Алескендер Рамазанов - Дивизия цвета хаки
Теперь, согласно указаниям, уже поступившим, надо было вешать траурные флаги, соблюдать спокойствие и отменить все развлечения. Ну, мы были спокойны, развлечений не предвиделось и без кончины лидера. А вот флаги... Да и траурной ленты нет.
– Как нет... А на спецмашинке лента копировальная угольная. Давай сюда моток.
Украсили навершие флага пучком узеньких черных ленточек. Прибили древко у входа. А какой наклон? Где те инструкции? Я отошел подальше, посмотрел и скомандовал: «Согласно особой инструкции о траурных знаменах узкая часть полотнища ориентируется параллельно земле военного гарнизона или палубе корабля. Длина траурной ленты равна ширине флага. Лента закрепляется на древке в верхнем углу. Второй конец свободен».
Леня, как автомат, выполнил все указания. Через час в редакцию потянулись ходоки из частей. Как вешать, где ленту взять, какой угол склонения Государственного флага СССР и пр...
Я важно всем объяснял «инструкцию», а когда один ушлый майор попробовал усомниться, то Леня Юша, посверкивая очками, сказал важно:
– Командир не первого хоронит...
За сообразительность Леонид был поощрен еще и разведенным спиртом. Но не брало почему-то. Погода была такая...
К вечеру было велено обеспечить назавтра просмотр по телевизору церемонии похорон Брежнева. При этом предполагалось, что за солдатами обязан присматривать офицер-политработник, дабы не было непристойных шуток, замечаний, смеха... Как только я услышал это напутствие, то понял: «лажа» какая-то обязательно случится. Это закон.
Вот построй солдат и скажи им: «Идите отдыхайте. Спасибо за труд. Возвращайтесь из увольнения вовремя. Спасибо, орлы!» – и все будет хорошо. Но если при этом добавить: «Не пейте. Пиво тоже алкогольный напиток» и пр. – обязательно нажрутся! Это ошибка многих замполитов. Или Игнатов чуял сердцем, что не все будет гладко на похоронах четырежды Героя Советского Союза? С его жизненным опытом он мог предвидеть, но не делиться же с нами предчувствием!
Я тоже маху дал. Утром посадил умытых, накормленных солдат у телевизора и сказал: «Сейчас будете смотреть похороны Брежнева. Курить по одному выходить. В туалет по одному. И не дай бог, какая свинья засмеется, если что-то смешное там увидит. Это горе. И политическое мероприятие. Я сам буду с вами заниматься просмотром».
Конечно, после такого вступления они напряглись... Да и я как-то странно смотрел на экран, ожидая чего-то очень интересного! Ну, то, что гроб несли дюжие молодцы, поддерживая заодно и глубоких старцев в каракулевых шапках, – это было привычно. То, что Андропов принимал с явным удовольствием соболезнования, – этого бойцы не заметили, не их молодого ума дело. Но и Андропову тоже погрустить бы следовало. А то уж очень у него веселые и загадочные глаза были...
А вот и «лажа» – она прогремела ударом гроба о гранитный край могилы в абсолютной тишине. Как салют. И гроб явно перекосился на секунду.
– Молчать! – заорал я на солдат... и выскочил из палатки, дав волю какому-то истерическому смеху.
За брезентовой стенкой тоже стоял хохот. Простите нас, Леонид Ильич. Но это же не мы превратили в комедию ваши похороны.
А смех, он ведь почти равен слезам, только вот влага солоноватая не выделяется...
Не балуй, заменщик!
Приехал «крестный отец» афганских дивизионок Валерий Петрович Бунин. Вот ведь русский мужик, а вид как у татаро-монгольского хана. Глаза-щелочки. Душа человек. И дело наше военно-журналистское знал. Пожаловался, что надоело ему в Политуправлении, да в газету не отпускают. И ведь приехал – не по нашу душу, а с комиссией по проверке политзанятий. Сначала проверил, правда, редакцию. Сошлись на «четверке», хотя бойцы у меня были грамотные. Некоторые даже с избытком. Ну, наслушаются разговоров, книги есть. Я из тумбочек книги не выбрасывал. Грех! Но солдат же как: стоит дневальным и украдкой читает. А еще хуже, если истопник в книгу уткнется...
Бунину предстояло провести контрольные занятия в нескольких гарнизонах, вернее, на блокпостах, в опорных пунктах, в направлении Баглана. Место, к осени, не лучшее. Я вырвался сопровождать его, на что Бунин резонно заметил: «Саня, ты же в замене. Не стоит...»
– Брось, Петрович! А тебя стоит, без знания обстановки, хрен знает с кем посылать? Ведь дадут урода какого-нибудь. До Баглана не дотянешь...
Утром за редакцией, на «танковой дороге», зарокотала БМП. С учетом высокого статуса проверяющего – начальник всей печати, старший инструктор Политуправы – транспорт подали «к подъезду». Экипаж состоял из лейтенанта, механика-водителя (какой-то он был зачмуренный) и здорового сержанта – командира отделения. Он сидел за вооружением в башне.
Лейтенант объяснил, что внизу формируется колонна, да и вообще сегодня на дороге будет оживленно, поэтому мы везде успеем. Ну, эти шевеления были понятны. Комиссия...
Первой остановкой стал Алиабад. Здесь наши засели на верхушке холма, обложили брустверы кипами хлопка, а под ноги бросили консервные банки.
– Пустые?
– Зачем пустые? Полные. Надоела эта «красная рыба». Кто захочет, отсюда возьмет, – сказал алиабадский сержант.
Он же, в нарушение всех правил, был руководителем группы политзанятий. Бунин бегло просмотрел конспекты. Задал несколько вопросов. Один помню: «А кто у нас сейчас Генеральный секретарь ЦК КПСС?»
Боец, которому был задан этот «сложный» вопрос, долго морщил лоб. Наконец выпалил: «Ну, этот... КГБ, что ли?»
– Молодец, – похвалил Бунин, – только у него фамилия есть. Андропов. Юрий Владимирович. Запомнил?
Поехали дальше... Студеный ветер. Гарь солярочная, пыль на дороге не оседает. Горький туман, короче. У холмов Будунписта заслышалась ружейная пальба. Я стал присматриваться к гребням. Наверху было холодно, так я голову в люк высунул и смотрю. Тут и сержант огонь открыл. Поливает из пулемета. Скорость тоже приличная. Было на гребне в одном месте шевеление. Метров двести от нас. Но мы же несемся!
На всякий случай я разрядил короткими очередями магазин. А когда наклонился, чтобы нащупать второй, они валялись под ногами, краем глаза заметил, что на нас несется афганская расписная бурбухайка с навороченным кузовом. Не забыть мне его белые от ужаса глаза. Он шел под пулеметный огонь и сколько уже миновал таких БМП? Афганец отчаянно пытался удержать машину на дороге, вцепившись в руль. Я наклонил голову, поскольку не мог нащупать магазин. И тут же последовал короткий, мощный удар!
Меня отбросило назад. В шею врезалось что-то обжигающее. Из башни потекло синеватое масло с круглыми алыми каплями. Нехотя съехал снаряд со снятым колпачком...
А мы все неслись.
Я поднял голову – кровь уже текла струйками.
И масло было горячим.
И люк над моей головой был сорван.
И отверстие перечеркнул поникший ствол пушки.
Потом были две-три секунды невесомости и второй, более мощный удар. На этот раз мне показалось, что настал конец моему позвоночнику.
И наступила тишина.
– Сань, подорвались, что ли? – вдруг негромко спросил Бунин.
– Если бы подорвались, то уже бы с Богом говорили, – как-то вяло отшутился я.
А затем (вот оно, когда крыша едет) достал из-под ног кусок хлеба размером с полбуханки (откуда-то он вывалился?) и стал жевать...
Но пора было оглядеться. Мы стояли в старом рисовом чеке по фальшборт в грязи. Впрочем, этого самого фальшборта по левой стороне у нас, считай, и не было. Вытащили командира орудия. Лицо у сержанта было посечено разорвавшимися жгутами в металлической оплетке. Башню перекосило.
Водила – механик БМП – вылез сам, а потом упал, потерял сознание. Ладно, это сейчас пройдет. А вот то хреново, что на моей памяти этот участок был заминирован. И до обочины метров десять. Хорошо, летели с высокого откоса.
Тут я еще увидел такое, от чего тошнота подступила к горлу. Мы метра два не доехали до толстенного, в два обхвата, тутового пня. Если бы въехали в него, то появился бы еще не один шлемофон зимний с жирными пятнами...
И отмыл бы его добрый солдат и подарил лейтенанту. Аминь!
Сказано, не выпускайте заменщиков за боевое охранение – над ними рок висит!
Ну, картина была ясная. Афганец врезался в угол БМП, кузовом снес нам пушку, а та – сорвала люк над моей головой. Что с ним, афганцем, стало? А хоть бы подох, скотина! Сержанта вырубило в перекосившейся башне. Водила, потеряв сознание, ехал по прямой, пока она не превратилась в касательную. А что делал лейтенант? Да ну его на хрен. Молодой. Да и что он мог сделать. Водила-то не реагировал. А вот то, что мне этой пушкой не оторвало голову, – это чудо.
Господи, милость твоя безгранична.
Мне и раньше не нужно было доказывать, что Ты есть.
А ныне... «присно и во веки веков»!
О Господе поет душа моя.
Но и еще кое о чем:
– Я БМП водить не умею, слышь, лейтенант. И вот тут еще мины...
– Да я умею водить. Но мы отсюда не вылезем. Нас тащить надо... Сейчас кто-нибудь приедет, помогут...
