Теодор Константин - И снова утро (сборник)
— Милада, это наши танки. Надо торопиться.
— Куда ты хочешь отвезти меня?
— Я отвезу тебя в город.
— Нет. Я не хочу, чтобы ты меня отвозил в город.
— Но где, если не там, ты можешь получить нужный тебе уход? — спросил я, сбитый с толку ее упорным отказом.
— Говорю тебе: я не хочу, чтобы ты отвозил меня в город… Вынеси меня на шоссе… Не может быть, чтобы по нему не прошли санитарные машины… Не может быть!
— Хорошо, я вынесу тебя на шоссе, — согласился я, и вся моя радость исчезла.
«Почему она не хочет возвращаться в город? Кого она боится? Может, боится, что ее выдадут оккупационным властям за сотрудничество с гитлеровцами?»
Но Милада, будто отгадав мои мысли, стала умолять:
— Только не думай ничего плохого… прошу тебя… Не думай…
— Хорошо, не буду думать, — хмуро ответил я.
Я шел по болоту около часа. Шел медленно, потому что нес ее на руках. К тому же мне надо было внимательно смотреть, куда я ступаю, чтобы не поскользнуться и не упасть вместе с ней.
Когда мы оказались возле шоссе, по нему ехали орудия разных калибров, минометы, грузовики с советскими солдатами. Невысокого роста девушка с винтовкой за плечами, в военной форме и с сержантскими погонами на плечах, регулировала движение машин. Я объяснил ей с помощью тех немногих русских слов, которые знал, и дополняя их жестами, что Милада тяжело ранена гитлеровцами и нуждается в срочной медицинской помощи. Меня поняли, и я в свою очередь понял, что вопрос сейчас будет решен.
Пока я ожидал, между мной и Миладой состоялся следующий разговор:
— Дорогой мой, скоро мы расстанемся.
— Я тебя буду сопровождать до госпиталя.
— Нет, не надо. Мы расстанемся здесь… Когда меня увезут, прошу тебя, выполни одну мою просьбу…
— Что я должен сделать, Милада?
— Поезжай в город, там есть улочка Эди Эндре… От заставы иди все время вперед, пока не дойдешь до мэрии… Мэрия находится в самом центре города… Позади нее проходит улица Эди Эндре. Приблизительно в центре улицы есть кафе… Может, оно будет закрыто… Сразу же за ним увидишь окрашенный в зеленый цвет дом… Позвонишь… Чтобы тебе открыли, дашь три коротких, три длинных звонка и сразу же еще один короткий… Тебе откроет пожилой человек, хозяин кафе… Ты скажешь ему, что я тебя послала и что ты хочешь поговорить с ним.
— Хорошо, но я не знаю по-венгерски.
— Он отлично говорит по-немецки. Лучше, чем мы с тобой… Узнав, что ты от меня, он впустит тебя в дом. Прошу тебя, расскажи ему все, абсолютно все, начиная с того момента, как ты меня спас, и до момента нашего расставания… Это моя просьба!.. Ты можешь оказать мне эту услугу?
— А от тебя ему ничего не нужно передать?
— Ничего! Я только хочу, чтобы он знал, что со мной случилось… Это очень важно… Съездишь?
— Безусловно!
— Я тебе очень, очень благодарна… Если я выживу, я тебя никогда не забуду.
Возле нас остановилась санитарная машина. Рядом с шофером сидела женщина в форме майора. Как выяснилось, женщина была военврачом. Она вышла из кабины и подошла к нам, крикнув санитару по имени Алеша, чтобы он принес носилки. Врач осмотрела раны, сменила повязку и сделала укол. Потом мы с Алешей перенесли Миладу на носилках до санитарной машины.
— Ну вот и пришло время расставания. Прощай, Хория!
Она впервые произнесла мое имя. Я думал, что она его не запомнила.
— До свидания, Милада! Дай мне твой адрес. Я тебе напишу…
— Даже если я и доживу до конца войны, то… У меня нет адреса, куда ты мог бы написать… Лучше дай мне твой адрес… Если не умру, я напишу тебе.
— Обещай, что напишешь, Милада.
— Обещаю.
Я написал ей свой адрес на листке из блокнота, найденного в планшете гитлеровца.
— Знай, Милада, даже если ты не напишешь мне, я все равно приеду, чтобы отыскать домик в Малой Стране с красными и голубыми цветами в саду на Гелиховой улице.
Милада закрыла глаза, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы.
— Прощай, дорогой!
— Всего хорошего, Милада!
Алеша закрыл дверцу, и машина тут же двинулась с места. Шофер вел ее среди грузовиков, и не успел я опомниться, как санитарная машина, увозившая Миладу, скрылась из виду.
Самая короткая дорога до города шла через болото. Но мне она показалась длинной. У меня было такое чувство, что за эти двое суток я пережил больше, чем за все предыдущие годы.
На велосипеде я доехал до города за двадцать минут. Оказалось, что город занят авангардом румынского кавалерийского полка. Улицы города были пустынны. Шторы на окнах задернуты, жалюзи на витринах магазинов опущены. Но, как это обычно бывает в городе, занятом частями наступающей армии, из-за штор и жалюзи выглядывали испуганные жители.
Улица Эди Эндре была небольшой, самое большее — по тридцать домов с обеих сторон. Кафе, о котором говорила Милада, находилось в центре улицы. Жалюзи на дверях и окнах были опущены. Я позвонил у дверей окрашенного в зеленый цвет домика.
Мне открыл старик благородного вида. Он смерил меня с головы до ног взглядом, в котором я прочитал подозрение и некоторую долю пренебрежения.
— Доброе утро, — произнес я.
— Что вам угодно?
— Я от Милады. Она прислала меня к вам.
— Пожалуйста, войдите.
Он пошел впереди меня, показывая дорогу, заперев предварительно дверь ключом и засунув его себе в карман. Эта мера предосторожности несколько обеспокоила меня. Но только на одно мгновение. Я тут же отбросил предположение, что Милада могла послать меня куда-нибудь, где мне будет угрожать опасность, после того как я спас ее.
Помещение, куда ввел меня хозяин, оказалось просторной, со вкусом обставленной кухней. В буфете и серванте я увидел много серебра и хрусталя.
— Садитесь, пожалуйста, — пригласил он.
— Спасибо!
Я уселся на стул у края массивного, с богатой резьбой стола. Хозяин остался стоять. Едва усевшись, я инстинктивно почувствовал, что у меня за спиной кто-то стоит, и обернулся. Женщина лет сорока пяти, с холодным и суровым взглядом, бесшумно вышла из двустворчатой двери.
— Здравствуйте, — произнес я, отодвинув стул, чтобы не сидеть спиной к ней.
Она ответила мне кивком головы. Руки она держала под шалью, и вдруг я с абсолютной уверенностью почувствовал, что под шалью она прячет пистолет, которым без колебания воспользуется, если сочтет необходимым.
И, несмотря на все это, они не были мне антипатичны.
— Я слушаю вас, — произнес старик.
Я рассказал им все, как просила Милада, не опуская ни одной подробности. Когда я закончил, старик будто еще больше сгорбился. Что касается женщины, то она, как только я начал рассказывать, села на стул справа и ни на секунду не спускала с меня своего взгляда.
— А теперь вы что намерены делать? — спросил меня старик, когда я окончил свой рассказ.
— Ваш город заняла румынская часть. Я попрошу, чтобы меня отослали обратно в мой полк.
— Предполагаю, что, когда вернетесь в свою часть, от вас потребуют доложить, что с вами случилось с того самого момента, как вы попали в плен, и до возвращения в часть.
— Возможно. Так принято.
— И вы намерены рассказать о Миладе?
Я ответил вопросом на вопрос:
— Вы считаете, мне не стоит этого делать?
— Это не имеет особого значения. Поступайте, как сочтете нужным.
Между тем женщина поднялась из-за стола и снова встала позади меня. Это вдруг вызвало во мне недоверие к Миладе.
— Вы друзья Милады? — спросил я тогда.
— Если Милада послала вас к нам, значит, мы ее друзья.
— В городе, наверное, есть больница?
— Конечно есть.
— В таком случае не можете ли вы сказать, почему Милада отказалась, чтобы я привез ее сюда к вам, ее друзьям, или прямо в больницу?
В свою очередь старик ответил мне вопросом на мой последний вопрос:
— А как вы думаете, почему она отказалась?
Ответ, который я дал, показывал, что я несколько потерял голову из-за того, что за моей спиной стояла женщина, готовая в любую секунду выстрелить.
— Потому что боялась, что ее узнают.
— Кто?
— Жители города, которым, вероятно, есть что рассказать командованию оккупационных войск о ее поведении в то время, пока здесь были немцы.
Мне во второй раз пришло на ум это подозрение. В первый раз я его сразу же отбросил, упрекнув себя в том, что так плохо подумал о Миладе. Да и сейчас я не был очень-то уверен в правильности своих слов. Но меня выводил из себя тот факт, что за моей спиной стоит женщина с пистолетом под шалью, и я хотел им доказать и особенно убедиться самому, что мне не страшно умереть даже так по-глупому, будучи застреленным этой женщиной. Но на самом деле так и было: я не боялся. Мой страх перешел в своего рода ярость, которая подтолкнула меня на то, чтобы высказать обвинение против Милады, в которое я сам не верил.
