Мариус Габриэль - Маска времени
Анна никак не ожидала от себя нервной дрожи. Это было какое-то потрясение, с которым она никак не могла справиться. Началось все с того момента, когда Анна оказалась в уютном салоне «мерседеса» Филиппа, а ее ноги в чулках коснулись мягкой черной кожи сиденья. Она почувствовала себя почему-то неловко. Язык будто прилип к нёбу, и она не могла начать даже самую простую беседу. Всю дорогу от Вейла в горы Анна сердилась на себя за скованность, но ничего не могла с собой поделать. Оставалась слабая надежда, что Филипп воспримет все это как проявление холодности и сдержанности.
Наконец она нашла в себе силы поднять голову и взглянуть в лицо Уэстуорду. Он не отрываясь уже долго смотрел на нее, и в глубоком взоре его голубых глаз было столько тепла…
— Почему вы так смотрите на меня? — неожиданно спросила Анна.
— Когда я в первый раз увидел вас, то вы мне показались слишком молодой. Сегодня вечером вы выглядите значительно старше.
— Это из-за одежды. Я воспользовалась гардеробом матери.
Жакет от Гуччи был просто великолепен, но для себя Анна никогда не купила бы его. Это подходило к маминому стилю, в котором обычно драматически сочетались черный, серебряный и золотой цвета. Под жакет Анна надела скромный черный свитер-джерси и короткую черную юбку, чтобы открыть красивые ноги.
— Моя мама умела выбирать одежду, у нее безупречный вкус, не то что у меня. Я решила обставить квартиру на деньги, полученные по страховке, но в результате получилось как-то аляповато. Подражать хоть в чем-то маме невозможно. Но для сегодняшнего вечера я все-таки решила одеться в ее вкусе и, кажется, не ошиблась.
Уэстуорд явно старался поразить Анну. Иначе зачем было ехать в такую даль в фешенебельный итальянский ресторан, отделанный с особым шиком: настольные лампы розового цвета на безукоризненно белых льняных скатертях, официанты в одеяниях, почти не отличающихся от одежды самых важных посетителей. В окнах, сделанных в виде арок, застыл, как картина, горный пейзаж, а огни Вейла, словно алмазы, мерцали вдали.
— Это тоже принадлежит вашей маме?
Анна повернула на пальце кольцо с изумрудом, который засверкал зелеными огнями.
— Да. Она всегда носила его, и даже в тот злополучный день. Но грабитель и не подумал взять это сокровище с собой. Не правда ли, странно?
— Весьма.
— Вообще-то я не ношу украшений. Не мой стиль.
— И даже какой-нибудь малюсенький рубинчик? — саркастически спросил Уэстуорд.
— Не говоря уже о малюсеньком бриллиантике, — подхватила Анна.
— Тогда все ваши любовники — непростительные скупердяи.
— Мои любовники обычно оплачивали мои расходы. Я в состоянии была бы купить себе сама украшения, но для меня это было бы все равно что признать собственное поражение. Кроме того, побрякушки мне не идут.
— Напротив, очень идут. — Уэстуорд коснулся пальцем изумруда. — Красивая женщина без украшений кажется голой.
— Продолжайте, продолжайте.
— Квартира вашей матери, ее одежда, украшения. Короче, вы полностью вошли в ее жизнь.
Эта фраза не понравилась Анне.
— Не совсем, мистер Уэстуорд.
— Ваши волосы темнее, и вы смуглее, чем ваша мать. Ваш отец, наверное, был цыганом?
Анна расхохоталась.
— Нет, ирландцем. Знаете: черный волос, голубой глаз. Но кожа у него была какая-то особенная. Впрочем, что у кого я взяла — неизвестно. Семейная тайна.
— Когда умер ваш отец?
— Больше десяти лет назад. Когда мне было шестнадцать. Произошел взрыв, — произнесла Анна.
Она заметила, что во взгляде Уэстуорда будто промелькнуло что-то, но он ничего не сказал, и расспросы прекратились.
Анна попросила Уэстуорда заказать блюда на свой вкус. Официанты засуетились, и на столике появилась огромная железная чаша, из которой доносился очень аппетитный запах.
— Трюфели? — прошептала в восторге Анна. — Но я просила не заказывать ничего экстравагантного.
— Это один из лучших ресторанов во всем Колорадо. Было бы глупо не заказать у них самое лучшее, что они могут предложить.
— Это ваша жизненная философия? О Господи! Восхитительно!
Уэстуорд не отрываясь следил за Анной, пока она пробовала грибы, сохранившие пьянящий аромат свежей земли.
— А я начинаю думать, что у вас не было еще времени для того, чтобы полностью вкусить все наслаждения жизни. — С этими словами Уэстуорд взял в руки вилку.
— Неужели я произвожу такое впечатление?
— Что-то неземное в вас явно чувствуется. Воздух и огонь — ваши стихии. Не вода и земная твердь.
— Уверяю вас, я очень земное существо, особенно когда речь заходит о еде. Ведь во мне течет и итальянская кровь. Взять хотя бы те же трюфели, ветчину по-пармски.
— Сыр пармезан.
— А что? И сыр. А также салями, паста, анчоусы… — Их взгляды встретились, и Анна рассмеялась.
Но он не ответил ей улыбкой. Глаза Уэстуорда по-прежнему серьезно и цепко смотрели на Анну, и вдруг она почувствовала, будто сердце упало куда-то вниз, а румянец предательски выступил на лице, будто она сказала что-то нескромное. Анна не выдержала, опустила глаза и продолжала есть молча, прислушиваясь к своему сердцу. Но стоило только щекам остыть, как она продолжила:
— Я все пытаюсь представить себе человека, которого так разыскивала моя мать, и не могу. Конни Граф рассказала мне сегодня кое-что интересное. Все началось с дневника, что вела моя бабушка в Италии, — я вам уже говорила о ней. Дневник нашли в прошлом году в развалинах старой фермы у озера Гарда, где родилась моя мать. Она вам рассказывала о дневнике?
— Нет.
— Конни говорит, что человек, которого ищет мама, может быть был упомянут в дневнике. Вот с чего следует начать, Филипп. Человек был в лагере для военнопленных, расположенном недалеко от озера Гарда. Кандида пишет о нем в своем дневнике. Скорее всего, он находился в плену вместе с Дэвидом Годболдом. А затем они могли вместе бежать и, может быть, стали друзьями.
— Или врагами, — спокойно заметил Филипп.
— Все так мучительно. В этом деле есть несколько вариантов ответа, но ни один не кажется мне достоверным. Бабушка, пожалуй, знает что-что, но сейчас она в больнице.
— А сама Констанция Граф когда-нибудь видела дневник?
— Нет. Она даже не верит, что он действительно существует. Конни кажется, что моя мать просто потеряла рассудок и все — плод ее больной фантазии.
Филипп с задумчивым видом отпил вино, потом уверенно произнес:
— Дневник существует. Я в этом полностью уверен. И он очень важен для нас.
— Да. Но я обыскала весь дом, и его нигде не было, если не считать сейфа, который по-прежнему остается закрытым.
Филипп поставил бокал на стол.
— Значит, надо открыть сейф, — произнес он повелительным тоном.
— Знаю, но я не хочу взрывать или взламывать его. Завтра я встречусь с адвокатами моей матери. Уверена, что она передала им шифр. Если нет, тогда обращусь к слесарю-профессионалу.
В сочетании с грибами вино приобрело сладкий и совершенно неповторимый привкус. Анна повернула бокал и посмотрела, как на белой льняной скатерти заиграли золотые отблески хрусталя.
— Бумаги я просматривала много раз, но ничего не нашла, хотя мать обязательно должна была вести записи, связанные с ее расследованием. В этом смысле она была очень методична и последовательна. Помимо сейфа, важные бумаги обычно хранились в ореховом бюро в кабинете, но оно оказалось пустым, когда я вошла в квартиру, а ящики валялись на полу. Если там что-то было, то преступник забрал это с собой. А остальное…
— Остальное — в голове вашей матери, — закончил за Анну Уэстуорд, — и теперь погружено в тишину комы.
Анна вздрогнула от этих слов, а потом заметила человека за соседним столиком, который не без вожделения смотрел на нее жадными глазами, похотливо улыбаясь. А женщина, сидящая с ним за столом, не без вожделения смотрела на Филиппа Уэстуорда. Интересно, какое они производили на всех впечатление? Тайные любовники? Стареющий джентльмен завоевывает сердце молодой леди за ужином в дорогом ресторане, в мягком свете розовых ламп?
Филипп выбрал следующее блюдо, и оно тоже оказалось великолепным. На сей раз это была форель, зажаренная на вертеле под лимонным соусом. После плотного грибного блюда форель можно было сравнить только с освежающими струями горного альпийского ручья.
— Кстати, об этих людях, которые оказались в русском плену, — вернулась к прерванному разговору Анна. — Я все время думаю о них. Ужасно. Сначала пройти ад нацистского застенка, получить освобождение от русских, а затем на всю жизнь оказаться запертыми в русских же лагерях. Непонятно, почему их не выпустили? Может быть, хотели допросить тех, кто обладал секретной информацией относительно военных объектов на Западе? А может быть, хотели завербовать их, а потом забросить в их собственную страну в качестве шпионов?
