Георгий Брянцев - Конец осиного гнезда. Это было под Ровно
Рассказал Фома Филимонович и еще одну подробность. В апреле на станции появился молодой парень, белорус, по имени Тарас. Он прожил на станции около месяца. С ним занимались Раух и Похитун. А перед самым маем Гюберт вернулся из города, вызвал к себе Тараса и так исколотил его, что парня на руках вынесли из его кабинета. Этой же ночью Венцель и Раух вывели Тараса в лес и расстреляли.
— Страшные дела творятся, Кондрат! — сказал Фома Филимонович. — Лежишь ночью в своей дыре, а в голову лезет всякая дурь. Выведут так же вот в лес — и будь здоров!
— До этого еще далеко, — заметил я. — Да и мы постараемся не допустить этого. Теперь послушайте, что я вам скажу.
Я изложил друзьям суть задания, с которым прибыл, и задачи на ближайшие дни.
— Ой, беда с тобой, Кондрат! — проговорил Фома Филимонович, когда я окончил. — Помереть спокойно не дашь!.. Всё планы плануешь. Что ж, заварили кашу — придется расхлебывать. Хм… А каша, душа моя, крутенькая получилась. До того крутенькая, что и ложкой не провернешь.
Я предложил Фоме Филимоновичу по-новому приглядеться к Опытной станции, рассмотреть и запомнить все так, чтобы можно было начертить ее подробный план. Старик больше не должен появляться на «Полюсе недоступности». Это не вызывалось необходимостью и в то же время могло повлечь за собой тяжелые последствия. Он согласился. Мы договорились об очередной встрече и о знаках в лесу на тот случай, если возникнет надобность в срочном свидании.
Я, Криворученко и Логачев проводили Фому Филимоновича до заброшенного зимовья и лишь под вечер вернулись обратно.
38. Семен, Семен…
Четыре дня спустя, рано утром, меня разбудил сдержанный разговор. Я прислушался и услыхал голос Миши Березкина.
— Вот и пойдем вместе, — говорил он. — Я хочу прогуляться с тобой.
— Ты у меня, как хвост у коня, — ответил Семен Криворученко. — Но сегодня я не вижу надобности в совместной прогулке.
— А я вижу, — настаивал Березкин.
— «Я, я»! — передразнил его Семен. — Сиди уж. Может, ты понадобишься Кондратию Филипповичу.
Оба умолкли. Я сообразил, о чем идет речь. Криворученко собирался в лес, чтобы проверить, нет ли сигналов от Фомы Филимоновича.
Я слышал, как одевался Семен, как шуршал он одеждой, не слезая с нар.
— А вот я могу сделать так, что один ты не пойдешь! — объявил Березкин.
Я приподнял голову и увидел Криворученко. Он сидел, свесив ноги, и застегивал ворот гимнастерки.
— Что же ты сделаешь, хотел бы я знать? — сказал он.
— Посмотри на ноги!
Криворученко вытянул босые ноги, пошевелил пальцами и заметил:
— Ну и что? Ноги как ноги…
— Без сапог?
Семен поглядел по сторонам, заглянул под нары, тряхнул чубом и сказал:
— Мишутка, детка! Дай-ка сюда сапоги. И быстренько! А то я зажарю босиком и схвачу насморк. Сам потом жалеть будешь. Ну! Считаю до десяти. Раз… два… три…
Березкин вздохнул, вытащил из-под головы сапоги и бросил их Семену.
— Вот так лучше, — сказал Криворученко. Через полчаса он ушел.
Я с утра засел за карту, чтобы по ней хорошенько ознакомиться с расположением осиного гнезда и его окрестностями. Ко мне подсели Логачев, Березкин, Ветров и Таня. Они помогали мне пояснениями, так как хорошо знали местность.
Гюберт выбрал новое место в глухом лесу. В четырех-пяти километрах от него, строго на запад, находился районный центр, а километрах в восьмидесяти на восток — уже знакомый нам город. В пятнадцати километрах юго-восточнее осиного гнезда на карте был обозначен леспромхоз, который, по словам Логачева, с приходом оккупантов разорен и бездействует, людей там уже давно нет.
На востоке от «Полюса недоступности» пролегала железная дорога, за которой базировался партизанский отряд, а на западе — шоссе.
Сам «Полюс недоступности» находился в двадцати километрах южнее осиного гнезда, в заболоченной местности.
В радиусе пятнадцати — двадцати километров от нашего лагеря находились деревни Ловлино, Раковка, Карасево, Ближняя. Между ними были проложены лесные, недоступные для автотранспорта дороги, которыми оккупанты почти не пользовались.
От железнодорожного разъезда — через леспромхоз, деревню Селезневку и осиное гнездо — тянутся большак, местами устланный щебенкой, а в низках, болотистых местах — кругляком.
Пользуясь картой и подсказкой друзей, я принялся составлять рабочую схему и провозился с ней до обеда. После обеда занялся составлением донесения полковнику Решетову, так как в шестнадцать часов Ветров должен был проводить сеанс.
Уже под вечер я спохватился, что Криворученко еще не возвратился. Логачев меня успокоил.
— К ночи вернется, — сказал он. — Мы обычно к ночи возвращаемся из обхода.
Я попросил Логачева показать на карте место свиданий с Фомой Филимоновичем. Оно оказалось в районе Ловлино, по прямой — километрах в десяти отсюда.
Но Криворученко не вернулся и к ночи. Все обеспокоились, хотя вслух и не высказывали опасений. Ужин прошел вяло, в молчании. И сразу после ужина все, кроме дежурившего Ветрова, залезли в землянку.
Погода стояла пасмурная, небо затянули тучи, дул порывистый ветер, тоскливо и неуемно шумел окрестный лес.
Лежа на нарах, не зажигая коптилки, ребята стали высказывать догадки и предположения о причинах задержки Семена.
— Возможно, Фома Филимонович сам пришел, — проговорил Логачев. — Может быть, какие-нибудь новости… Разговорились…
— Один раз было так, — осторожно вставила Таня, — что дед заночевал в лесу, а с ним остался и Семен.
— А помнишь, как Семен оступился и вывихнул ногу? — напомнил Березкин.
— Ну и что? — спросила Таня. — Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что в дороге всякое может случиться, — ответил Березкин, встал и зажег коптилку.
Таня лежала в своем уголке, заложив руки за голову, и, щурясь, смотрела на мигающий огонек. Сережа Ветров заглянул в землянку, обвел всех взглядом и, посмотрев на наручные часы, исчез.
— Он, видно, вот-вот подойдет, — пробормотал Логачев.
Но время шло, а Семена не было. К сердцу подкрадывалась глухая, неосознанная тревога. Березкин встал, натянул на себя гимнастерку, надел сапоги и обратился ко мне:
— Я пойду встречу его, Кондратий Филиппович. Я всегда говорил, что в лес надо ходить вдвоем. Мало ли что может приключиться, а один в поле не воин. Я и сегодня хотел идти с Семеном, да он заупрямился.
— Я тоже пойду, — решительно поднимаясь, сказала Таня.
— Никуда ты не пойдешь! — сердито прикрикнул я. — Лежи и спи! Пойдут Березкин и Логачев. Поднимайтесь, товарищ Логачев!
— Есть!
Через минуту Логачев и Березкин вышли. Я оделся и последовал за ними. К нам подошел Ветров, светя горящей цигаркой.
Несколько мгновений мы стояли молча, осваиваясь с темнотой.
— Мы пойдем разными тропинками, так вернее… — сказал Логачев.
Я одобрил и спросил:
— Сколько это займет времени?
— Днем часа за четыре можно управиться туда и обратно, а сейчас уйдут все шесть, — ответил Березкин.
— Да, не меньше, — подтвердил Логачев.
— Теперь первый час, — заметил я. — Ну что ж, ступайте!
Ребята взяли автоматы и спустились с обрыва вниз. Сделав несколько шагов, они скрылись во мраке. Ветров отошел в сторонку и сел у обрыва, свесив ноги. Я закурил. На душе было смутно.
— Ночь-то какая дрянная! — сказал Ветров.
— Должна когда-нибудь и дрянная быть, — как можно бодрее отозвался я.
Ветров промолчал. Я выкурил цигарку и возвратился в землянку. Таня лежала неподвижно, лицом к стене. Она или спала, или делала вид, что спит. Я закрыл глаза, но, конечно, заснуть не мог. В голову лезли тревожные мысли. Уж не увяз ли Семен в проклятом болоте? В такой темноте это не мудрено, тем более что в нескольких местах тропинка совсем уходит из-под ног и приходится прыгать с кочки на кочку. Я сам убедился в этом, когда мы провожали Фому Филимоновича, и дивился старику, который так спокойно и уверенно — в его годы! — скакал по кочкам, точно кулик.
Я понимал, что для того, чтобы утонуть в топком месте, достаточно нескольких минут и что, если с Семеном произошло такое несчастье, думать о его спасении уже поздно. Но… нельзя бездействовать ни секунды!
— Таня! — позвал я, поднявшись с места.
— Да, Кондратий Филиппович, — отозвалась она.
— Подмени Ветрова, а мы пройдемся с ним по болоту.
— Хорошо.
Таня вышла вместе со мной.
— Ты, Сережа, дорогу по болоту хорошо знаешь? — спросил я.
— А что же тут знать? — ответил Сергей.
— Не заблудимся?
— Ну что вы…
— Пойдем!
— Фонарик взять?
— Возьми.
