Юрий Погребов - В прорыв идут штрафные батальоны
— Такую вероятность тоже исключать нельзя. Еще неизвестно, что на уме у особистов. Куда Андрианов захочет повернуть дело.
— Обязательно на Штыря надо? — спросил Огарев. — Проще на любого убитого дело повесить.
— На убитого слишком просто. Думаю, Андрианов и без нашей помощи легко это может сделать. Нужен настоящий.
— Но убийца и правда может быть убит или ранен. Почему мы думаем, что он живой?
— Может. Но в этом должна быть стопроцентная уверенность. Номер с туфтой не пройдет. Они и сами туфтить умеют. Николай, кто-нибудь из окружения Ростовского у тебя остался?
— Кисет.
— Вот с Кисетом и начинай работу. Огарев, покопайся во взводе Ведищева. Попробуй выяснить, кто с кем из уголовников на ножах. Их рук это дело.
— И все-таки я не понимаю, — продолжал недоумевать Махтуров. — Почему особому отделу не закрыть это дело тихо-мирно. Балтусу оно тоже вряд ли нужно. Списали бы в невосполнимые потери, как раньше, и концы в воду. Что-то тут не так Кому-то это нужно.
— Нам надо быть готовыми к любому ходу развития событий. Вариант первый: мы находим настоящего убийцу. Вариант второй: готовим липу. Мы должны опережать в своих действиях особый отдел.
Был у Павла и запасной вариант — Балтус.
Глава шестая
Батальон выходит в тыл.
Вновь узкая лесная дорога. Могучие сосны и ели справа и слева. День хоть и серенький, без солнца, но мягкий, теплый. Солдаты идут вольно. Накормленным и отдохнувшим, дорога в тыл им в охотку.
Вскоре после выступления из Маленичей встретились на противоходе с пехотным полком, направлявшимся под Никольское. Полк двигался колоннами побатальонно на смену штрафникам. Фронтовой полк после переформировки: большинство солдат в необмятых в носке шинелях, тощенькие вещмешки за плечами. Все в касках, надвинутых на ушанки. Лица молодые. Новобранцы.
Идут с полной боевой выкладкой. Обвешаны автоматами, дисками, брезентовыми подсумками. И, видно, не издалека. Не успели примориться. Завязывают оживленный обмен репликами со штрафниками. Слышать о них слышали, а видеть не приходилось. Знают, что штрафников в самое пекло бросают и сами туда идут. Тревожатся.
— Эй, славяне, как там? — Худенькое птичье лицо под каской обращено к напарнику пулеметчика Литовченко, большому охотнику до зубоскальства.
— Каком кверху! — с готовностью отзывается тот. — А чего мамино молоко на губах не отер, воин, мать твою в душу?!
— Плохая примета, бякиш-мякиш, — ворчит Имашев. — Людям хорошего желать надо, плохое слово нельзя.
— Перебьются! Дорогу им пробили, чего еще надо? — отмахивается балагур. — Анекдот в тему, мужики. Вася Теркин возвращается на передовую…
К месту расположения батальона, отмеченного на картах как лесоповальный пункт и лесозавод, добрались во второй половине дня. Глухая лесная глубинка, обойденная войной, боев здесь не было. И до штрафников, судя по количеству землянок и укрытий для автомобильной и тракторной техники, стоял полк тяжелой артиллерии.
Теперь здесь было пусто. О прежних обитателях напоминала только прибитая к сосне стрела — указатель «Хозяйство Щелинцева».
Землянки, конечно, по бытовому обустройству далеки от немецких блиндажей. Мелкие, неказистые, полы и стены земляные. В той, которую определил себе под постой Колычев, из удобств — топчан и стол, грубо сколоченные из неструганых досок
Закончив размещение взводов, Павел направился в штаб. Сдал Боровицкому представления на штрафников и ставшую ненужной топографическую карту. Взамен получил план проведения занятий, затасканные книжки уставов БУП, ИУП и караульной службы, являющиеся как бы пропуском к перерыву между боями. Собрался уходить, как его окликнул пожилой старшина — писарь, окончивший печатать на машинке очередной лист бумаги.
— Медаль «За отвагу» вам полагается, товарищ старшина. Вот взгляните, — он протянул ему стопку наградных листов. — Сегодня и отправим. Комбат приказал не задерживать.
Перебирать наградные листы Павел не стал, взял в руки общий список награжденных, написанный рукой Балтуса. Штрафников в нем не было, только лица постоянного состава. Открывался список фамилиями командиров, представленных к награждению орденом Красного Знамени.
Капитан Корниенко, капитан Сачков (посмертно), капитан Трухнин, старшина медслужбы Мамазиева.
«Не обошел, значит, комбат заслуженной наградой отважного санинструктора», — с теплым проникновенным чувством отметил про себя Павел.
Орденом Отечественной войны первой степени — капитан Харин.
Орденом Красной Звезды — капитан Упит, старший лейтенант Заброда, младшие командиры Балаевич, Кавды, Ухов, рядовой Туманов…
Не зря, выходит, Витек домой матери об ордене писал. Получит орден. Ранение у него легкое, глядишь, дней через десять и в батальон вернется.
Первым номером представленных к награждению медалью «За отвагу» значился старшина Колычев. Все еще старшина.
Сдавая Боровицкому представления на двенадцать штрафников, втайне надеялся, что комбат присовокупит к списку еще одну фамилию — его, Колычева. Ведь комбат обещал, что если он останется жив, после первого же боя представит к освобождению из батальона и восстановлению в звании. Утешился мыслью, что медаль будет получать уже не старшина, а капитан Колычев. Сознание при этом царапнуло: «Чертова дюжина!»
Всего в списке награжденных — 42 человека. Но все, кроме Колычева, не штрафники. Для штрафников главная награда — чистые документы, реабилитация. Хотя по положению можно и их представлять к орденам и медалям. Тем более что среди них найдется немало таких, кто наград заслуживает.
Перед глазами возник Глеб Курбатов, погибший на Курской дуге. Как он кричал в последнем для себя бою, лежа за пулеметом и отказываясь отходить: «Курбатов свое отбегал в сорок втором! Здесь подыхать буду, а не побегу!» Он точно ордена достоин. Да разве он один? Взять того же Махтурова. Или уголовника Краева — Ростовского. Разве не достойны? Хотя бы по медали «За отвагу»?
Сотни их, таких, что полегли или ушли из батальона безвестными, не отмеченными по праву заслуженными боевыми наградами.
Вознамерился было зайти к Балтусу, переговорить с глазу на глаз о деле Сачкова. Что делать, если истинного убийцу установить не удастся. Идти на поводу у особого отдела? Или, может быть, комбат вмешается, найдет более приемлемое решение? Но не решился.
Разумнее сначала заиметь какой-то результат.
* * *На другое утро проснулся необычно поздно. И не сам по себе — от сварливой перебранки, доносившейся в землянку извне.
— Я тебе, бякиш-мякиш, что говорю? Спит ротный, и топай отсюда. Потом придешь, когда встанет.
— А я тебе, чурка, Солидол косоглазый, буди, говорю! Не то в лобешник сейчас закатаю — одни уши останутся.
— Сам ты тупорылый. Блатняга! Не отцепишься — автомат возьму. Ответишь за чурку.
— Пусти говорю!
— Не велено никого, кроме взводных, пускать!
— Я и есть от взводного. Меня взводный послал!
— Кто там, Имашев? — Вскинувшись на топчане,
Павел поспешно натягивал на себя гимнастерку. Надо же — проспал. — Пропусти!
— Так что, гражданин ротный, командир взвода велел передать, что из нашего взвода трое ночью исчезли. Оторвались.
Штрафник незнакомый, даже лица припомнить не мог.
— С какого взвода? Кто тебя послал?
— Огарев прислал. С концами ушли и на утреннюю поверку не явились.
— Взводный где?
— По чужим землянкам ищет. Может, водяру где нашли и бухают. А так — куда деться? Некуда вроде.
Серьезное ЧП в роте, а Колычев рад. Нашлись кровники Сачкова. Почуяли запах жареного, ударились в бега.
Наспех сполоснув лицо, заспешил в третий взвод. Огарев вернулся не скоро. Один.
— Нет их нигде, ротный. Все землянки в округе излазил — пусто. Во взводе охраны был, там как раз ночное оцепление возвратилось. Никто их ночью не видел. Говорят, никак мимо их постов проскользнуть не могли. Как сквозь землю провалились.
У Павла последние сомнения отпали. Раз до сих пор во взвод не вернулись — дезертировали.
— Вот и ответ на вопрос, кто Сачкова убил. Все сходится. Третий взвод, и труп около него тоже из третьего. Кто ушел?
Огарев снял шапку, отер ею взмокший лоб.
— Окруженцы, из брянских. Один даже в партизанах был. Сачкова никаким боком не касались, — он в недоумении развел руками.
— Значит, касались. По формальным признакам о людях судим, потому и не знаем.
— Если только в карты его уркам проиграли… — предположил Огарев.
— В карты? — Самому Колычеву такая мысль в голову не приходила. — Не исключено. Имашев говорил, что Кныш опять там бурную деятельность развил.
— Опять Кныш? Везде успевает.
— Прекратить все игры! На губу гада отправлю.
