Борис Яроцкий - Русский капкан
Почту доставляли аэропланами, но зимняя погода не всегда благоприятствовала полетам. Нередко мешки с корреспонденцией попадали в руки партизанам, и тогда письма и газеты читали в штабе Шестой Красной армии.
Ценная корреспонденция отправлялась в штаб фронта, а оттуда уже в Москву. Чаще всего из московских газет западные журналисты узнавали, что делается в своих войсках. Уже не было победных реляций. О продвижении экспедиционного корпуса на юго-восток – навстречу Колчаку – писали сдержанно, при этом упоминали о таких трудно преодолимых препятствиях, как русский мороз и русская метель. Всячески преуменьшались успехи Красной армии. Ни слова – о разгроме Шенкурского гарнизона. Западная пресса умолчала о трофеях, которые достались Шестой Красной армии в ходе зимних боев на Севере.
Плененным «полярным медведям» советское командование разрешило писать на родину с условием, чтоб эти письма отправляло Российское Телеграфное Агентство «РОСТА».
Письма были написаны, из Москвы высланы по адресатам, но ни одно из них в 1919 году, то есть когда американский экспедиционный корпус вел боевые действия на Русском Севере, не попало в печать. Цензура запретила.
Только спустя полвека с ними можно было ознакомиться в библиотеке, которая хранила «Цифровую коллекцию экспедиции “Полярный медведь”». Это военные документы, дневники и другие личные бумаги солдат и офицеров, пытавшихся поработить русский народ. Некоторые документы сохранились в космическом музее штата Мичиган.
43
Потепление пришло в апреле. Но до северной весны, если ссылаться на письма солдат, было еще ой как далеко!
Почти каждый день, судя по солдатским письмам, – однообразная угрюмая картина: на заснеженных полянах горят костры. Под свинцовым таежным небом сгорали поленья, и в оттаявшем грунте саперы принимались за рытье могил. Дно выкладывали сосновым и еловым лапником. На лапник опускали тела погибших сослуживцев. За неимением гробов тела накрывали шинелями. Капеллан, ежась от холода, произносил слова заупокойной молитвы. Колючая поземка засыпала следы дела рук человеческих. В сердцах живых гнездилось отчаянье, закипала злоба: зачем все это?
Появились первые признаки неповиновения. Зима еще была на подходе, а интервентов уже одолевал страх: переживут ли зиму?
Солдаты отказывались ходить в караул, ссылаясь на устав: после караула требуется на следующие сутки отдых, но солдаты ходили в караул, чаще всего выполняли жандармские обязанности.
Пример открытого неповиновения подала вторая рота Славяно-британского легиона. Она состояла из русских северян, мобилизованных правительством Северного Края.
29 августа 1918 года солдаты этой роты отказались участвовать в облаве на дезертиров деревни Талаги. Лейтенант-англичанин отобрал винтовку у русского солдата, ударил его по лицу.
– Вас сегодня же отправят в арестантскую роту!..
Дальше говорить ему не дали. Лейтенанта сбили с ног, отняли у него «кольт» и, не сговариваясь, открыли огонь по офицерам.
Жители Талаг, увидевшие убитого лейтенанта, пассивными наблюдателями не остались.
– Уходите в лес. Мы вам дорогу к партизанам покажем.
Несколько солдат легиона последовали их совету, и потом неплохо воевали в партизанском отряде.
Месяц спустя новобранцы полка имени Александра Невского отказались выйти на парад.
3 декабря взбунтовался Первый Архангельский полк. Все это были русские ребята, призванные на службу в Белую армию. Они отказались служить в иностранном легионе. Командующий экспедиционным корпусом генерал Айронсайд приказал расстрелять зачинщиков. Тринадцать новобранцев были расстреляны прямо на плацу.
30 октября вторая рота Первого Архангельского полка у села Тарасово отказалась идти в атаку.
Русские офицеры, призванные в Красную армию, в ночь на 21 января перебежали к американцам и независимо друг от друга донесли, что через трое суток, несмотря ни на какую погоду, Шестая армия перейдет в наступление.
Айронсад запросил у Миллера подкрепление.
– Господин главнокомандующий, побойтесь Бога, кто в свирепую метель рискнет наступать? Надо быть идиотом…
– И все же… Вы, генерал, забыли о долге перед союзниками, персонально – перед Америкой.
– Тогда… поступайте на свое усмотрение, – сказал Миллер. Надежных войск у него не осталось.
24 января в штабе Первого Северорусского полка, стоявшего на окраине Шенкурска, была получена радиограмма: «Первый батальон поступает в полное распоряжение подполковника Джорджа Стюарта».
«Полное» – было излишне. В данной ситуации любое распоряжение невыполнимо. В морозную погоду хороший хозяин и собаке находит теплое место.
А тут – люди. Миллер знал генерала Самойло. Генерал-майор умеет беречь своих людей. При таком морозе какое может быть наступление? Но Миллер уже не знал своего бывшего сослуживца, как и не знал и своих американских генералов.
Айронсайд дал команду на выдвижение. Надо будет упредить красных. Он бросит на них русский батальон. Пусть они друг друга колют штыками, друг другу ломают черепы. Потом он пошлет своих британских и американских орлов считать трупы русских солдат.
Прием не нов, но – действенный…
Атака оказалась бесполезной. Да, собственно, атаки и не было. Мобилизованный русский батальон отказался убивать своих же, русских. Вместо наступления, забросив винтовки за спину, батальон всеми тремя ротами и ротой поддержки (три ручных пулемета и отделение автоматических ружей) по глубокому снегу с криками: «Не стреляйте! Мы – свои!», размахивая меховыми шапками, отправились сдаваться в плен.
Красноармейцы сначала не поняли, в чем дело: солдаты противника сбившимся бараньим стадом бредут в снегу по пояс, что-то выкрикивают. Кое-кто подумал: психическая атака – засиделись янки в теплых избах, пьяные разминают кости.
Красноармейцы открыли огонь из трехлинеек, но скоро стрельбу прекратили, командуя в разнобой:
– Отставить! Не жечь патроны!
Дождались подошедших.
– Сдаемся! Сдаемся! – кричали солдаты по-русски. Хотя, по добротному обмундированию не скажешь, что это русские: короткие желтоватые шинели, меховые шапки с козырьком, ботинки, на обмотках – гетры.
– Коль сдаетесь – бросайте ружья!
Подходившие, тяжело дыша, через голову снимали винтовки, не бросали, а ставили в снег, как в пирамиду.
Здоровались. Знакомились.
Красноармейцы спрашивали:
– Вы – интервенты?
– Мы – русские, робяты. Нас, робяты, захомутали…
Для своих «интервентов» переводчик не требовался. Раздавались упреки:
– А морды отъели, как настоящие американцы…
44
Генерал Эдмунд Айронсайд вызвал в штаб исполняющего обязанности командира Славяно-британского легиона полковника Богатова, поставленного на эту должность по рекомендации генерал-лейтенанта Миллера. Евгений Карлович знал полковника Богатова как толкового командира пехотного полка, кавалера двух офицерских «Георгиев». Невысокого роста, худощавый, с мягким взглядом бирюзовых глаз, без лишних движений рук, внешне он представлял собой образец славянина-северянина. В свои тридцать пять лет Богатов выглядел красавцем, на него засматривались женщины. На что американка Эльма Ферстер, медсестра из госпиталя, однажды на приставания Айронсайда дерзко ответила: «Были бы вы, как русский полковник Богатов, а вам…вам бы выступать на ринге…»
Американка очень хотела понравиться русскому полковнику. Как-то на банкете подвыпивший командующий с генеральской прямотой надерзил своей американской землячке: «Вам, крошка Эльма, не стоит ластиться к русскому. Разве мало вам наших жеребцов?» Это уже было оскорбление, и она демонстративно все чаще упоминала имя полковника Богатова, дескать, он и умный, и красивый, и храбрый – не вам чета.
Эдмунд Айронсайд возненавидел и.о. командира Славяно-британского легиона. Он только ждал случая для расправы с русским полковником. И такой случая представился.
– Сколько среди ваших дезертиров русских? – спросил он, пронзая полковника свинцовым взглядом.
– Сорок пять человек, – по-английски четко ответил полковник, сделав ударение на слове «человек».
– Сорок пять мерзавцев! – крикнул генерал. – Слышите, вы все тут, профукавшие Россию?
– Вы на меня не орите, – ответил полковник, стараясь казаться спокойным. – Исполнять обязанности меня назначило мое командование по согласию с вашим правительством.
Генерал схватил со стола «кольт» и разрядил его в полковника.
Присутствующий при этой сцене вице-консул Вискерманн внушительно заметил генералу:
– Друг мой, не стоило стрелять. Верных нам русских офицеров остается так мало! Кем же мы будем покорять Россию?
Генерал Айронсайд за полгода войны на Русском Севере повидал всяких русских. Большинство, конечно, смотрели на интервентов с неприкрытой злобой. Этих любить Англию, как и Америку, никакими силами не заставишь. Разве что фунтами или долларами, но только не северными «моржовками», на которые можно было купить пачку тамбовской махорки или пуд морского окуня.
