Александр Великанов - Степные хищники
— Да брось ты сокрушаться! Выздоровеет Татьяна, — подбадривал комиссар. — Сказали же тебе в последний раз, что ей стало лучше.
— А я боюсь. Готов всю свою кровь отдать, чтобы спасти ее.
В селе Коростино Котовской волости банды не оказалось, незадолго до прибытия дивизиона она ушла по направлению к Котову, и по горячим следам Щеглов повел дивизион туда же. Однако до Котова банда не дошла и куда-то свернула с прямой дороги. Пришлось выслать разъезды и ждать. К счастью, пока производили разведку, в Котовский ревком явился с повинной один из этой банды. Он рассказал, что банда днюет в лесу верстах в десяти от села, а ночью пойдет через деревню Купцово в приволжские леса. По словам перебежчика, в банде было тридцать восемь человек, главарем — некий Санька Рожков. У этого Рожкова в Купцове жили родственники, к которым он собирался заехать.
Щеглов обсудил с комиссаром полученные сведения: сказанное могло быть правдой, но не исключалась и такая возможность, что этого бандита специально подослали, чтобы ввести ревком в заблуждение и врасплох захватить Котово.
«На всякий случай второй эскадрон оставим здесь, а с первым я сяду в Купцове в засаду», — решил Щеглов.
— Ты как, комиссар, со мной поедешь или останешься здесь?
— Здесь останусь.
Щеглов рассчитал марш точно: к Купцову подъехали в сумерках. Тем не менее скрытно, лощиной, обошли село, а затем, прикрываясь железнодорожной насыпью, выехали на переезд и расположились в купцовских гумнах. Лошадей спрятали между ометами соломы и в половнях, а сами залегли по канавам за плетнями. Два «максима» выглядывали на дорогу.
Два пулемета и сто винтовок — огневая сила не малая. В целях сохранения строжайшей тайны было приказано задерживать всех пришедших на гумно и обнаруживших засаду.
— Место удачное, — удовлетворенно заметил Щеглов: — После первого же залпа от них пух полетит. Только бы другой дорогой не пошли!
— Не пойдут, — успокоил Кондрашев. — Котовские говорили, что здесь только одна дорога — через переезд.
— Давай посмотрим на карте! Накрой меня шинелью! — Щеглов лег на солому, развернул карту и достал зажигалку. — Накрывай! Хотя погоди! Что там такое?
Оба прислушались. За стеной половни слышались голоса: детский, испуганный, и мужской, грубовато-ласковый.
— Что за черт! Костя, поди узнай!
Кондрашев не успел выйти — у входа в половню показались красноармеец и рядом с ним девочка, которую он вел за руку.
— Товарищ командир, вы здесь? — громким шепотом спросил красноармеец.
— В чем дело?
— Вот задержал. Пришла на гумно, говорит, что ищет козу. Коза у них пропала.
Щеглов чиркнул зажигалкой. Слабый огонек на мгновение осветил девочку, лет десяти-двенадцати в затрапезном ситцевом платьишке, босую. От света она прищурила глаза, и на длинных ресницах блеснули слезинки. Огонек потух, и все исчезло.
— Тебя как зовут? — тихо спросил комдив.
— Таней.
Неожиданное совпадение имен заставило Щеглова вздрогнуть.
— Почему же тебя, такую маленькую, послали ночью искать козу? — спросил он.
— Меня никто не посылал, я сама пошла. Мама болеет, — девочка всхлипнула, — а папа боится бандитов. Он говорит, что пусть Розку волки съедят, коли она сама домой не приходит.
— А ты не боишься?
— Боюсь, но мне Розку жалко, — нам без молока будет совсем голодно. Дядя, а вы не бандиты?
— Нет, мы красные.
— Я так и думала.
— Почему?
— Бандиты очень ругаются, а этот дяденька, который меня сюда привел, — добрый.
Нельзя сказать, что Щеглов не любил детей, напротив, он не упускал случая дать хозяйским ребятишкам по куску сахара или пригладить торчавшие вихры, но до сих пор все шло мимо сердца, делалось само собой. Попросту говоря, с высоты своих двадцати четырех лет Щеглов не замечал детей, не обращал на них особенного внимания. А вот эта девчурка, разыскивающая ночью козу, своими бесхитростными рассуждениями словно открыла ему дверь в новый, неведомый доселе мир маленьких существ. Прекрасное, благородное чувство отцовства (в самом широком смысле этого слова) овладело Щегловым, жизнь повернулась к нему одной из удивительных граней.
«Что же мне делать с ней? Отправить домой, — слух об отряде разнесется по селу и может докатиться до бандитов. Оставить здесь — неподходящее место для ребенка. Может перепугаться так, что на всю жизнь останется дурочкой. Задача!.. Хоть бы чертовы бандюги не явились!» — рассуждал Щеглов, хотя минуту назад страстно желал их появления.
— Кто твой папа?
— Он учит ребятишек.
— Он коммунист?
— Он за большевиков.
— Ишь ты! А бандитов боится.
— Да-а, они страшные. Раз папа шел по улице, а они выскочили, подскакали к нему и давай кричать. Папа разволновался, и у него из носа пошла кровь, а наши деревенские подумали, что папу бьют, прибежали и заступились. После этого папа никуда не ходит.
«Всё же придется её оставить до утра, — решил Щеглов. — Нельзя рисковать всей операцией».
— Знаешь, Таня, тебе придется побыть тут с нами. А когда рассветет, мы отведем тебя домой. Хорошо?
— А Розка?
— Она, наверное, уже дома, в крайнем случае, мы ее утром найдем. Сейчас всё равно ничего не видно.
Против ожидания девочка не протестовала.
— Садись сюда, — здесь мягко. Давай я тебя в шинель закутаю! — и Щеглов снял с себя шинель.
— Она колючая, но теплая, — сказала Таня, опускаясь на солому.
— Теперь ты настоящий красноармеец.
— А у нас была война, приходили белые, а потом белых выгнали красные, из пушек стреляли. Мы в погребе сидели, а Антонина Ивановна в погреб не пошла, и ей одна пулька попала в ногу, до крови.
— Кто это Антонина Ивановна?
— Учительница.
«Хорошо, что стрельба ей не в диковинку», — успокаивал себя Щеглов.
— Если ночью будут стрелять, ты не пугайся! — сказал он. — Слышишь?
Таня не ответила, — она уже спала.
— Гришин, в случае чего не отходи, смотри за ней, — наказал Щеглов и вышел из половни.
Над головою раскинулось звездное небо. Таинственно струился Млечный Путь. Большая Медведица высоко подняла хвост — признак скорого утра. С белеющего востока тянуло холодом. Щеглов подошел к пулеметчикам, прилег, послушал тишину ночи и вернулся в половню.
«Черт с ними! Пусть не приезжают! Встретимся в другом месте», — подумал он.
Желание исполнилось: бандиты не пришли. Когда в сереющем воздухе начали проявляться окрестные поля, деревенские избы, телеграфные столбы, Щеглов приказал выставить наблюдателей, а остальным отдыхать.
— Гришин, давай лошадей! Поедем, на станцию, на телеграф, — предупредил он и кивнул Кондрашеву на девочку: — Когда проснется, отправь домой. Отец с матерью, поди, с ума сходят.
Таня крепко спала. На округлом, с мягкими чертами личике застыло безмятежное выражение, чуть заметная улыбка временами шевелила губы. И опять, как ночью, в сердце Щеглова нахлынула нежность.
Послышался стук копыт, и Гришин доложил:
— Кони готовы, товарищ комдив!
На железнодорожном переезде Щеглов остановил коня. Вокруг пустынные поля. Тонкой змейкой уходила за дальние холмы котовская дорога. На западе виднелась станция Лапшинская. Оттуда можно было связаться по прямому проводу с Камышином.
Переговоры заняли часа два, и лишь к полудню Щеглову удалось вернуться в дивизион. Сюда уже прибыл второй эскадрон. Разведка, высланная Кондрашевым, установила, что банда прошла на рассвете Смородинку — деревню верстах в десяти на северо-восток от Купцова.
— Догоним! — заявил Щеглов и, созвав командиров эскадрона, дал указания на марш.
В бою у станции Преображенской Семена ранили в руку.
— Кость цела, а мясо заживет, как на собаке, — поставил диагноз делавший перевязку бородатый санитар. — Это еще ничего, когда перевязывать есть чего, — ободрял он. — Сегодня сколько народа в длинный ящик сыграло, — уму непостижимо.
Да, банда Попова перестала существовать. От шайки Маруси остались жалкие крохи — сама Маруся, Семен да еще человек девять рядовых бандитов. Первую ночь после разгрома провели в поле, — боялись в хутора заходить, — на следующий день повстречали пятерых таких же, а еще через сутки чуть было не перестрелялись с шайкой, которую вел Рожков. Разобравшись, что свои, съехались вместе. Так банда выросла до тридцати восьми человек. Осмелев, начали по-прежнему грабить хутора. Встал вопрос об атамане. Собственно говоря, атаманов было два — Рожков и Маруся, но два — все равно, что ни одного, тем более, что повадки у этих атаманов были разные: у Рожкова — «бей, пей, гуляй», а Маруся любила осторожность — «бей при нужде, первым в драку не ввязывайся, бери в меру, зря не бесчинствуй, не безобразь». Атаманом стал Рожков, — когда всё пропало, осторожность ни к чему, глупо перед смертью простуды бояться, — так рассудили бандиты.
