Вадим Полищук - Зенитчик.Боевой расчет «попаданца»
— Залазь.
Младший придает мне ускорение тычком в спину. Устраиваюсь на узком диване и тут же оказываюсь зажат между этой сладкой парочкой. К моему изумлению двери машины все-таки закрываются, но теснота такая, что ни рукой шевельнуть, ни ногой двинуть. Глаза мне тут же завязывают, даже не успеваю разглядеть, кто сидит за рулем. Машина проезжает несколько метров и останавливается. Металл с грохотом катится по металлу. Еще несколько метров вперед, остановка, грохот катящегося металла. Открывается дверца. Бу-бу-бу-бу – о чем говорят, разобрать не могу, и вдруг раздается четкое.
— Проезжайте!
Грохочет откатываемая створка ворот, и машина выезжает за пределы тюрьмы, поворачивает направо, неспешно ускоряется. В эти годы вообще весь транспорт никуда не торопится. Едем долго, "эмка" бодро бежит без остановок, покачиваясь на ямах, видимо, едем по шоссе. Интересно, куда? От неподвижного сидения в одной позе руки и ноги затекают и начинают болеть. Попытка шевельнутся закончилась жестким тычком под ребра и окриком.
— Сиди смирно!
А бугаи к такой ситуации, похоже, привычны – едут и не пищат. Но вот машина замедляется, начинает петлять по улицам, несколько раз останавливается. Такая езда длится уже минут тридцать. Значит, это не один из мелких городишек, которые мы проезжали до сих пор, а крупный город – конечная цель нашего путешествия. Я даже догадываюсь, как он называется.
Еще одна остановка, открывается дверца, и опять бу-бу-бу-бу. Машина проезжает еще пару сотен метров, останавливается, и оба мордоворота освобождают меня из своих объятий.
— Вылезай!
Мои конечности настолько затекли, что я даже вылезти самостоятельно не могу. Бугаи вынимают меня из салона и терпеливо ждут, пока я смогу передвигаться самостоятельно. Хлопает дверь и с меня снимают повязку. Мы начинаем подниматься по какой-то лестнице. Судя по архитектуре, здание дореволюционное, в советские времена строили по-другому. Лестница узкая, явно не парадная, но на каждой площадке стоит энкавэдэшник. Старший мордоворот поднимается впереди, младший сопит за мной. Видимо, эту парочку охранники хорошо знают, во всяком случае, документы у них не проверяют. Еще одна дверь, и мы оказываемся в шикарном широком коридоре. Сводчатый потолок, темный паркетный пол, прикрытый толстой ковровой дорожкой. Дорожка глушит наши шаги. Метров через тридцать старший открывает роскошную деревянную дверь.
— Заходи.
Я захожу, и оба сопровождающих оказываются у меня за спиной. Это большая приемная большого начальника. В углу стоит стол, за ним восседает среднего роста, неприметный мужичок. Кроме него и нас никого больше нет, да и откуда взяться посетителям – судя по темному окну, на дворе ночь.
— Проходите, ОН ждет.
Внезапно до меня доходит, кто этот он. Ноги прирастают к полу, никак не могу сделать первый шаг. Мордовороты и секретарь молча ждут, пока я справляюсь со своей слабостью. Шаг, второй, третий, на пятом тяну на себя тяжелую дверь, еще шаг, и я оказываюсь в полутьме главного кабинета страны. Навстречу из-за стола поднимается невысокий усатый человек в полувоенном френче с изрытым оспой лицом. Каноническая трубка отсутствует.
— Наконэц-то и ви почтили нас своим присутствием, товарищ инженер. Нэхорошо заставлять товарища Сталина так долго ждать, нэхорошо.
А вот и тигрино-желтые глаза, пробирающие мозг до самого дна.
— Да я, товарищ Сталин…
— Что ви? Ви просто воевали, а Родина ждет от вас совсэм другого. Но об этом после, сначала отмэтим нашу встречу. Я и поляну давно накрыл, и все остальные уже собрались, только вас нэ хватает.
Сталин толкнул какую-то деревянную панель, которая оказалась потайной дверью. Из проема хлынул яркий свет.
— Проходыте, нэ стесняйтэсь. Вас все ждут.
Я прошел и оказался в большом, хорошо освещенном зале. Посередине стоял большой длинный стол. Именно он привлек мое внимание в первую очередь, и было чем. Главенствовали два огромных уже наполовину растерзанных осетра, вокруг теснились молочные поросята, некоторые почти полностью обглоданные. Стояли миски с черной и красной икрой. Буженина, балык, свежие овощи и заморские фрукты. А водка! А коньяк! Какие-то вина. И все в поражающих мозг количествах. Закралась мысль, что в наше время такого стола не бывает даже на белодомовском корпоративе.
Отойдя от первого шока, я пригляделся к сидящей за столом пестрой компании. Место во главе стола оставалось свободным, понятно для кого. Справа сидел известный персонаж в пенсне, около него суетился мелкий энкавэдэшный капитан. Слева от хозяйского места сидели комиссар с двумя шпалами и несколько, судя по кожаным курткам, летчиков. Кроме того, в компании удалось выделить пару танкистов в полковничьих званиях и мужичка лет сорока пяти в партикулярном костюме, очень похожего на завлаба третьесортного НИИ позднесоветских времен. Еще какие-то энкавэдэшники. Почему-то совсем не было артиллеристов. И кавалеристов тоже не было. И даже пехотинцев с моряками. В этом зале, среди суконных командирских кителей, коверкотовых гимнастерок, шпал в петлицах и комиссарских звезд на рукавах, моя "дезертирская" гимнастерка без ремня и с разодранным воротом смотрелась совсем неуместно.
— Проходыте, проходыте, — подтолкнул меня Сталин, — Лаврэнтий, освободи мэсто дорогому гостю.
Недолго думая, Берия прогнал вертлявого капитана в конец стола, но тот далеко не ушел. Воровато оглянувшись, выгнал "завлаба" с его места. Тот попытался возражать, но капитан ткнул его хитро сложенными пальцами в живот и пинком отправил вглубь зала. Еще раз убедившись, что его действия остались никем не замеченными, довольный капитан плюхнулся на честно завоеванный стул. Побежденный поднялся с четверенек и, что-то бурча под себе нос, побрел искать новое место.
Едва я присел за стол, как Сталин приказал.
— Штрафную дорогому гостю!
Злобно сверкнув стеклами пенсне, главный сталинский палач набухал мне граненый стакан водки с горкой.
— Пэй!
Я осторожно взял стакан в руку, водка перелилась через край, сбежала по стенкам, пролилась и закапала на укрывавший пол ковер.
— За победу! — громко, на весь зал провозгласил вождь.
— До дна, — мрачно процедил грозный нарком.
Вообще-то я человек почти не пьющий, в этом стакане моя полугодовая норма, но отказываться в такой ситуации нельзя. Кто-то, не помню кто, говорил мне, что водку из стакана надо пить так, как будто пьешь воду, главное, не поперхнуться. Водка обожгла пищевод. Стакан уже заканчивался, когда мое горло сделало непроизвольное глотательное движение. Тут же образовавшаяся адская смесь рванулась обратно.
Кха, кха, кхе… Жесткая шконка давила на бок, все так же светила тусклая лампочка и воняла параша. Приснится же такое! Если бы мне приснилась голая женщина, то в моей ситуации это объяснимо, это нормально. Но когда снится товарищ Сталин, пусть даже и одетый, то, по-моему, пора к психиатру, если уже не поздно. На попытку перевернуться на другой бок шконка отреагировала жалобным стоном. Ладно, потерпишь, скоро меня отправят дальше, а тебя будут полировать другие спины. Поворочавшись еще минут двадцать, я опять заснул, и мне ничего больше не снилось.
Глава 11
— Подъем!
На этот раз от сна к бодрствованию я перешел очень быстро.
— Шконку пристегни к стене, — приказал в открытую кормушку надзиратель, — после подъема лежать запрещено. За нарушение режима – карцер.
Я уже понял исключительность своего положения, но решил не драконить местного вертухая, в его распоряжении наверняка имелась масса незнакомых мне способов отравить заключенному и без того нелегкую жизнь. Поэтому дисциплинированно встал, кровать пристегнул. И без того почти заполненную парашу довел до предела заполнения. Теперь можно только ходить, стоять или сидеть. Впрочем, я уже и так сижу, даже когда стою или хожу.
На завтрак выдали миску синюшной перловой каши на воде, кусок рассыпающегося в руках хлеба, страшно подумать – что в него намешали – и кружку мерзкой бурды, именуемой чаем. Даже мой оголодавший организм воспротивился проникновению всего этого добра внутрь. Нехотя поковырял кашу ложкой, ободрал глотку колючим хлебом и залил все чуть сладковатой бурдой. Противно.
— Ничего, это только сначала не идет, — ободрил меня арестант, забирающий обратно посуду через кормушку, — к вечеру добавки попросишь.
Ну, это вряд ли.
— Разговорчики, — прервал наше общение надзиратель, и уже мне, — приготовься парашу выносить.
С парашей вышла заминка. Арестанты выносили ее вдвоем, одному мне полную емкость не поднять. Вертухай привел из другой камеры крайне недовольного типа мелкоуголовной наружности.
— Вот тебе напарник.
Тип попытался протестовать.
— Начальник, да я в натуре…
