Олег Курылев - Суд над победителем
Слово взял член консервативной партии лорд-законник Джеймс Эштон Баксфилд:
— Достопочтенные лорды духовные и лорды светские, собравшиеся в Парламенте! Суд палаты лордов объявляет свое решение по делу бывшего офицера Королевских военно-воздушных сил Алекса Шеллена, обвиненного в измене королю во время военных действий между Великобританией и Германской империей, выразившейся в содействии врагам короля на их территории, а также в выдаче врагу военной тайны и дезертирстве. На основании вердикта двенадцати присяжных заседателей, список которых прилагается, в строгом соответствии со статутом «О государственной измене» от 1351 года и последующими статутами и дополнениями, включая статуты «О государственной измене» 1940 и 1945 годов, а также руководствуясь в рамках общего права судебными прецедентами, перечень которых также прилагается к настоящему решению, судебная коллегия в составе лордов-судей: Баксфилда (председатель), Гармона, Видалла, Грауера и Лирсена приговорила Алекса Шеллена к смертной казни.
По галереям зала прошел вздох, истинную природу которого — удивление, негодование, одобрение — понять было невозможно. Вероятно, здесь было все это вместе взятое. Лорд Баксфилд после короткой паузы продолжал:
— Приговор вступает в силу с момента оглашения в палате лордов. Время, место и процедура экзекуции назначаются Комиссией по исполнению наказаний при администрации шерифа города Лондона. Осужденный имеет право просить о помиловании у его величества короля. Апелляции в другие инстанции, включая апелляционный суд палаты лордов, исключены. В соответствии с Королевской Прерогативой Помилования за его величеством королем Георгом VI остается право замены смертной казни тюремным заключением сроком не менее десяти лет. Подписи членов судейской коллегии, лорда-распорядителя, секретаря. Лондон, Вестминстерский дворец, 20 января 1946 года.
В тот же вечер английская пресса вновь пестрела статьями на злободневную тему. Правда, уровень этих статей сделался каким-то бытовым. Многих, например, занимал сколь праздный, столь же и неразрешимый вопрос: чей голос из голосов двенадцати присяжных оказался решающим, двенадцатым? Или — каковы шансы Алекса Шеллена на помилование? О вмешательстве в ход процесса канцлерского суда, если и упоминалось, то далеко не в критичной манере, а в основном лишь информативно. Заключительные речи адвокатов не приводились дословно, а лишь вяло комментировались. По всему чувствовалось, что интерес к острым проблемам, поставленным на обсуждение барристером Джоном Скерритом и затем снятым с рассмотрения решением суда лорда-канцлера, резко снизился. Появились статьи в защиту тактики маршала Харриса, а также возросло количество материалов, обличающих зверства нацистов. Знающие люди понимали, что с английской прессой вновь «поработали», как бывало уже не раз. Телефонные звонки из Вестминстерского дворца и с Даунинг-стрит владельцам и главным редакторам основных газет и журналов призвали проявить патриотизм и не укреплять свою популярность, нанося вред престижу государства.
На следующий день начальник тюрьмы в сопровождении двух охранников, помощника шерифа, адвоката Скеррита и мрачного типа в черных очках и с потертым докторским саквояжем в руке вручил Алексу копию приговора.
— Через два дня вас переведут в камеру смертников, — сказал начальник Уондсвордской тюрьмы, престарелый человек с морщинистым лицом и совершенно голым черепом. — Там вы уже не сможете встречаться ни с кем, кроме своего адвоката и священника. Поэтому, если вы желаете повидаться с кем-то из близких, в вашем распоряжении есть двое суток.
Тюремщики ушли, а Скеррит еще некоторое время оставался в камере, уверяя, что далеко не все потеряно.
— Вот как раз сейчас в дело вступят святые отцы и церковная пресса. Не вешайте голову, старина. У нас еще три недели, и я тоже не буду сидеть сложа руки.
Алекс с какой-то покорностью кивал в знак согласия.
— Благодарю вас, Джон. К вам у меня нет претензий, вы сделали все наилучшим образом. Прошу вас, если возможно, быть моим душеприказчиком. Вы говорили, что все расходы по моей защите взял на себя доктор Белл? Тогда мои сбережения, о которых я вам рассказывал, я отпишу вдове своего брата Шарлотте Шеллен и попрошу вас позаботиться о ней. Отправьте ее в Германию, здесь ей незачем оставаться. Но прежде, не могли бы вы устроить наше свидание?
Адвокат пообещал. На следующий день он принес подготовленное прошение о помиловании, которое Алекс подписал без особой надежды.
— Куда оно пойдет? — спросил он.
— В Судебный комитет Тайного Совета. После того как члены комитета изучат ваше дело, они составят рекомендации для короля. Но это только рекомендации — решение короля независимо. — Скеррит убрал бумаги в портфель. — Теперь о вашей невестке, Алекс.
Скеррит сообщил, что как раз в день вынесения приговора мать Шарлотты тяжело заболела, и она все три последних дня провела с ней в больнице Святого Мунга. Благодаря хлопотам епископа Чичестерского, их финансовую поддержку взял на себя местный церковный приход.
— А правда, что в камеру смертников, кроме вас, ко мне никого не допустят? — спросил Алекс.
— Увы, таковы правила: адвокат, тюремная администрация, включая местного священника, а также некоторые государственные чиновники — вот круг лиц, которым дозволено посещать приговоренного. Но насчет Шарлотты я что-нибудь придумаю, — пообещал Скеррит. — К тому же доктор Белл обещал навестить вас. Англиканские епископы проводят сейчас консультации по возрождению Ламбетских конференций, прерванных войной, но доктор Белл обязательно встретится с вами, как только освободится. Думаю, он поможет устроить свидание с Шарлоттой. Уж ему-то не откажут.
Утром 23 января Алекса, которому загодя велели собрать свои вещи, перевели в камеру смертников. Она была не столь просторной, но, в отличие от всех других камер, в ней имелись две двери. Одна из них, та, через которую он вошел, вела на внутреннюю тюремную галерею второго этажа. Что находилось за дверью в боковой стене, он не знал, но догадывался, что как раз через нее в назначенный срок его должны будут вывести. Все пространство в углу между этими двумя дверьми занимал большой встроенный угловой шкаф или ширма, запертая на ключ.
В начале февраля Алекса навестил епископ Чичестерский доктор Аллен Белл. Несмотря на свои шестьдесят с хвостиком, он выглядел моложаво: открытое приветливое лицо, короткая стрижка идеального блондина, светло-голубые глаза, чуть раздвоенный подбородок. Он был одет во все черное, не считая белого воротничка.
— Не падайте духом, сын мой. У меня хорошие предчувствия. Приговор лордов — это всего лишь дань традициям, ведь преступление, в котором обвинили вас, всегда в Англии каралось подобным образом. Лорд-председатель Тайного Совета звонил мне вчера — ваше прошение рассмотрено, и теперь дело только за королем.
Потом он долго рассказывал про то, как пытался противостоять убийству германского населения и уничтожению немецкой культуры; как по каналам церкви призывал немецких католических и протестантских священников проповедовать чувства симпатии к народам враждебных государств; как, видя средоточие всего зла в Гитлере, вступал в контакты с планировщиками различных заговоров против него; как уговаривал правительство и премьер-министра не доводить Германию до безоговорочной капитуляции, а пойти на мирные переговоры; как за все за это от него отвернулись многие прихожане и даже сочиняли про него обидные стишки и песенки, не имея представления о реальном положении вещей.
Алекс поблагодарил епископа за поддержку и попросил его оказать помощь Шарлотте Шеллен и ее матери, пока они остаются в Англии.
— Еще до болезни фрау Либехеншель я поручил их обеих заботам одной очень добропорядочной немецкой семьи, — сказал тот. — Сейчас они обе в больнице (там есть небольшая гостиница для приезжих родственников), но думаю, скоро вы увидитесь.
Но дни проходили, а ни Шарлотты, ни хороших вестей от адвоката Скеррита не было. Три недели, положенные смертнику, тянулись долго и тягостно, но постепенно истекали.
Однажды Джон Скеррит принес кипу свежих газет и, пока Алекс просматривал заголовки, молча курил у окна.
— Что-то не так, Джон? — спросил Алекс. — Говорите прямо.
— Не знаю что и сказать, — адвокат загасил уже третью сигарету и сел напротив. — Срок апелляции проходит, но ответа нет. Ни положительного, ни отрицательного. И все бы ничего, но, как стало известно, завтра королевская чета отправляется в Эдинбург.
— Что это значит?
— Видите ли, Алекс, указ о помиловании не может быть согласован по телефону или телеграммой. Существует особая церемония подписания с участием лорда-председателя Судебного комитета палаты Тайного Совета. Когда король в длительной отлучке за рубежом, его ждут, отодвигая все сроки исполнения приговоров, по которым поданы апелляции на высочайшее имя. Но Эдинбург — это не заграница, а ваш срок истекает уже через несколько дней. Вот что меня обеспокоило. — Он помолчал. — Вы знаете, Алекс, я вам не говорил, но Георг VI, который вначале терпеть не мог Черчилля, теперь души в нем не чает. И как раз за его твердость и непримиримость к врагам, проявленные во время войны. Помяните мое слово — Черчилль еще вернется на Даунинг-стрит.
