Павел Яковенко - Герои смутного времени
Поэтому вместо того чтобы отправиться в свою казарму, Олег сразу развернулся в другую сторону — в сторону штаба.
В канцелярии начштаба было полно народу и очень шумно. Но когда кто-то увидел вошедшего Мищенко, то все как по команде повернулись в его сторону и вытаращили глаза.
— Чего уставились? — довольно грубо спросил Олег. — Что вы все так на меня смотрите? Я что — без штанов пришел?
— А мы думали ты квартиру в этом доме снимал… И сегодня там был — дома… — сказал заместитель начальника штаба.
Олег продолжил мысль за него:
— И вы думали, что я там и накрылся? Я только сегодня днем вещи со старой квартиры перевез…
— Так что, — внезапно сообразил он. — Так это мой старый дом взорвался? Ну, в смысле, где я вчера еще жилье снимал?
— Ага, он самый, — подтвердил Мартышка.
— Так, прекратите базар! — закричал начштаба, единственный человек, который не обратил на появление Мищенко никакого внимания. — Сейчас командиры рот берут весь свободный личный состав и выдвигаются на улицу Советскую — на разборку завалов. Там могут быть живые, а техники, разумеется, ни хрена нет. Так что большую часть работы нужно сделать хотя бы вручную. И очень срочно — там люди умирают…
Когда Мищенко со своими бойцами прибыл на место, его сразу перехватил какой-то важный и пузатый милицейский чин.
— Сколько у тебя людей, — спросил он отрывисто.
— У меня двенадцать человек, не считая меня.
— А инструменты у вас хоть какие-то есть? Голыми руками тут много не сделаешь.
— У нас есть три лома, и шесть лопат. Чем богаты…
— Хорошо, сами выберете себе участок и начинайте работать. Разбирайте камни, арматуру, ищите живых и мертвых. И, кстати, документы тоже собирайте, какие будут попадаться — типа паспортов. Потом разбираться будем, кто тут был, или хотя бы мог быть…
Впоследствии Олегу казалось, что он уже не сможет забыть эту ночь никогда. Чернота ее разрывалась светом прожекторов. По развалинам шныряли специально обученные на поиск людей собаки. Была масса мужчин и женщин, которые рыдали, выли, кидались к развалинам — это собрались родственники тех несчастных, кто жил в этом доме. Они, правда, если честно сказать, только очень мешали.
Вокруг действительно работала масса народа, и работала старательно, но пока удавалось находить только трупы. Карет скорой помощи было много, но до сих пор заняться им было, к сожалению, абсолютно некем.
Хотя нет, не совсем. Появились пострадавшие среди спасателей: кому-то уронили большой камень на ногу, так что даже сломали пальцы стопы, а несколько человек таким же примерно образом повредили себе пальцы на руках.
Бойцов подгонять не приходилось. Они явно прониклись случившейся бедой, и работали упорно, почти молча, и практически без перекуров.
Олег очень надеялся найти «своих» — бывшую хозяйку, ее дочь и детей. И еще ему было совершенно непонятно, почему взорвали именно этот дом. Первое, что ему пришло в голову — «сработали» не местные.
Дело в том, что юридически, действительно, когда-то этот жилой дом относился к воинской части, и там, по идее, должны были жить офицерские семьи. Однако уже с 93-го года офицеры начали в массовом порядке отсюда съезжать, а дом заселялся местными жителями, которые к военным порой вообще никакого отношения не имели. Как, например, совершенно точно знал Мищенко, в его «бывшем» подъезде из военных жила только одна семья — и то, одного «закоренелого» прапорщика из местных.
Не знать всех этих тонкостей могли только люди, знакомые с юридическими воинскими документами, но совершенно не представлявшими себе реальное положение вещей.
«Приехали, нашли по адресу, заложили взрывчатку, взорвали», — думал он. — «А кого взорвали-то?… Сволочи!».
Разборка завалов продолжалась, уже утром прибыли спасатели из Москвы. Наконец-то, подошла специальная техника. Для Мищенко же утром работа закончилась. И его, и его бойцов отправили отдыхать. Тем более что обычное несение службы никто не отменял, а вечером подразделению нужно было заступать в караул. Начальство разрешило тем, кто провел ночь на разборе развалин, хотя бы отоспаться днем.
Но это все текучка. Мелочи…
Олега мучило другое. То, что за всю ночь они не обнаружили ни одного живого человека. Мертвецов находили, да. Нашли женщину, нашли старика, нашли маленького ребенка. Все переломанные, в крови… Олегу раньше казалось, что после Чечни удивить или напугать его чем-то будет весьма трудно, но как выяснилось этой ночью, он был о себе слишком хорошего мнения.
Картина мертвого ребенка так и стояла у него перед глазами. Его не тошнило, как это часть показывают во всяких телевизионных боевиках и детективах. Ничего подобного он не испытывал. Но картина эта никак не хотела уходить у него из головы. Она закрывала собой весь обычный мир, и Мищенко начинало казаться, что весь этот мир — гадость, раз в нем так запросто и так ужасно погибают маленькие, ни в чем не виноватые дети…
Разбор завалов продолжался еще несколько дней, но ни одного живого человека найти так и не удалось.
Карабасов.
Полковнику уже не первый раз снилось, что его поджаривают на сковородке. Он только кричал во весь голос: «За что?!», но зловещие тени упорно заталкивали его обратно, и поддували пламя. От таких снов Карабасов просыпался в мокром поту, и долго не мог заснуть. В голову лезли всякие черные мысли — о том, что он уже далеко не молод, что сколько не живи — все равно смерть придет — рано или поздно, и прочие подобные ужасы, от которых ночью не застрахован ни один человек.
Впрочем, неприятные мысли сплошным потоком лезли в голову и днем. Ситуация вокруг города и воинской части явно накалялась. Уже были и обстрелы, и нападения, и похищения. Теперь вот — взрыв жилого дома.
Ситуация наэлектризовывалась. Что дальше?
Полковнику как-то пришло в голову, что до сих пор в части еще не выкрали ни одного офицера. А ведь это гораздо более лакомый кусок, чем простые солдаты. То, что пока этого еще не произошло в Махач-Юрте, вовсе не означало, что это не произойдет в ближайшем будущем. Скорее, именно этого и следовало опасаться.
Карабасов вновь организовал офицерское собрание. Просто не нашел ничего лучшего, чем еще раз предупредить всех о бдительности. Все, что он мог сейчас сделать — сказать об этом лично.
Правда, собрание получилось бурным, и не совсем таким, как планировал его полковник.
Он начал речь с призыва к усилению личной бдительности, перечислив все те неприятности, которые обрушились на часть за послевоенной время… Но потом его опять не совсем корректно прервали уже начавшим набивать оскомину вопросом.
Встал майор Данилевич, и спросил:
— Когда, наконец, разрешат офицерам иметь при себе круглосуточно личное оружие?
Майор Данилевич проживал в Махач-Юрте один. Свою семью он уже давно отправил на историческую родину в Белоруссию — в город Кобрин. Жена с двумя детьми на руках тряслась за жизнь мужа и раз в две недели регулярно присылала ему письма с просьбой уволиться и воссоединиться с семьей.
«Зачем тебе все это надо? — спрашивала она. — Пусть москали сами разгребают свое дерьмо. Тебе-то что? С тобой там может случиться все что угодно. Что мы тогда с детьми будем делать?».
Майор Данилевич, в принципе, был согласен с ней, но его пока еще останавливали два обстоятельства.
В этой части, в отличие от многих других, заработную плату выдавали все-таки регулярно. На эти деньги он мог содержать и себя, и свою семью.
Кроме того, майор не мог себе представить, как это он просто так все возьмет, и бросит? Просто соберет вещи, и уедет в Кобрин? Вообще-то, строго говоря, если смотреть с практической стороны, в этом не было бы ничего невозможного. Другая страна. Российский паспорт он не получал, кроме удостоверения личности офицера у него вообще ничего не было. Поэтому он мог, наверное, приехать в Белоруссию, прописаться по месту жительства жены, и претендовать на получение белорусского паспорта. И гори все огнем!
Однако Данилевич не был уверен в том, что все это будет так легко и просто, и перед ним маячила неприятная перспектива остаться на какое-то неопределенное время не только без денег, но и без перспектив — если бы его легализация на территории Республики Беларусь затянулась.
И, наконец, немного удерживали на месте службы остатки «совкового» менталитета — то, что раньше именовалось «офицерской честью».
Тем не менее, майор серьезно, безо всяких шуток, опасался здесь за свою жизнь. Вообще-то, он и так носил при себе на всякий случай лимонку. Но пистолет, да еще официально — это было бы гораздо лучше.
— Я не могу этого разрешить, — устало сказал Карабасов. — У меня нет таких полномочий. Наверху считают, что с оружием вы будете еще больше подвержены опасности нападения. Хотя бы для того, чтобы отобрать у вас это оружие.
