Эрих Людендорф - Мои воспоминания о войне. Первая мировая война в записках германского полководца. 1914-1918
Турция исправно выполняла свой союзнический долг, но уже совсем выбилась из сил. По своей ли вине или нет – не имело значения. Численность ее людского резерва резко сократилась, отчасти армия существовала лишь на бумаге.
Общая духовная атмосфера в Германии была, как видно, лучше, чем у наших союзников, но и она заметно ухудшилась, а вместе с ней снизилось и настроение. Однако, как вскоре оказалось, относительно уровня сохранившейся в народе энергии мои оценки были чересчур оптимистичными. Тем не менее я очень рассчитывал на положительное решение вопроса с людским пополнением.
Германские сухопутные войска победоносно завершили 1917 год. При этом стало очевидным, что удержать фронт на Западе, уповая только на оборонительные действия, в условиях применения Антантой колоссального количества технических средств, было невозможно.
Длительное пребывание в окопах в ожидании нападения противника тяжело отражалось на психическом самочувствии солдат. Они уже не демонстрировали прежней стойкости под ударами вражеской артиллерии, с содроганием думали о предстоящих оборонительных боях и тосковали по маневренной войне, в которой, сражаясь в Румынии, Восточной Галиции, Италии и у Камбре, продемонстрировали великолепную выучку и доказали свое превосходство над врагом. Насколько пассивная оборона подавляла солдат, настолько воодушевляла их молодецкая атака. Словом, наступление шло войску на пользу. Сидя в траншеях, солдаты несли большие потери от непрекращавшегося массированного артиллерийского огня. Войска на Западе жаждали наступления и ждали его после краха России как избавления. Я специально остановился здесь на отношении солдат к вопросам наступления и обороны, поскольку отсюда с неумолимой логикой следовал единственный вывод: только наступая, можно добиться победоносного окончания войны. Многие опытнейшие военачальники высказывались в том же духе. Разумеется, подобные настроения не оказывали влияния на мои решения: слишком сильным было у меня чувство личной ответственности.
Положение у нас и у наших союзников и настроение в войсках прямо-таки требовали наступления и скорейшей победы. Осуществить его следовало только на Западном фронте. Для этого нужны были мощные технические средства и крупные воинские формирования, командиры и солдаты которых обучены наступательным действиям. При наличии всего необходимого было можно и должно атаковать.
Я прекрасно понимал: предстоящее наступление на Западе будет одной из сложнейших военных операций в истории человечества – и этого не скрывал. И немецкому народу надо было напрячь все силы. Чем острее нехватка людей, тем выше должен быть боевой дух нации, тем интенсивнее обязано правительство оказывать поддержку военному руководству. ОКХ пришлось, как в свое время в сражении при Танненберге, собрать вместе все, без чего можно было бы обойтись на других театрах военных действий. Мы придерживались принципа: чем больше, тем лучше.
Полным ходом шла передислокация частей из Италии, Галиции и Буковины во Францию и Бельгию, нужно было принять окончательное решение относительно переброски воинских формирований с Восточного фронта и с Балканского полуострова. Но сначала требовалось определить нашу политику с Россией и Румынией и выяснить, как большевики, в свою очередь, относятся к Антанте и Четверному союзу.
Если в Брест-Литовске все пошло бы гладко, то можно было бы успеть до середины марта высвободить достаточно войск для успешного наступления на Западе. Любая задержка сверх этого срока была недопустима в виде ожидавшегося прибытия в Европу американских воинских контингентов. Поэтому можно легко себе представить, с каким напряжением мы взирали на предстоявшие переговоры о мире.
Переговоры в Брест-Литовске начались 22 декабря 1917 г. Уполномоченным от Германии был статс-секретарь фон Кюльман, ему подчинялся представитель Верховного командования генерал Гофман. Австро-Венгрия прислала графа Чернина. Другие государства Четверного союза тоже принимали участие.
Представители России обладали всеми нужными правами и полномочиями и сразу изложили свои предложения. 25 декабря граф Чернин от имени четырех союзников заявил о согласии с русскими условиями мира без насильственного присоединения оккупированных во время войны территорий и без взыскания контрибуций и военных издержек. К участию в переговорах на данной основе, кроме того, официально пригласили и страны Антанты, установив крайний срок для ответа – 4 января 1918 г. в 10.00.
Таким образом, переговоры пошли по нежелательному руслу. Вместо того чтобы сразу перейти к сути дела, на повестку дня был внесен целый ряд различных мнений, обсуждение которых заняло бы слишком много времени. И приглашение к державам Антанты тоже лишь затягивало переговоры. Не было ни единого шанса, что оно будет принято. Все это никак не соответствовало установкам, выработанным на совещании, проведенном 18 декабря в Кройцнахе под председательством его величества. Наше будущее на Востоке оказалось под большим вопросом. Не подумали и о необходимом военном обеспечении государственной границы.
Содержание выступлений большевистских представителей России свидетельствовало о том, что они и Антанта желали только затянуть переговоры, что большевики как-то связывали с Антантой свои мечты о мировой революции и стремились превратить встречи в Брест-Литовске в грандиозную пропагандистскую кампанию собственных идей. Это было тем опаснее для внутреннего положения Германии, поскольку только немногие замечали разложенческое влияние большевизма. Его не видело и недооценивало прежде всего большинство в рейхстаге. Эти депутаты усматривали в речах большевистских представителей России лишнее подтверждение собственных пацифистских взглядов и начало всеобщего братания. Я придерживался совершенно иных взглядов. Мне было предельно ясно: с поддержкой или без поддержки Антантой большевизм будет для нас всегда чрезвычайно опасным врагом, сдерживать которого нам будет стоить больших военных усилий и после заключения мира.
В конце декабря делегации, не решив ничего конкретного, разъехались по домам, чтобы, по истечении установленного Антанте срока, вновь собраться вместе в Бресте в начале января.
Мы с генерал-фельдмаршалом фон Гинденбургом в первых числах января отправились в Берлин, намереваясь встретиться со статс-секретарем фон Кюльманом и настоять на ускорении процесса переговоров. Я, кроме того, хотел также увидеться с генералом Гофманом, в тот момент тоже находившимся в Берлине.
2 января состоялось совещание у его величества. На нем я, сославшись на планировавшееся широкое наступление на Западе, указал на необходимость скорейшего достижения мира на Востоке; начать переброску войск мы могли только в том случае, если перспектива заключения мира станет вполне реальной. Учитывая военную обстановку, следовало, безусловно, пресекать всякую попытку затягивания переговоров, для этого у нас имелось достаточно сил и средств.
Генерал-фельдмаршал фон Гинденбург передал его величеству датированный 7 января меморандум. В документе он подчеркнул собственную и мою ответственность за то, чтобы в результате мира немецкий народ настолько укрепился и получил такие надежные границы, что наши противники не скоро решились бы развязать с нами новую войну.
Его величество передал меморандум рейхсканцлеру для ответа по существу. В середине января мы встретились с графом фон Гертлингом. Рейхсканцлер прежде всего высказался против нашего мнения, будто мы также ответственны за условия заключения мира. Он особо подчеркнул, что вся ответственность лежит целиком и полностью на нем. Но мы вовсе не собирались в чем-то ограничить его компетенции. Речь шла исключительно о моральной ответственности, которую мы ощущали в глубине души и которую никто не мог с нас снять.
Граф фон Гертлинг явно пытался освободиться от мнимой опеки со стороны ОКХ. Меня очень удивила сама манера поведения рейхсканцлера. К сожалению, правительство никогда не заявляло громко и открыто, что страной руководит оно и только оно, а не генерал Людендорф.
Относительно государственно-правовой ответственности рейхсканцлера и моральной ответственности моей и генерал-фельдмаршала на самом деле не существовало никаких неясностей. Но чем резче обозначил рейхсканцлер разделительную линию, тем тяжелее становилось бремя ответственности лично для него.
Тем временем в Бресте вновь собрались делегации сторон. От Антанты, естественно, никто не прибыл. Многие ждали с определенным волнением приезда русских, и они явились во главе с Троцким. Темпы развала русской армии нарастали, она была полностью дезорганизована и жаждала мира. Военная обстановка благоприятствовала нам, нужно было только ясно и твердо добиваться согласия с нашими несложными требованиями.
