Александр Авраменко - Огненное лето 41-го
— Назад! Все домой! Огонь не открывать!
Ору я в рацию. Ребята слушаются, и уходят прочь, вслед за мной. Мы возвращаемся…
…Дома меня уже ждут. Чебатурин. Рейно. Замполит.
— Почему прекратили штурмовку, товарищ Столяров?
— Не смог, товарищ подполковник.
— Что значит, не смогли! — это уже замполит.
— Не умею я так.
— Как?!!
— Не приучен я раненых расстреливать…
— Значит, санитары, говоришь — командир полка задумчиво смотрит на меня.
— Так точно, товарищ подполковник. Вначале грузовики с пехотой, потом пара танков, их-то я зажёг. Ну а напоследок — автобусы с красными крестами. Да не поверил бы фашистам, если бы из них не стали выпрыгивать, кто мог. Все в бинтах. Потому и прекратил штурмовку…
— Ну и правильно. Рад я за тебя, Саша, что смог ты на войне человеком остаться. Это главное. Иди…
Глава 37
…Как и следовало ожидать, дело об убийстве расхитителя социалистической собственности заводить не стали. Наоборот, даже благодарность объявили, и грамоту выдали. Ну и ещё радость случилась пока я в госпитале валялся, письма меня нашли. Из дома, от брата, и от ребят моих, Пилькова да Бабкина. Живы все, здоровы. Воюют. Немца бьют в хвост и в гриву.
И дома тоже всё нормально. Семья здорова, батя флотом занимается, матушка с сестрёнкой тоже рыбку удят. Всё для фронта, всё для победы, как говорится…
А Сашка молоток! Тоже уже наград нахватал. Везунчик! Повезло ему. И начальство хорошее, и друзья верные. Эх, поскорей бы на фронт! Надоело уже лежать, как пень с ушами. Там такие дела заворачиваются, а я здесь… Новый Год скоро, неужели придётся в Горьком встречать? Не хочу! Ну да не всё от меня зависит, хотя, после того, как кормить нормально начали, и раны быстрее подживать стали, я себя намного лучше чувствовать стал. Особенно, когда после ужина в госпитальный парк выйдешь, под сосну облюбованную станешь — так прямо и чувствуешь, как в тебя какая-то сила вливается…
Ура! Дождался! Выписывают! Я торопливо прощаюсь с соседями по палате. Тех, кто лежал со мной вначале, давно выпустили, это новенькие. Собираю свои вещи — трофейную полевую сумку, несколько писем, верный нож. Торопливо получаю в кладовой форму, а это что? Ни фига себе! И никто не сказал — оказывается, мне тут тоже орден Красной звезды дали, а я и не знал. Ух, ты! А когда? Сегодня привезли! Потому и не сказали, что не успели? Всё равно, спасибо!
Переодеваюсь в хрустящее обмундирование, туго перепоясываюсь ремнями, натягиваю чистенький белый полушубок. Прощаюсь с врачами, медсестрами и нянечками и выхожу на белый свет. Ноги сами несут меня к военному представителю, который выдаст предписание на новое место службы.
Военпред, однорукий майор, отправляет меня на Красное Сормово, бывший гражданский завод, сейчас выпускающий танки. На попутном ЗиСе добираюсь до проходной, а там попадаю в руки командира вновь формируемой части, подполковника Антонова Григория Павловича.
— Майор Столяров! Прибыл в ваше распоряжение согласно предписания.
— Из госпиталя?
— Так точно, товарищ подполковник!
— А где ранило?
— В Можайске, товарищ подполковник.
— Ничего себе полежал, почти два месяца?
— Чуток побольше.
— Давно воюешь?
— С тридцать девятого.
— Халхин-Гол Финляндия?
— Она самая, товарищ подполковник.
— А здесь?
Я понимаю, о чём он спрашивает.
— С первого дня.
— И жив… Молодец! Ну-ка, расстегнись.
Распахиваю полушубок. Смотри, командир. Есть чем гордиться два Знамени, Звезда, ну и Отвага. Всё, как положено!
— Орёл! Что же… На чём воевал?
— По всякому бывало, товарищ подполковник. Начинал на двадцать восьмом, потом — КВ.
— Тридцатьчетвёрки знаешь?
— Нет, товарищ подполковник. Не доводилось.
— Это уже хуже. Тут у тебя в бумагах написано, что прибыл ты на должность командира роты тяжёлых танков, согласно приказа товарища Сталина за номером ноль четыре два ноля от 9-ого октября сорок первого года. Но тяжёлых танков у меня и нет. Что делать будем, майор Столяров?
— Согласен на средний, товарищ подполковник.
— А управишься?
— А то!
Он улыбается.
— Ладно, иди в казарму. Там тебя твои орлы ждут.
Отворачивается к двери и кричит:
— Сидоров!
Двойные створки распахиваются, и в проёме появляется сержант — ординарец:
— Слушаю, товарищ командир!
— Отведи майора Столярова в казарму третьей роты. Он ей командовать будет. Да по дороге зайдите в строевую часть, чтобы на довольствие поставили.
— Есть!
— Идите.
Мы оба отдаём честь и выходим из комнаты.
— Сюда, товарищ майор…
Все бюрократические вопросы решаются одним махом, и через полчаса я уже в казарме, хожу вдоль строя своих новых подчинённых. Разные. Молодые, ещё не нюхавшие пороха пацаны, и блестящие свежими ожогами ветераны. Кто с наградами, кто — без. Ну что же, пора, как полагается, речь толкать. Останавливаюсь по центру шеренги.
— Правила у меня такие, товарищи бойцы. Их немного, поэтому нетрудно запомнить. Правило первое воюют все. Без исключений. Правило второе — кто сдрейфит, пускай себе сам пулю в лоб пустит. Проще отделается. Всем всё ясно?
Строй рявкает:
— Так точно, товарищ майор!!!
— Вопросы есть?
Из второго ряда шеренги слышен мальчишеский голос:
— А вы давно на фронте, товарищ майор?
Непорядок! Рявкаю:
— Выйдите из строя и сделайте всё, как положено, товарищ боец!
Короткое шевеление, затем стоящий впереди делает шаг вперёд и в сторону. Из строя выходит совсем мальчишка…
— Младший сержант Твердохлебов, товарищ майор. Разрешите задать вопрос?
— Вы уже задали, товарищ младший сержант. Теперь я вам отвечу. И остальным. С двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого. До этого — прошёл всю Финскую. Ещё вопросы?
— Никак нет, товарищ майор!
— Зато у меня есть, товарищ младший сержант. Давно из учебки?
— Вчера прибыли, товарищ майор.
— Встать в строй.
— Есть!
Парнишка занимает своё место.
— Кто не воевал — четыре шага вперёд! Марш!
Три четверти строя дружно выходит вперёд.
— Кругом!
Прохожу между шеренгами. Цыплячьи шеи, блестящие от недоедания глаза. Пополнение… В конце строя командую:
— Разойдись!
И ухожу в канцелярию. Сутки занимаюсь с личным составом, наконец, вроде сформированы экипажи. На следующий день получаем технику и грузимся на эшелон. Как ни странно, обходится без происшествий и эксцессов. Все машины загнаны на платформы, башни развёрнуты и закреплены. Под гусеницы забиты деревянные башмаки. Личный состав в жарко натопленных теплушках. Свистит, окутываясь паром, паровоз, короткий толчок — тронулись. Вперёд, на Запад…
…Выгружаемся на безымянном разъезде. Торопливо сгоняем танки, занимаем свои места. Антонов отдаёт команду, и мы форсированным маршем начинаем выдвигаться в сторону Клина. Туда же маршируют бесконечные колонны наших войск. Идут конники, чередой двигаются по натоптанной среди сугробов дороге грузовики, вдоль обочин, прямо по полю, в белых маскхалатах ловко скользят пехотинцы на лыжах.
Ревниво отмечаю, что ребята не первый день на них стоят, сибиряки, сразу видно. Наши танки легко мчатся по укатанному снегу. А это что за чудо? Мы обгоняем необычного вида коробочки, еле ползущие в сторону фронта. Тоненькие стволы, как бы не меньше нашей сорокапятки, узкие гусеницы. Зато башня выглядит внушительно. Массивные лобовые детали и блеск сварных швов. Неужели? Краем уха слышал, что появились союзнические танки на фронте, а вот видеть — не доводилось! Ну, наши-то куда лучше будут — с такими пукалками немца взять сложновато, да и ползут еле-еле…
Механик-водитель фасонисто добавляет газу, обходя заморские изделия. Наши орлы косятся в их сторону с чувством превосходства. Блин, вот вроде неплохая машинка этот Т-34, но лязгает, гремит! КВ не в пример лучше был! Хоть и покапризнее. Нет, будет возможность — напишу рапорт, чтобы снова дали мне нормальный агрегат, а то этот после тяжёлых танков — недоделок какой-то. Так, пора водителя менять…
К вечеру добираемся до линии боевого соприкосновения. Идущий впереди колонны штабной БА-10 останавливают четверо, по виду — большое начальство. Антонов вначале высовывается из дверцы, затем выпрыгивает и отдаёт честь. Все стоят, ждут, когда закончится беседа.
Снаружи сплошной гул. Это наши штурмуют город, над которым висит чёрное облако дыма от пожаров и взрывов… Наконец командир залезает в броневик и мы продолжаем движение, останавливаясь только перед самым городом. Григорий Павлович ставит задачу всем ротам, всем сорока пяти танкам — двенадцати Т-34 и тридцати трём Т-40.
