Виталий Шевченко - Константиновский равелин
Зимскнй отшатнулся, нс веря. Видя но глазам, что ему не верят, Калинин стал серьезным и строго сказал:
— А честному большевистскому слову ты поверишь? Ну, так вот — даю тебе честное большевистское слово, что я не умею плавать. В свое время дураком был — не научился.
— Как же так? — прошептал Зимскнй упавшим голосом.
— Да вот так!—сказал уже прежним тоном Калинин. — Одним словом, моя судьба оставаться здесь!
— Тогда и я с вами! — решительно заявил Алексей, делая шаг к комиссару.
— Ну и глупо! — махнул рукой Калинин на слова Знмского. — Зачем погибать двоим? Ты еще пригодишься там, а здесь все уже кончено!
— Да как же я оставлю вас? — взмолился Зимскнй, совсем растерявшись, не зная, что делать. — Ведь, если я останусь жив, я потом себе этого никогда не прощу! Всю жизнь совесть будет мучить!
— Совесть твоя чиста! — посуровел Калинин. — Каждый, кто был здесь эти три дня, искупил свои «грехи* на тысячу лет вперед! Но всегда надо действовать в зависимости от обстановки, а обстановка сейчас такова: мне оставаться, а тебе уходить!
Огромной силы взрывы, один за другим, взметнувшие к небу камни и тучи дыма и пыли, заставили обоих бро-
снться на землю. Вмиг двор равелина заполнился дымом, сквозь который мелькали языки пожаров. Калинин первый приподнял голову, тронул Знмсхого за плечо:
— Вот и конец! Теперь скорее беги — еше можешь успеть! Вот тут у меня карточка жены с сыном и их письма. Я тебя прошу — отошли все это им обратно. Адрес на конверте!
Калинин протянул Знмскому небольшой пакет, который тот принял дрожащими руками. Уходили последние драгоценные секунды, а Алексей все еще не решался оставить комиссара. Тогда Калинин привлек его к себе и трижды крепко поцеловал в соленые губы. Слезы сами собой брызнули из глаз Алексея. Калинин немного растерялся:
— Ну, что ты? Зачем? Я ведь им так дешево не дамся! У меня еше тут восемь патронов. По крайней мерс семь для них!
С ветром донеслись гортанные крики немцев, спешащих к равелину. Через несколько секунд они должны быть здесь!
— Ну, дун! Живо! — вдруг резко крикнул Калинин все еще мешкавшему Знмскому. — Это приказ! Ясно?! Приказываю немедленно оставить меня!
Удивленный этой внезапной переменой в поведении комиссара, Зимскин отскочил от него, точно ужаленный, н бросился галопом, прямо по развалинам юго-восточной стороны к гремящему прибоем, вечно родному, спасительному морю. С ловкостью акробата он преодолел все препятствия и прямо с разгона выскочил па забрызганный прибоем парапет. Огромные медведеобразные валы ходили по бухте и, достигая берега, с ревом обрушивали на него тонны воды.
Не раздумывая, Знмскнй бросился головой в это водяное месиво и, вкладывая в гребки все оставшиеся силы, стал быстро удаляться от берега. Он плыл к Александровскому форту, стараясь как можно дальше уйти в сторону моря. Внезапно до его ушей донесся частый автоматный треск. Алексей перевернулся на спину и увидел, что вся крыша равелина занята немецкими автоматчиками, стреляющими в него. Только теперь он заметил, что позади и спереди булькает вода, когда в пее врезаются пули. Да. его расстреливали, как мишень, а он не мог ничего сделать и должен был только уповать на судьбу. Как хорошо, что разыгралось такое волнение! Его голова ча-
сто скрывалась за гребнями волн, и это очень мешало автоматчикам. Но все же их пули иногда ложились рядом, и тогда по позвоночнику пробегала, как искра, сковывающая дрожь.
Он старался думать обо всем: о комиссаре Калинине, оставшемся в равелине, о товарищах, ожидающих его на том берегу, о Ларисе, встреча с которой была теперь так близка, о новых схватках с врагом, но только не о том, что от одной из этих пуль может задернуться черным занавесом жизнь перед его глазами и пойдет он на дно мрачно шумящего моря. Эта смерть в одиночестве, посреди бурлящей воды, казалась ему страшной п нелепой, и он греб изо всех сил, а рядом вес так же булькали пули немецких автоматов. И вот, когда уже казалось, что для очередного гребка больше не хватит сил. он вдруг понял, что пули уже до него не достигают. Он еше не поверил этому, а в душе уже закипало огромное, радостное чувство, и новой силой наливались истощенные мускулы. Еще был далек противоположный берег, еше трещали позади автоматы, ио он теперь точно знал, что доплывет, что увидит товарищей, что вновь будет держать оружие в руках.
Он плыл еше долго, сам не сознавая того, что гребет уже механически, и только когда коснулся ногами песчаной отмели, силы окончательно покинули его. Их еще хватило, чтобы сделать несколько шагов, а затем он упал липом вперед, разметав руки, словно в приветственном объятии. Так он пролежал около часа (поблизости никого не оказалось), пока сознание не вернуло его к действительности. Он увидел прямо перед собой чистый, золотой песок. Он сгреб его в две больших горсти и, ощутив горячими губами его обжигающий холодок, тихо произнес, будто сотни дней находился вдали от берегов:
— Здравствуй, земля!
Оставшись один, Калинин поспешно оглянулся вокруг. Дым и пыль после взрывов еще нс осели, н все во дворе просматривалось, как сквозь густой туман. Где-то, совсем рядом, еше невидимые, кричали немцы, и эго заставило его поторопиться встать. Но, вставая, он ступил на раненую ногу и тотчас же вскрикнул от стреляющей боли, чуть было не потеряв равновесие. Он поискал вокруг себя глазами и увидел кусок доски, вышвырнутый сюда
при взрыве. Добравшись до него ползком, он приспособил его вместо костыля и таким образом, неся на весу ногу, сумел довольно быстро дотащиться до входа в равелин. Здесь, лавируя между набросанных взрывами камней, он уверенно прошел по темным переходам, пока не очутился у потайной двери, через которую уходили равелнновцы. Стерев со лба холодную испарину, комиссар решительно толкнул дверь вперед. Рев взбудораженного моря, приглушенным ранее стенами, ринулся ему навстречу вместе с горьковатой влагой крепкого, упругого ветра. Калинин вышел на парапет н, прислонившись головой к стене и раскинув руки, стоял, не думая ни о чем, закрыв глаза, вдыхая полной грудыо живительную прохладу моря. Внезапно он вздрогнул: где-то на крыше, над самой головой, раздались сухие очереди автоматов. Ему не было видно стреляющих, по он догадался, что огонь ведут по Знм-скому, и облегченно вздохнул: значит, Алексей еще жив и плывет, плывет к своим! Он так обрадовался этой догадке, что даже не заметил, как совсем рядом, за выпуклостью стены, зазвучала картавая возбужденная речь. Ома бистро приближалась, и Калинин едва успел взвести пистолет. Прямо на него вылетел с автоматом на шее чужом, словно марсианин, солдат. Калинин выстрелил. Солдат без единого звука качнулся и упал лицом вперед, звякнув каской о массивные плиты парапета. Но сзади, вплотную за ним, бежало еще несколько человек, и они, еще не сообразив, что произошло, вылетали под выстрелы Калинина.
Бах!
Бах!
Еще н еще!
Бах!
Сколько? Шесть или семь? Он сбился со счета.
Бах!
Бах!
Озверев от неожиданной гибели товарищей, прямо на него несутся 'несколько человек.
«Пет, шалишь!» — Калинин прикладывает к виску холодный кружочек дула. Щелк!
В голове стоит звон от спущенной пружины. Что такое? Осечка?!
Он пытается вновь взвести курок, по кто-то хватает его за руку, и в то же мгновение его сбивают с ног. Над ним
поднимается сразу несколько прикладов, но все это останавливает резкий, повелительный окрик.
— Штильгештанден!
Солдаты застывают с поднятыми прикладами и тотчас же расступаются, давая дорогу стройному, сухощавому офицеру. Офицер пристально смотрит па лежащего Калинина, и вдруг в его зрачках вспыхивает удивленный злорадный огонек:
— Ко-ми-ссар?!
Калинин смотрит на потускневшее золото комиссарских нашивок — немец неплохо разбирается в знаках различия. Затем губы его трогает презрительная ‘усмешка, и он поправляет немецкого офицера:
— Батальонный комиссар!
— О! — удивлен откровенностью немец.
— Большевик! —добавляет Калинин.
Кажется, немец окончательно сбит с татку. Но в его глазах уже погас интерес к раненому. Он отходит от Калинина и холодно бросает:
— Ви есть наш враг и должен быть уничтожен! Но ми тоже есть гуманист! Ми не будет вас немножечко пы-тайт! Для тшего? Посмотрит! — Немец широко окинул рукой противоположный горящий берег Севастополя. — Все кончин и так! Фолле зигес! Россия больше не существует!
— А все-таки наши еще вернутся! — упрямо сказал Калинин и, отвернувшись, стал смотреть в сторону Инкер-мана, где над резкими очертаниями холмов чуть золотилось небо перед восходом солнца.
— Ха-ха-ха-ха!—деланно рассмеялся офицер на слова Калипича. — Комиссар есть небольшой шут-ни-чок! Вн говорннт предсмертный бред! Майер! — крикнул он уже по-немецки. — Приготовьте веревку — повесим его тут же, на балконе!
