнату в резиновых сапогах! — рассердилась фру Мадсен. — Мог бы снять их в передней, как делают все приличные люди!
— Да, да, — сказал Мариус, снял сапоги и осторожно вошел в носках.
— Женщины всегда так дрожат за свои полы, — извиняющимся тоном сказал Нильс Мадсен.
— Это ясно. Вообще-то сегодня сухо, поэтому я не считал нужным снять сапоги.
— Но нам не нужна в комнатах и сухая грязь! — отпарировала фру Мадсен.
— Нет, конечно.
— Садись, Мариус! — пригласил Нильс Мадсен, когда жена вышла. — Не обращай на нее внимания.
В кабинете Нильса Мадсена на стенах, оклеенных коричневыми в цветах обоями, висели охотничьи ружья, календарь и барометр. Нильс Мадсен сел за письменный стол, указав Мариусу место на старой качалке, обитой зеленым плюшем, откуда можно было любоваться портретом Адольфа Гитлера и старой репродукцией картины «На страже Дании». За спиной Мариуса свисала с потолка липкая бумага и в коричневом клее жужжали умирающие мухи.
— Так вот, этот приказ № 8-41, — заговорил наконец Мариус и развернул послание фюрера. — Что ты на это скажешь,. Нильс?
— Прекрасный приказ, — ответил Нильс Мадсен. — Немецкие эсэсовцы — знаменосцы великогерманской идеи, ныне они разрешают войти в их ряды представителям той же расы из других германских стран и дают Дании возможность занять почетное место в Новой Европе. Мы должны принять руку, которую протягивают нам немецкие эсэсовцы.
— Мы должны воевать, Нильс?
— Да, Мариус! Для нас, датских национал-социалистов, большая честь быть в первых рядах борьбы с еврейским большевизмом. Мы не намерены сидеть дома сложа руки, пока другие истекают кровью за наше общее дело.
— Я слышал, что есть закон, запрещающий датчанам служить в иностранных армиях, — сказал Мариус.
— Все зависит от того, в какой армии, — разъяснил Нильс Мадсен, — Тех, которые помогали всяким смутьянам в Испании, как, например, Поульсен, конечно, справедливо привлекли к ответственности.
— Но закон — это все же закон, — сказал Мариус, решительно качнувшись на качалке.
— Мы можем быть совершенно спокойны. Датское правительство одобрило создание специального добровольческого корпуса, он будет называться «Дания». Через несколько дней будет официально объявлено, что датский подполковник, начальник пятого артиллерийского дивизиона в Хольбеке, с разрешения королевского датского правительства, возьмет на себя командование добровольческим корпусом «Дания». Начальником штаба будет датский пехотный капитан. Корпусом будут командовать датские командиры. Так что это вполне законно.
У Мариуса слезы выступили на глазах. Адольф Гитлер серьезно взирал на него со стены. Умирающие мухи на клейкой бумаге жужжали ему в уши.
— Но это еще не все, — продолжал Нильс Мадсен. — После окончания службы в добровольческом корпусе, после окончания войны германские добровольцы получат хутора в России и поселятся там как крестьяне-защитники. Вот анкета о вступлении, она уже напечатана. Смотри, это здесь написано.
— Ты запишешься, Нильс? — спросил Мариус, и губы у него задрожали.
— Да, Мариус, — твердо ответил Нильс Мадсен. — Я выставлю двух человек.
— Двух человек? — Мариус Панталонщик с ужасом взирал на своего сотоварища.
— Да. Один — Гарри Мосегор, ты знаешь его, с кривым носом. Он высок и силен, хотя, к сожалению, ленив. Ему будет очень полезна дисциплина в корпусе избранных — в боевых условиях. Это отшлифует его характер и сделает его мужчиной. Второй — Оге Хенриксен, ты его тоже знаешь, маленький Оге, он более хрупок, но умный паренек, перед ним откроется офицерская карьера, В эсэсовских войсках доступ к рангу офицера открыт для всех независимо от образования и тому подобного. А после окончания войны оба эти парня получат по большому хутору. Конечно, многие батраки с удовольствием поехали бы, но я пока ограничусь рекомендацией этих двух.
Мариус отер пот со лба.
— Ужасно жарко сегодня. Гроза, что ли, собирается?
— Возможно, — сказал Нильс Мадсен.
— А сколько лет твоим парням? Какой возраст требуется?
— Оге и Гарри, правда, еще не достигли нужного возраста. Добровольцам должно быть не менее семнадцати лет. Но ведь они не служили в солдатах, им нужно пройти военную подготовку, а за это время и срок подойдет. Нужно, конечно, согласие опекуна, а их опекун — я.
— А как же с возрастом в другую сторону? — осторожно спросил Мариус. — Каков возрастной предел?
— Ты-то, наверное, чуть-чуть староват, Мариус. Тебе придется удовольствоваться борьбой на внутреннем фронте. Но и здесь борьба может быть достаточно жестокой, когда молодые уедут отсюда искать победы и славы!
— Да, конечно, — глубоко вздохнул Мариус.
— Но если ты заявишь о своем желании, тебе пойдут навстречу. В военное время на возраст большого внимания не обращают. Ты ведь служил в солдатах?
— Нет, — быстро ответил Мариус. — Нет, меня признали негодным. Свидетельство о моей негодности к военной службе хранится у меня дома. Там черным по белому написано, что я не гожусь для постоянной военной службы.
— Конечно, конечно, — сочувственно кивнул Нильс Мадсен. — Да все и не могут драться на фронтах. Старую Данию нужно защищать от красной чумы и здесь. Еврейские коммунисты далеко еще не уничтожены, хотя отдельных преступников и обезвредили. Посмотри, сколько еще их ходит здесь в округе!
— Оскара Поульсена упустили.
— Да. Где-то он теперь? Не в лесу ли скрывается?
— Нет. Это невозможно. Графские охранники помогают полиции, они прочесали весь лес так же тщательно, как при охотничьей облаве, но не обнаружили даже и следов его.
— Значит, сбежал в Копенгаген.
— Да? А не прячется ли он где-нибудь поблизости от своей бабы и сына?
— А может, он живет у кого-нибудь из других большевиков?
— Скорее всего, именно так. Но парня найдут. Мы знаем, о ком может идти речь. Они у нас все в списке. — Нильс Мадсен встал, — Ну, Мариус, мне нужно идти присмотреть за батраками. Я не могу рассиживаться здесь и болтать.
— Да и мне нужно домой. Жена варит варенье. — Мариус поднялся с качалки и надел резиновые сапоги. — Датский фронт! — торжественно провозгласил он.
— Датский фронт, Мариус!
Было действительно душно. Солнце пекло. Гуси лежали, полуоткрыв клювы, и, вытягивая шеи, шипели вслед Мариусу. За лесом на западе поднималась сине-черная грозовая туча.
Загремел гром. Фру Андерсен внесла в дом садовые стулья. Дочка ей помогала. Алиса уже вернулась домой, и по ней ничего нельзя было заметить.
— Садовый зонтик тоже нужно внести! — крикнула фру Андерсен. — Скоро начнется дождь!
Однако гроза прошла стороной. Дождя не было, но освещение стало каким-то странным, зловещим, как перед концом света. Где-то мелькала молния и чуть слышно гремел гром. Белые дома светились на фоне черного неба.
А дождь был очень нужен. Свекле нужна влага, да и у травы был жалкий вид. Именно теперь, когда так много зависит от отечественных кормов!… У хуторян были свои заботы, несмотря на новую мебель, и радио, и ковры на полу. Невиданная прежде засуха была, конечно, результатом боев в России. Говорят, орудийные залпы разгоняют облака!
